Сашка
Артём Артёмов 7.05.2021
Артём Артёмов 7.05.2021
Сашка
Для всех война началась несколько месяцев назад, когда об этом громко объявили из репродуктора, что висел на здании правления колхоза. Сашка тогда впервые услышал это слово, оно повторялось от человека к человеку. Он долго вертел головой, пытаясь понять, где она, эта война, но в селе всё было по-прежнему: бегали по улице куры, били себя хвостами по бокам пасущиеся на поле коровы… Ему тогда объяснили, что война далеко, и махнули рукою в сторону леса, после чего Сашка стал пристально вглядываться в темневший за деревней лес и всё ждал, когда оттуда появится это чудище – война. Особенно тревожно было вечерами, когда он босиком выбегал на двор «до ветру», и потом долго, холодея от страха, сквозь сумрак вглядывался в чернеющую полоску деревьев, откуда слышалось подхваченное эхом «ку-ку, ку-ку». Но днём в лесу всё так же пели птицы, ветер шумел в листве, и батя спокойно ходил туда за дровами, и даже иногда брал с собой Сашку. И тогда он понял, что война далеко, может даже дальше города Вязьмы, в котором он однажды бывал, и успокоился. А люди друг другу пересказывали новости, услышанные по радио, делились слухами, полученными от односельчан, побывавших в районном центре, и на стене сельсовета появился плакат «Всё для фронта, всё для победы».
Один раз в село приехали два грузовика, из кабины первого спрыгнул на землю полноватый командир. Он зашёл в правление, и спустя час на центральной площади собрались мужчины призывного возраста и провожающие. Среди тех, кто уходил, был и Сашкин отец, секретарь сельсовета.
Мамка стирала бельё, а бабушка ей помогала, выжимала и складывала постиранное в корыто, чтобы потом вынести и развесить на улице. А сам Сашка по своему обыкновению сидел возле окна и смотрел на проплывающие в небе облака, представляя, что это могучие корабли с белыми парусами. Батя зашёл в дом, подошёл к рукомойнику и стал умываться.
- Чего так рано? – спросила бабка.
- Случилось чего? – выглянула из-за печки мать.
- Собери меня. Выезжаем через час, - ответил он, вытирая лицо рушником.
- Куда? – всплеснула руками бабка, и ещё не выжатая отцовская рубаха с всхлипом упала на стопку приготовленного к сушке белья.
- Воевать поедем. Из районного центра приехали, всех годных забирают.
Началась жуткая суета. Мать накидывала в кучу вещи, которые должны были пригодиться отцу, а тот, ухмыляясь, отбрасывал лишнее, оставив лишь сменную пару нательного белья, штаны, рубаху и полотенце.
- Там выдадут.
Сашка сидел и молча смотрел на сборы, пытаясь представить, куда увезут батю.
- А далеко эта война? – спросил он, наконец.
В его понимании война была осязаема и до поры до времени пряталась в глухих лесах, может даже за горами, которые он видел на картинках. Вдруг что-то её разбудило, и она, как каша из горшка, полезла из своего логова, и теперь её надо остановить, во что бы то ни стало.
- Далеко, не боись! – ответил отец, складывая в мешок кружку и ложку.
- Я и не боюсь! Просто интересно, - обиделся Сашка.
На площадь, которая на самом деле была пустырем перед зданием правления колхоза, они шли вместе. Отец посадил Сашку на плечи, и тот с высоты оглядывал окрестности, гордый от того, что Батя скоро поедет и остановит это чудище, войну. Около грузовиков уже было много народа, стоял невообразимый шум, все чего-то кричали, размахивали руками и плакали. Сашке стало даже не по себе, и он крепче обхватил руками отцовскую голову. Скомандовали строиться. Его поставили на землю. Отец поцеловал в щеку бабушку, долго обнимал плачущую мать, а потом присел и поцеловал Сашку в лоб.
- За мужика остаёшься! – сказал он, взяв его за плечи. - Дом на тебе.
Сашка кивнул.
- По машинам! – звонко скомандовал толстый командир.
Площадь заголосила и завыла так громко, что Сашка даже взялся за юбку матери. Отец и другие мужчины залезли в кузов, и машины тронулись. Площадь кричала, а те, в машинах, молча махали руками.
С тех пор село как будто осиротело, люди стали молчаливыми и сосредоточенными, не собирались больше по вечерам односельчане, чтобы поговорить и обсудить местные новости. Только в обед толкались под репродуктором и, задрав голову, вслушивались в голос Левитана, сообщающего о делах на фронтах. Для людей названия городов и районов, возле которых шли бои, были почти все незнакомы, но было понятно главное – Красная Армия, ожесточённо сопротивляясь, отступала.
Мать с раннего утра выходила на работу и возвращалась поздно, почти с темнотой. Бабушка тоже решила пойти работать, и так же до вечера пропадала в птичнике, отвечая за цыплят, которых, по Сашкиному мнению, было видимо–невидимо, от них рябило глаза. Он ей иногда помогал, подметал старые опилки и насыпал новые.
Где-то шла война. Закончилось лето, наступила осень. Сашка должен был пойти в первый класс, в новую, недавно отстроенную в районе семилетнюю школу, но в этом году школы не открылись. Взрослые мрачнели день изо дня. Еды становилось меньше, всё, что производил колхоз, отправляли на подводах – всё для фронта, всё для победы. И теперь Сашка с другими ребятами почти каждый день ходил в лес собирать грибы и клюкву на болоте.
В один из таких дней Сашка услышал её, эту самую войну. В тот день они, семеро разновозрастных детей, под руководством мальчика постарше, пошли в лес за ягодами. До обеда бродили меж берез, набивая корзины и туеса красной и бардовой ягодой, а в полдень расположились на полянке отдохнуть. Неожиданно в тишине чётко послышались глухие дальние удары, потом их стало больше, и вскоре слышался один сплошной гул. А через двадцать минут всё стихло. Дети некоторое время сидели молча, а потом, не сговариваясь, прихватили свои лукошки и бросились в сторону села. К вечеру все уже знали, что это немецкие самолёты бомбили станцию в районном центре.
С того самого случая звуки дальних разрывов стали почти ежедневными, к ним даже привыкли, останавливались, поднимали головы вверх и опять шли по своим делам. Иногда на горизонте появлялись столбы черного дыма, они, сливаясь в один, столбом уходили к небу и там похожие на грозовые облака, подгоняемые верхними ветрами тянулись на восток.
Село стояло в стороне от больших дорог, поэтому жители не видели ни военных колонн, идущих на закат, ни толп беженцев с узелками и чемоданами, тянущимися в обратном направлении. Только иногда, завывая двигателем, с трудом вращающим колёса с налипшей грязью, проезжала полуторка, в кабине которой сидел командир, а в кузове бойцы. А если машина и возвращалась, то пустая. Однажды мимо деревни промаршировал целый отряд красноармейцев. Все жители вышли к обочине, а впереди, конечно, были дети, и среди них - Сашка.
- Сынок, далече ли фронт? – спросила бабка Нюра у проходящих солдат.
- Не знаем, мать, - ответил усатый боец в мятой шинели с винтовкой на плече. - В Афонасово на паровозе довезли, выгрузили, сказали идти. Вот и идём…
- Разговоры! – крикнул молодой командир, шагающий чуть в стороне.
- Ой, что это мы!.. – засуетились вдруг бабы, разбежались по ближайшим домам и вернулись, кто с крынкой молока, кто с хлебом, и на ходу стали их совать солдатам в руки.
А на следующий день грохот взрывов стал слышнее и уже не прекращался, лишь чуть стихая и усиливаясь вновь.
- Это пушки, - сказал дед Матвей, облокотившись на плетень и вслушиваясь в канонаду. - Я в ту ещё, Империалистическую, сильно много такого наслушался. Значит, близко уже…
Что именно было близко, он не договорил, но Сашка и так понял - это война доползла. А раз война близко, то и батя должен быть недалеко. Об этом он вечером сказал матери, а та почему-то разревелась.
С этого дня дорога возле села ожила. По ней поехали и пошли в разные стороны люди и военные, даже протащились две повозки с прицепленными пушками, их вели две худые лошади.
Однажды в селе на ночь остановилась рота. Старшина расселял всех по домам, по отделению в каждый. В Сашкином доме поселился сам ротный и трое солдат. От них пахло потом и кислым запахом сукна шинелей. Винтовки были сложены в углу комнаты, рядом с вещмешками. Солдаты спали прямо на полу, а командиру постелили на хозяйской постели. Мама, бабка и Сашка расположились за простенком у печки, где раньше жила одна бабка.
- Дойдёт ли супостат сюда? – за поздним ужином спросила командира мама.
- Не должен, - чуть подумав, ответил командир. - Километрах в десяти естественный рубеж - река и лес, думаю, там остановим.
Один из солдат постарше только молча посмотрел на командира, покачал головой и ничего не сказал.
Наутро, когда еще только начало светать, солдаты ушли. Сашка шел вместе с ними, между первым и вторым взводом, и был счастлив он, представляя себя военным, таким же, как отец. Перед самым лесом к нему подошёл усатый боец, потрепал волосы, достал из кармана сухарь и велел идти домой. Из строя Сашка вышел, но домой, конечно, не пошел, а сел на обочине и долго смотрел вслед уходящим бойцам.
Грохот артиллерийской канонады не смолкал, а стал ещё ближе. В небе уже не раз замечали силуэты самолётов с крестами на крыльях, но как не старались увидеть наших, со звездочками, их видно не было. Село с каждым днём пустело. Люди снимались с насиженных мест, и кто с чем уходили на восток. Как-то вечером мамка и бабушка устроили совет. Мама предлагала уходить, а бабушка считала, что надо повременить, тем более что и деваться им было некуда.
- Что мы скитаться с малым будем? Куда податься-то? – говорила она. - Вот тот командир обещал, что остановют гада.
В итоге решили повременить с уходом пару дней, посмотреть, как будут события развиваться. Тем более, за последние дни в сторону фронта прошло много наших войск, как такой силище не выстоять?
А на следующий день Сашка, давший слово матери не отлучаться надолго, собирал ягоды неподалеку от села, рядом с дорогой. По дороге шли люди, уходя от войны, навстречу им двигалась военная колонна. Вдруг Сашка услышал всё увеличивающийся гул, который перерос в рёв. Запрокинув голову, он ничего поначалу не увидел. Вдруг совсем рядом, в высоте, мелькнула тень, и раздался страшный грохот. Земля подпрыгнула, и Сашка, не удержавшись, рухнул плашмя. А вслед за первым разрывом последовали другие. Земля прыгала под Сашкой, сверху летели сырые комья, от грохота заложило уши. «Это война пришла! - мелькнуло в голове, и сжалось сердце. - Сейчас я умру!»
Но он не умер. Он даже не заметил, как все прекратилось, потому что в ушах по-прежнему грохотало.
- Эй, ты живой? – кто-то тряс его за плечи.
Его перевернули, глазам стало больно от солнечного света, и он не сразу их открыл.
- Живой, кажись, - раздался тот же голос. - Контузило тебя, что ли?
Сашка наконец-то открыл глаза. Над ним склонилась девчонка, чуть старше его, с растрёпанными волосами и измазанным грязью лицом.
>- С тобой всё нормально? – кричала девчонка, но слова её были еле слышны.
- Живой, - не сказал, а пошевелил губами Сашка.
- Давай вставай, - девчонка помогла ему подняться. - Что? Первый раз под бомбёжкой?
Сашка непонимающе уставился на нее, а потом кивнул. Его немного пошатывало, грохот в ушах пропадал, сменяясь звоном, а слова девочки с каждым разом звучали для него всё отчетливее.
- Испугался? – спросила девчонка.
Он вначале кивнул машинально, но потом отрицательно замотал головой.
- Ясно всё с тобой, - серьёзно сказала она. – Пойдём, до дома тебя доведу.
Дома уже волновались мать и бабушка, увидев грязного Сашку, которого вела девочка, мать и бабка всполошились, но поняв, что он не ранен, успокоились. Мама, ещё раз ощупав Сашку с головы до ног, убежала на работу, а бабушка осталась накормить детей.
Из еды был кусок чёрствого хлеба, несколько отваренных картофелин и литр молока. Сашка ел без аппетита, подчиняясь бабушке, а девочка уплетала за обе щёки. В разговоре выяснилось, что звали её Надежда - Надя. Было ей одиннадцать лет. Жила она с родителями в небольшом городке Рудня, что за Смоленском. Когда началась война, папа ушёл воевать, и они остались с мамой вдвоём. В августе немец подошёл вплотную к городу, и они эвакуировались. Где пешком, а где на попутках, они прошли и проехали почти пятьдесят километров, а на какой-то узловой станции, где хотели сесть в поезд, попали под бомбёжку. Кругом всё горело и взрывалось, бомбы попали в военный эшелон, перевозивший топливо и боеприпасы. Мама пропала, и Надя два дня искала её, но так и не нашла. Нет, она уверена, что мама жива, просто была ранена, и её отвезли в госпиталь. Как только она поправится, она обязательно найдется. Надя дойдёт до Москвы и там даст знать о себе в специальный центр, куда приходят все потерявшиеся в этой войне люди.
- А что такой центр есть? – удивилась бабушка.
- Конечно, ведь много людей теряются, я пока шла, столько всего наслушалась и насмотрелась!
Надя была очень разговорчивой и энергичной девочкой. Пока они сидели за столом, она успела рассказать о своей семье: папа её работал на заводе инженером, а мама - в заводской столовой заведующей. Надя играет на пианино, немного знает немецкий и умеет печь пироги.
Фашисты, несмотря на то, что их наступления ждали, подошли к Рудне неожиданно. Рано утром 14 июля в город ворвались танки и бронетранспортёры, а за ними - пехота противника. Надя с мамой жили на противоположной окраине, поэтому успели схватить давно собранный чемодан и покинуть город. Они были уже на приличном расстоянии, когда услышали страшный вой, по небу летели огненные стрелы, оставляя за собой дымный хвост. А потом в городе всё встало на дыбы, как будто взорвался весь город. Это по скоплению немцев нанесли свой удар «Катюши», об этом Наде уже позже рассказали отступающие артиллеристы.
- Страшно было, словами не описать! Еле от фрицев ушли, а тут этакое чудище!.. Было бы такого оружия у нас побольше, эх, погнали бы немца!.. – Надины глаза слипались, речь стала замедленной.
Договорив, она прислонилась к стене и заснула.
- Разморило девчонку, - с жалостью сказала бабка. - Устала. Надо её
Она взяла её под мышки, а Сашка старался поднять ноги. Так они перенесли её и положили на кровать, укрыв платком.
- Пусть спит, находилась, наголодалась…
Бабушка убрала со стола и ушла в свой птичник, а Сашка остался в доме ждать, когда проснется их гостья. Он всё пытался представить, как выглядят эти «катюши», и никак это у него не получалось. То он представлял огнедышащего Змея Горыныча, красочно изображенного на картинке в книжке со сказками, которые ему читала мать, то видел их в виде огромных пушек, наподобие тех, что проезжали мимо села, только во много раз больше.
Надя проснулась только на следующий день, когда все ушли на работу. В это утро, спозаранку, громыхало особенно громко, не переставая. Мать долго вглядывалась в сторону леса, потом обернулась к Сашке и велела из дома не выходить, и вместе с бабушкой ушла. Сашка сидел у окна и слушал грохот взрывов и дребезжание стёкол и смотрел на свои облака, которые на этот раз были танками. Сзади на кровати раздался шорох. Сашка обернулся и увидел, что девочка сидит и тоже смотрит в окно.
- Долго я спала?
- Долго, - ответил Сашка. - Уже полдень не за горами.
- Сильно бьют, - девочка кивнула в сторону окна. - Давно?
- Почти с ночи.
- Плохо…
Она соскочила с кровати и влезла ногами в свои ботиночки, которые бабушка сняла с неё, укладывая.
- Айда на улицу, послушаем, в какой стороне бой.
Надя прошла мимо Сашки на крыльцо, он вышел следом. Грохот стал сильнее.
- Рядом…
- Что рядом? – спросил Сашка.
Но ответить Надя не успела, грохот внезапно смолк. В наступившей тишине был слышен только затихающий треск ружейных и автоматных выстрелов, да как ветер шелестит в начавшей желтеть листве липы, растущей перед домом.
- Что-то не так… - пробормотала девчонка.
На взгляд Сашки, всё было так. Война столкнулась с отрядами красноармейцев и после долгого сопротивления уползла в своё логово. А значит, скоро вернется отец! Он не сказал этого вслух, чтобы эта девчонка не посмеялась над ним, но стал пристально вглядываться на дорогу, ведущую на закат.
Они сели на крыльцо и стали ждать, внимательно вглядываясь в дорогу, ведущую из леса, Сашка с надеждой, Надя с тревогой.
- Уходить надо… - нарушила молчание девочка.
- Зачем? – удивился Сашка.
- Странная это тишина, - ответила она, разглядывая небо. - Не нравится она мне.
Вскоре с работы прибежала мать, а за ней приковыляла и бабка.
- Неладное что-то творится, - сообщила мать. - Никто ничего не знает, но работы отменили, по домам распустили… Уходить надо.
Она вопросительно посмотрела на бабушку. Та молча смотрела на маму, между ними как будто происходил немой разговор.
- Быстро собираем вещи, - наконец решила мама. - Пойдём в Вязьму, а там видно будет.
Сашка вначале хотел объяснить, что, по его мнению, война кончилась, и скоро батька придет, но тревога и суета взрослых передались и ему, и он тоже стал помогать складывать вещи. Как только сборы были закончены, они вышли на улицу, мама с чемоданом, бабушка с мешком за спиной, Надя со своим узелком, а Сашка в зимнем пальто и шапке и с деревянной машиной в руках. Возле калитки они обернулись попрощаться с домом, но тут услышали звук мотоциклетного мотора. По дороге, со стороны противоположной той, где громыхали артиллерийские разрывы, в село въезжали штук пять мотоциклов с колясками, на которых были установлены пулеметы, хищно рыскавшие стволами по домам и встречным жителям.
- Быстрее в дом! – заволновалась мама.
Они сидели в доме на полу, вслушиваясь в звуки снаружи, боясь даже высунуться посмотреть в окно. Мотоциклисты ездили туда-сюда, потом звук их двигателей стих. А через час на крыльце раздался стук сапог, дверь распахнулась, и в дом вошли автоматчики. Мельком взглянув на сидящих на полу людей, они обыскали все углы, заглянули в подпол, что-то сказали по-своему и ушли.
- Кажется, они сказали, чтобы мы сидели здесь, - перевела бледная Надя.
Уже стемнело, когда к дому подъехал автомобиль, и, не стучась, вошли солдаты, несущие чемоданы и корзины. Они что-то сказали, показывая на дверь, и всё повторяли: «Шнеле! Шнеле!» Испуганные жильцы вышли на крыльцо. Им навстречу поднимался стройный немецкий офицер. Увидев русских, он остановился, внимательно поглядев вначале на Сашкину маму, потом на бабушку, затем наклонился к Наде, взял её пальцами за подбородок и повертел туда-сюда, следом повторил то же самое с Сашкой. Пальцы его были холодными, и от них пахло духами, а серые глаза смотрели без выражения.
- Warum haben die Russen solche schmutzigen Kinder?[1] – ни к кому не обращаясь, произнес он и вошёл в дом, а они остались стоять на улице.
Было уже совсем темно, порывами дул холодный осенний ветер. Сашка стал замерзать, стоявшая рядом Надя шмыгала носом. Никто не знал, что делать, а самовольно, без команды, идти куда-то они боялись. Солдаты сновали то за дровами, то к колодцу за водой, а один с автоматом на животе сидел на пеньке неподалеку, это, видимо, был часовой. На них никто не обращал внимания. Потом всё стихло, и было слышно, как в доме заиграл патефон. Наконец, на крыльцо в распахнутом кителе, с сигаретой, зажатой в пальцах, вышел офицер. Затянувшись, он завертел головой, всматриваясь в силуэты соседних домов, и вдруг увидел бывших жильцов. Что-то неразборчиво пробормотав, он выбросил сигарету и скрылся в доме. А вскоре оттуда вышел солдат, нашёл взглядом русских, выругался и подозвал пальцем к себе.
- Geht dahin. Dort werdet ihr schlafen[2], – прошепелявил он, показывая на хлев.
- Что? – переспросила испуганная мама. - Я не понимаю…
- Dort werdet ihr schlafen, - повторил немец и ушёл, громко хлопнув дверью.
- Вроде, в хлев нам идти надо, - стуча зубами, не то от холода, не то от страха, сказала Надя.
Хлев давно стоял пустой. Раньше Сашкин дед держал там корову, но еще до Сашки не стало деда, а два года назад околела и корова, с тех пор животину не заводили. На земляном полу кое-где лежала старая солома, крыша была крыта дранкой, и через щели в ясную погоду можно было видеть звёзды. Дверь скрипнула, закрываясь за ними. В темноте все остановились в нерешительности.
- Ну, шо делать-то? - нарушила молчание бабушка.
- Делать-то нечего, будем устраиваться, - вздохнув, сказала мамка. – Ты, Сашка, натащи соломы побольше в тот угол. А вы, - повернулась она к бабке и Наде, - вытряхивайте вещички свои, часть на пол постелем, остальным накроемся. Вместе не замерзнем, а завтра – глядишь, чего и придумаем.
Сашка собрал с пола остатки соломы пополам с грязью и накидал её в угол, где получилось жиденькое ложе. Мама постелила кофточки и ещё какое-то тряпьё, а когда все улеглись, накрыла всех двумя платками. Детей положили в середку, а бабушка с матерью легли по бокам. Бабушка долго что-то бормотала, должно быть молилась, мамка лежала молча и смотрела в потолок. Надя почти сразу повернулась на бок и засопела, а Сашка долго ворочался, а потом как-то незаметно заснул.
Снился ему шумящий над головой лес, низко пригибающиеся почти до земли верхушки деревьев, от которых он еле уворачивался. Ветер становился всё сильнее, он с силой нагибал деревья, так что те хлестали ветками по земле, стараясь попасть по Сашке. Издалека донёсся слабый крик кукушки. Тогда он побежал, медленно, вязнув в воздухе, с трудом передвигая ногами. И вот он на дороге. Деревья силятся достать его, но лишь скребут пыль прутьями в нескольких сантиметрах от его ботинок. Вдруг сзади раздался спокойный голос: «Что, сынок, испугался?» Сашка резко обернулся и увидел батю, в шинели и с перевязанной головой. Тот протягивал ему руку. «Не бойся, пойдём со мной», - сказал он ему. Сашка долго смотрел на протянутую ему руку, потом протянул свою. Вернее, попытался протянуть, рука двигалась медленно, как сквозь кисель. Ветер уже выл в ярости, а рука медленно тянулась, и никак он не мог коснуться пальцев отца.
И тут Сашка проснулся. Его разбудили чужие голоса, неприятно разговаривающие на незнакомом языке. Мамка, бабушка и Надя стояли возле стены и сквозь щели смотрели на то, что происходит возле дома.
- Соня проснулся, - обернулась Надя. - А у фрицев зарядка.
Сашка подошёл к стене и тоже посмотрел сквозь щель. Вчерашний офицер стоял на улице с оголённым торсом и делал какие-то замысловатые упражнения, при этом приговаривая что-то вроде считалочки, а рядом с ним стоял солдат с полотенцем на шее и ведром в руке и подавал одобрительные реплики. После зарядки офицер, фыркая, умылся, и они пошли в дом, видимо завтракать, потому что солдат, который раньше стоял с полотенцем и ведром, выбежал на улицу, подхватил дымящийся самовар и вновь скрылся в доме. Через полчаса офицер в перетянутой ремнем шинели, в сопровождении автоматчика покинул дом.
Сашкиной семье предстояло обустроить своё новое жилище, и успеть сделать это надо было за день. Мама и бабушка расчистили переднюю часть пола от остатков соломы и из камней сложили там очаг, Сашка и Надя натаскали из соседского стога сена и соорудили вполне удобное ложе.
- Надо бы со временем землянку вырыть, прямо в хлеву, - задумалась мама. - Иначе зиму не пережить.
В обед всех жителей села вызвали к правлению. На крыльце стоял тот самый офицер и на немецком объяснял новые правила. Рядом с ним стоял мужчина в телогрейке, судя по всему русский, переводил.
- … Всем запрещается покидать места жительства! Вы все должны получить в комендатуре документы, на себя и на детей. Колхоз остаётся, называться он будет коллективное хозяйство, заработную плату будете получать настоящими деньгами, работать шесть дней в неделю, в воскресение выходной. Кто был председатель колхоза?
Председатель, дядя Гриша, успел отступить с Красной Армией, поэтому все молчали.
- Хорошо, а бригадиры были?
- Ну, были, - вперёд вышел дядя Агафон.
Офицер показал на него пальцем и сказал что-то по-своему, а мужик в телогрейке перевел.
- Он будет старостой деревни. Если у вас будут вопросы, то задавайте их гер лейтенанту Хайнцу Майлеру или старосте, - он наклонился к лейтенанту и о чем-то с ним пошептался. - А теперь все по домам.
Расходились молча, боясь накликать гнев новых хозяев. Придя в свой новый дом, расселись на солому.
- Надя, завтра пойдём документы выправлять, - сказала мама, поправляя на Сашке шапку. - Скажем, что ты наша родственница, из Рудни, чтобы многого не придумывать. Как твоя фамилия?
- Штейн.
Повисла пауза.
- Будешь Илларионовой, - решила мама. - Не будем дразнить немца. Запомнила?
Надя кивнула.
- А ты, Сашка, всё понял? – мама повернула Сашку к себе лицом.
- Конечно! Что я маленький? Это Надя Илларионова из города Рудня, - обиделся он.
В дверь сарая застучали.
- Эй, хозяева! – это был тот самый переводчик в телогрейке. - Вы здесь? Выходь!
Они, щурясь, вышли из полумрака хлева и, переминаясь с ноги на ногу, встали перед мужиком.
- Ты и ты, - он указал на мамку и Надю. - В дом, к коменданту. Остальные обратно.
Мамы и Нади не было больше часа. Наконец, они пришли и рассказали, что теперь они каждый день будут убираться в доме и готовить еду, если потребуется, потому что немцы обычно едят свою, в доме возле правления, приспособленного под столовую.
С тех пор так и повелось: как только лейтенант уходил в правление или ещё по каким делам, мамка с Надей шли в дом убираться, стирать бельё и прочее, по хозяйству. А Сашка с бабушкой сидели в хлеву и ждали, а иногда помогали по мелочам. Ко всему Сашка ходил в лес за дровами и собирал по пути неосыпавшиеся ягоды.
Тем утром они, как обычно, проснулись продрогшие. В их сарае было прохладно, а на улице лежал иней. Сашка раздул оставшиеся с ночи угли и постарался согреться у появившегося небольшого огонька. Мамка и Надя, увидев, что лейтенант ушел, пошли убираться. Когда они вернулись, мать была как ни в чем не бывало, а Надя нервничала.
- Знаете, что я услышала там? – заговорщицки спросила она. - Двое солдат переговаривались. Сегодня через село поведут колонну пленных, нашего коменданта просили по телефону обеспечить порядок среди местных жителей.
Бабушка с мамой выслушали и только плечами пожали: проведут, значит проведут. А Сашка этой новостью заинтересовался.
- Пленные - это наши, кто воевал?
- Ну, да, - ответила Надя. - Их в немецкий тыл отводят, и там держать будут.
- А батя может там быть? – повернулся Сашка к маме.
- Ну, что ты такое говоришь? - устало ответила мать. - Он воюет.
- Пойдём посмотрим? – на ухо прошептала Надя.
Сашка кивнул. И спустя час они, сказав, что идут за дровами, выскользнули из хлева.
- Здесь нам не дадут торчать возле дороги, - серьёзно сообщила Надя. - Так что пойдём в лес, поближе к дороге, оттуда смотреть будем.
Сделав крюк, они залегли на небольшой насыпи, поросшей бузиной, а в метрах семи от них проходила дорога. Лежали они долго, Сашка даже задремал, но вдруг его разбудил далекий лай собак. Он не походил на лай сельских жучек, он был мощный, извергаемый из нескольких беспощадных глоток, и приближался. Он рывком поднял голову, вслушиваясь, и рядом увидел приподнявшуюся на локте, вытянутую, как струна, Надю.
- Идут, - выдохнула Надя.
Сашка потянул её за край одежды, чтобы не высовывалась, и сам вжался в землю. Лай становился всё ближе. И вот, метрах в ста, из-за поворота показался немец с автоматом наперевес, а за ним тёмной однородной массой шли пленные советские солдаты, сопровождаемые справа и слева автоматчиками и солдатами с собаками.
- Я их освобожу, - услышал Сашка злой шепот рядом.
Он обернулся и увидел бледную Надю, которая рылась у себя за пазухой. Он удивленно смотрел на неё и обомлел, когда она, наконец, вытащила маленький чёрный пистолет.
- Вот, у лейтенанта под подушкой лежал, - голос Нади дрожал. - Я давно приметила. А тут услышала про пленных и тихонько вытащила. Я, знаешь, подумала, может отец мой здесь… Да даже если не здесь, их всё равно надо освободить. Я всё придумала… Подкрадусь, выстрелю в солдата с собакой и в ещё одного, и крикну нашим, чтобы бежали… Они в лес кинутся, а тут их никто не найдет! А потом к своим выйдут, фронт, наверное, недалеко ещё ушёл…
Сашка смотрел во все глаза на девчонку, которая говорила, не сводя глаз с приближающейся колонны. И он понял: она не отступится. Во рту у него стало сухо, руки вдруг задрожали.
- А мне что делать? – робко спросил он.
Надя посмотрела на него удивлённо, как будто только увидела.
- Тебе, Сашок, уходить надо… - смотрела она на Сашку, но как будто сквозь него.
Сашка переводил взгляд с Нади на приближающуюся колонну и медлил.
- Ну, же! Иди! Поздно будет, - прошипела Надя.
И Сашка стал отползать, а когда оказался под пригорком, побежал. Но метров через сто непонятное чувство остановило его. Он должен был во что бы то ни стало увидеть всё, иначе было бы нечестно, так ему казалось. Нельзя было оставить Надю одну, он должен хотя бы видеть, если ничем не может ей помочь.
Собаки лаяли оглушительно, всего в нескольких метрах от Сашки, они казались огромными и злобными. А пленные шли, опустив головы, некоторые поддерживаемые товарищами хромали и шатались, на других не было ничего, кроме грязного нательного белья, которое местами было в крови. «Среди них может быть папка», - пульсировало в мозгу. Сашка вглядывался в лица, стараясь разглядеть родное, но они все были одинаково чужие, серые и небритые.
Голова колонны миновала место, где лежал Сашка, и поравнялась с кустами бузины, среди которых притаилась Надя. «Сейчас она начнёт стрелять», - подумал Сашка, и ладошки его стали мокрыми, а дышать стало труднее. «Ну, что же она медлит? Может, передумала?» - стал уже надеяться он. Но в этот момент раздался треск, и с криком сквозь кусты к строю бросилась девочка.
- Убегайте в лес! – кричала она. - Все в лес!
Надя была уже рядом с немецким солдатом, держащим на поводке собаку. В выставленной вперёд руке у неё был пистолет. «Почему она не стреляет?» - чуть не крикнул вслух Сашка. Но Надя и сама была удивлена этим фактом. Остановившись в паре метров от фашиста, она удивленно посмотрела на пистолет, вытянула руку, но он снова не выстрелил. Возможно, надо было нажать на какие-нибудь рычажки, чтобы он начал стрелять, Сашка этого не знал, и Надя, видимо, тоже не знала.
Немец, вначале растерявшийся и инстинктивно поднявший руку к лицу, чтобы защититься, пришёл в себя. Он громко рассмеялся и, нагнувшись, отстегнул карабин поводка с ошейника. Собака, рвавшаяся вперед, получила наконец свободу. В один прыжок она сбила девочку с ног и вцепилась ей в горло. Строй качнулся. Брызнула кровь, оставляя на морде и груди собаки алые сосульки. Собака вгрызалась в тело девочки, рычала и с хрустом и чавканьем разгрызла кости и жилы. Надя дёрнулась пару раз, заскребла рукой по земле и замерла.
В этот момент что-то подбросило Сашку из его укрытия, и он, схватив палку, валявшуюся рядом, рванул туда, где собака, урча, ковырялась своей пастью в том, что ещё минуту назад было Надей.
- А-а-а! – вырывалось у него из груди.
Он летел как будто по воздуху, не чувствуя земли. Мир перестал существовать, сузившись до одной точки – маленькой девочки и огромного пса над ней. Собака, услышав крик, отвлеклась от своей жертвы и подняла морду, всю вымазанную алой кровью. Пёс, идущий сзади колонны, зарычал, натянув поводок, рука фашиста уже потянулась к карабину, чтобы дать ему свободу, но в этот момент первый конвоир, как будто во сне, когда все движения кажутся замедленными, передернул затвор автомата, повернулся к бегущему Сашке, одновременно поднимая к нему дуло, и нажал на спусковой крючок. Автомат коротко выплюнул пламя, и Сашку обожгло в живот и грудь. Его остановило и развернуло на месте, опрокинув на землю. Резкая боль пронзила всё тело, но почти сразу она стала уходить, просачиваясь с кровью в песок дороги. Сашкино лицо, искажённое судорогой боли, разгладилось, глаза смотрели спокойно и застыли открытыми. Осенний день уходил, или это Сашка его покидал, увидев последнее в своей жизни – синее небо и облака на нём, которые на этот раз превращались в ангелов. И как будто эхо, чей-то голос позвал его: «Не бойся. Пойдём со мной…»
Он уже не видел, как колонна выдохнула и вдруг смяла своих конвоиров, отнимая у них оружие, стреляя в упор и в фашистов, и в скулящих собак. Тёмная масса военнопленных расползалась по лесу. Свистел в свисток впереди шагавший автоматчик, но вскоре и он замолчал, скошенный короткой очередью.
Через три минуты на дороге остались лежать около десяти наших пленных и несколько немецких солдат, так и не выпустивших из остывающих рук поводки от уже мёртвых собак. А в стороне лежала девочка, с неестественно вывернутой шеей, чуть поодаль - мальчик, и между ними - окровавленная собака. По небу неслись облака, а в лесу, как ни в чём не бывало, отсчитывала чьи-то дни кукушка.
[1] Почему у русских такие грязные дети?
[2] Идите туда. Там будете спать.