AHTUHG! AHTUNG! В НЕБЕ ПОКРЫШКИН!..

Валерий Игнатьев 31.08.2016

AHTUHG! AHTUNG! В НЕБЕ ПОКРЫШКИН!..

«Именно так, начиная с боев за Таманский полуостров в сорок третьем году, немецкие летчики предупреждали друг друга о появлении в воздухе советского аса».

Начав боевой путь 22 июня 1941 года, он закончил его, маршируя по Красной площади со знаменем на Параде Победы в 1941 году. На счету летчика самое большое количество боевых вылетов и воздушных боев – 650/156. По количеству сбитых самолетов, согласно официальной статистике, Покрышкина опередил ещё один советский ас Кожедуб – 59 у первого и 62 у второго, но за Александром Ивановичем числится еще 8 сбитых и неучтённых до 13.08.1941 года немецких самолетов. Ещё в список побед летчика не вошли 15 самолетов противника, в связи с утерей документов лётного полка при отступлении, самолеты, сбитые за линией фронта (до сорок третьего года официально засчитывались только те самолеты, падение которых фиксировали наземные войска, позднее в качестве свидетельств приказано было принимать данные фотопулеметов и доклады от нескольких экипажей).

Покрышкин

Александр Иванович Покрышкин родился 6 марта 1913 года в Новониколаевске, ныне Новосибирске, в семье фабричного рабочего. В 1928 году Покрышкин успешно оканчивает семилетку. Некоторое время подрабатывает кровельщиком в строительных организациях, а весной 1930 года, вопреки воле отца, желавшего, чтобы сын получил профессию счетовода, поступает в школу ФЗУ Сибкомбайнстроя и уходит из дома в общежитие.Затем добровольно идёт на службу в РККА. По комсомольской путёвке его направляют в Пермь, в авиационную школу. Но там неожиданно для себя он узнаёт о том, что летное отделение отменено. Осуществление мечты было отложено на несколько лет, и Покрышкин приходит в авиацию в качестве техника. Но стремясь к своей цели, он за 17 дней сдает годичную программу аэроклуба и выезжает по направлению в Краснознаменную Качинскую авиашколу пилотов имени А. Ф. Мясникова, которую с отличием заканчивает в 1939 году.

Войну Покрышкин встретил в Молдавии. В первом же боевом вылете он сбил советский бомбардировщик Су-2, по ошибке приняв его за противника. Ошибка произошла в связи с тем, что этот тип самолетов был новым, поступившим на вооружение незадолго до начала войны, и его силуэт был не знаком летчикам. Но вскоре он кратно исправил свою ошибку, сбив несколько немецких самолетов.

3 июля он был сбит зенитным огнем над рекой Прут. Самолет в ходе приземления на опушке леса был разрушен. Летчику, несмотря на повреждение ноги, удалось на четвёртый день добраться до расположения полка. В санчасти Александр Иванович начинает вести тетрадь «Тактика истребителей в бою». Туда он заносит свои соображения и расчеты, рисует схемы. Позднее именно эти записки лягут в основу нескольких его книг о войне.

5 октября 1941 года в районе Запорожья Покрышкин был сбит второй раз. Несколько дней выходит он из окружения с боями во главе группы солдат.

В июне 1942 года 55-й истребительный авиационный полк стал гвардейским истребительным полком. Эскадрилью Покрышкина, до этого летающую на Миг-3 перевооружают на Як-1.

В 1943 году полк, где служил Александр Иванович, принял участие в боях на Кубани. По концентрации самолётов и плотности воздушных боев Кубанское сражение было самым напряжённым за всю войну: за два месяца здесь сбили более 800 немецких самолетов. Именно здесь проявились недюжинные способности Покрышкина как летчика-истребителя. После воздушных сражений на Кубани имя Покрышкина стало широко известно. О нём писали газеты и журналы, рассказывали по радио как о летчике-новаторе, исследователе и реформаторе тактики ведения воздушного боя. Президент США Франклин Рузвельт восхищённо сказал о нем: «Покрышкин, несомненно, самый выдающийся лётчик Второй мировой войны». После этих слов американского президента Покрышкина наградили американской медалью «За боевые заслуги».

24 мая 1943 года за мужество и воинскую доблесть, проявленные в боях с врагами, ему было присвоено звание Героя Советского Союза. А 24 августа (спустя 3 месяца) за 455 боевых вылетов и 30 лично сбитых к июлю 1943 года самолётов противника командир эскадрильи 16-го гвардейского истребительного авиационного полка гвардии майор Покрышкин был награждён второй медалью «Золотая Звезда». Спустя год 19 августа 1944 года за 550 боевых вылетов и участие к маю 1944 года в 137 воздушных боях, в которых лично сбил 53 самолета противника, исполняющий должность командира 16-го гвардейского истребительного авиационного полка гвардии подполковник А. И. Покрышкин первым в стране был награжден третьей медалью «Золотая Звезда».

За годы Великой Отечественной войны прошёл путь от командира авиационной эскадрильи до командира истребительной авиационной дивизии.

После войны служил на командных должностях в ПВО. В 1948 году окончил Военную академию имени М. В. Фрунзе, в 1957 году - Военную академию Генерального штаба. В 1968-1971 годах был заместителем главкома Войск ПВО страны.

В 1969 году защитил диссертацию кандидата военных наук. В 1972 году ему присвоено звание маршала авиации.

В 1972-1981 годах возглавлял ЦК ДОСААФ СССР. Кандидат в члены ЦК КПСС с 1976 года. Избирался депутатом Верховного Совета СССР 2-10 созывов.

В 1979-1984 годах был членом Президиума Верховного Совета СССР. Награждён 6 орденами Ленина, орденом Октябрьской Революции, 4 орденами Красного Знамени, 2 орденами Суворова 2 степени, орденом Отечественной войны 1 степени, 2 орденами Красной Звезды, орденом «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» 3 степени, медалями, 19 иностранными орденами и медалями.

Ещё, будучи слушателем академии, Покрышкин был вызван к Василию Сталину, недавно назначенному командующим авиацией московского округа. Там ему предложили должность первого зама, от которой он прямо на месте отказался. Данный инцидент стал началом его конфликта с сыном Сталина.

В итоге А. И. Покрышкин, вместо должности заместителя командующего ВВС Московского военного округа был назначен в январе 1949 года заместителем командира 88-го истребительного авиационного корпуса ПВО. В аттестации на выпускника академии написано: «Достоин присвоения очередного военного звания "генерал-майор" авиации». В последующих аттестациях - тот же вывод. Но генеральское звание было присвоено Покрышкину только 3 августа 1953 года! Стали генералами командиры дивизий, входивших в корпус Покрышкина, некоторые из его заместителей…

ОТРЫВКИ ИЗ КНИГИ А.И. ПОКРЫШКИНА «НЕБО ВОЙНЫ»

… Все дни, пока неожиданно прилетевший самолет находился на плацу, за городом, мы, мальчишки, с рассвета до темна, просиживали невдалеке.

Возвратясь однажды с очередного «дежурства», я заявил дома:

- Хочу ехать учиться на лётчика!

Дело было за ужином.

Вокруг стола сидела наша большая семья. Отец только пришёл с работы, уставший и, как иногда случалось, под хмельком. Здесь, за столом, его особенно раздражали недостатки в семье. Услышав о моем намерении, он вскипел:

- Вот оно что! Так ты, лётчик, поэтому и пропускаешь школу?

Братишки и сестренка засмеялись, услышав моё новое прозвище. А мне было не до смеха - отец снимал ремень:

- Я тебе покажу летчика!

Первое наказание за мечту повисло надо мной. Пришлось искать спасения за спиной бабушки.

- Не трожь, Иван! - Бабушка выпрямилась перед отцом.

Ремень полетел в угол, но ужин окончился семейной ссорой.

Интересно, что бабушка совсем по-иному отнеслась к моей мечте. Она любила нас, ребят, но больше всего - меня. Видимо, потому, что, как все утверждали, я был похож на своего деда. Очень часто, когда я подворачивался ей под руку, она, бывало, прижмет к себе, задумается и погладит по голове, приговаривая: «Ох, горемычный ты мой…». В такие минуты глаза её становились печальными и влажными. Видимо, своим сходством с дедом я напоминал ей о трудной жизни, выпавшей на их долю - долю переселенцев в Сибирь. «Какая-то судьба тебя ожидает? - стоял в её глазах немой вопрос. - Не такая ли несчастная и злополучная, как у твоего деда?».

*****

В городок мы возвратились поздно, но долго ещё переговаривались вполголоса. В небе над нами сияли звезды. Мы различали их даже сквозь полотно палатки. Вокруг стояла успокаивающая тишина… Засыпая, мы не знали, что часы мира уже были кем-то сочтены до секунды.

Нас разбудили резкие удары в рельс. Первая мысль была об учебной тревоге. Ни дома, ни в гостях поспать не дают. Рядом с палаткой послышались топот ног и возбужденные голоса.

Дьяченко, жалуясь на неспокойную жизнь военного лётчика, долго не мог разыскать свои носки. Мы с Довбней подождали его, чтобы к штабу прийти вместе.

Аэродром ожил. Заревел один мотор, другой, перекрывая непрекращающийся звон рельса.

«Значит, серьёзная тревога, - подумал я, - если они уже рассредоточивают самолеты. Ну что ж, для тренировки это неплохо. А места у них хватит: аэродром подходит вплотную к кукурузному полю».

У штабного «ящика» толпились летчики в полном боевом снаряжении. Лица у всех были суровые, словно железные. Ну, конечно же, тревога испортила им выходной день. И всё-таки замечалось что-то необычное в жестких взглядах.

Протиснувшись к двери, я хотел доложить о прибытии звена и тут услышал недовольный голос Дьяченко:

- Чего не даете спать командированным?

- Спать? - прозвучал резкий, как выстрел, вопрос на вопрос. - Война!

«Война?» Это уже мысленно спрашивал каждый самого себя. Один, не поверив тому, кто произнес это слово, другой - подумав, что ослышался, третий - как-то машинально… Но правдивый смысл этого страшного слова теперь подтверждало всё: и зарево пожара на горизонте в направлении Тирасполя и нервное передвижение самолетов на аэродроме.

Война! Все обычные заботы и вчерашние мирные планы вдруг отодвинулись куда-то невероятно далеко. Перед нами встало что-то неясное и зловещее.

Как поступить теперь нам, троим командированным? Почему мы стоим здесь, когда позарез нужны там, в Бельцах, где наша эскадрилья уже сражается, защищая границу, аэродром, город?

- Разрешите нам отправиться в свой полк? - обратился я к начальнику штаба.

- Летите.

- Дайте техников подготовить машины.

- «Дайте»! Все заняты! Вы понимаете - война!

На северо-западе от аэродрома послышался нарастающий гул моторов, а вскоре на светлом фоне неба обозначились силуэты самолетов. Бомбардировщики шли в сопровождении истребителей. Чьи? Наши или нет?

Навстречу неизвестным вылетели несколько И-16. Бомбардировщики начали разворачиваться. Теперь уже отчётливо различались их ромбовидные крылья.

Враг. Да, это война…

Мы побежали к своим машинам, не спуская глаз с группы вражеских самолётов. В воздухе слышалась пулемётная стрельба. Она воспринималась теперь совсем иначе, чем раньше. Шёл настоящий воздушный бой.

*****

Чуть забрезжило - полуторка везет нас на аэродром.

Все полусонные, скованные молчанием. Мысли одолевают дремоту и усталость, воскрешают тяжелые впечатления вчерашнего дня, тянутся к тому, что будет сегодня.

Кто-то пересказывает, что слышал по радио о положении на фронтах. Где-то севернее нашего участка спешно подтянутые части Красной Армии отбросили противника на его исходные рубежи. Если бы это было у нас! Возвратить бы в строй аэродром в Бельцах…

Полуторка подвозит каждого прямо к самолету. Спрыгнув на землю, вижу - в кабине МИГа возится техник Вахненко. Воздух оглашается ревом мотора, а затем небо прошивает нитка трассирующих пуль. В мирное время так пристреливать оружие запрещалось.

Выскочив из кабины, техник докладывает, что самолёт к полету готов. Вахненко прибыл сюда намного раньше меня, хотя вчера, когда все уезжали на отдых, он ещё оставался на аэродроме. Техник кивает глазами на чехол, расстеленный под крылом, и говорит:

- Подремлите немного, товарищ командир.

Прилечь я отказываюсь. Слова «товарищ командир» сразу напомнили мне о том, что я замкомэска и на мне лежит ответственность за других.

Светает. Ревут моторы, потрескивают короткие пулеметные очереди. Смотрю на КП, не едет ли «эмка», а сам думаю: как отнесется командир полка ко вчерашнему случаю, доверит ли боевое задание?

Первой на дороге показалась не легковая машина, а полуторка. Издали заметны яркие косынки официанток. Везут завтрак.

…Еще не все летчики допили кофе, как командиры эскадрильи стали созывать их к себе. Мне поставлена задача: в паре с младшим лейтенантом Семёновым разведать Прут на участке Унгены-Стефанешти и узнать, нет ли там переправ.

Спрашиваю, почему со мной не летят Дьяченко или Довбня, мои постоянные ведомые. Укладывая карту в планшет, Атрашкевич тихо, чтобы не слышали другие, отвечает:

- Все-таки Семёнов опытней дрался вчера. Ему немцы выдали даже удостоверение с печатью.

Лейтенант Семёнов, оторвав глаза от планшета, поднимает голову, и я вижу у него на подбородке красную продолговатую царапину. Она напоминает след от прикосновения раскаленного прутика.

- Пулей задело, - поясняет Атрашкевич.

- Лучше бы он немца припечатал, - замечаю в ответ.

- Стрелял и Семёнов. Кто его знает, может, даже удачнее, чем немец.

Взлетаем над просторной, залитой утренним солнцем степью. На высоте полторы тысячи метров выравниваю машину. Второй раз лечу на разведку и теперь знаю, что эта высота самая выгодная. Она обеспечивает хорошую видимость, возможность вести бой и маневрировать под огнем зениток.

Подходим к Пруту. С чужого берега навстречу нам потянулись трассы зенитных снарядов. Над рекой висит редкая облачность. Идём над нашей стороной. Нам и отсюда хорошо видно - пока под нами ни одной переправы.

Разворачиваемся строго на север. Голова как на шарнирах. Не опоздать бы увидеть врага.

Слева, на одной высоте с нами, замечаю трёх «мессершмиттов». Чуть выше - ещё двух. Пять! Нужно сразу же решать, что делать. Видит ли их Семёнов? Покачиваю крыльями и доворотом машины указываю направление, где появились вражеские истребители. Семёнов отвечает: вижу. Чувствую, что он ждёт моего решения. Хотя мы равны перед опасностью, но я ведущий, как говорится, «товарищ командир». Вспоминается предостережение: «В бой не ввязываться! Разведка, только разведка!».

Оглядываюсь - «мессеры» догоняют. Дальше пассивно лететь нельзя. Собьют! Разворачиваюсь. Семёнов идет за мной. Те двое, что над нами, тоже отходят в сторону, очевидно для атаки. Но я вижу сейчас только ведущего первой тройки. Он несётся мне навстречу. Что-то лютое пробуждается во мне при виде вражеских самолетов с жёлтыми коками.

Изменяю угол атаки винта, даю полный газ, и мой МИГ устремляется вперед. Резкое нарастание скорости придает мне непоколебимую решимость. «Только бы Семенов не отстал!».

От стремительного сближения «мессершмитты» разрастаются на глазах. Открываем огонь почти одновременно. Огненные трассы - моя чистая, сверкающая, их красноватые, с дымком - перехлестываются над нами и исчезают в воздухе. В эти секунды стало понятно, что лобовая атака лишь завязка боя, и никто из нас добровольно из него не выйдет.

Используя излюбленный прием, круто, почти вертикально веду самолет вверх. Надо набрать высоту. А мозг буравит одна и та же мысль: «Пять. Три здесь. Два выше. Семёнов, где Семёнов?». Лежу на спине, обзор ограниченный. Не видно не только Семёнова, но и противника… Скорость падает. Переваливаю самолет на правое крыло. Об этом я подумал, как только пошёл на горку. Я был уверен, что «мессершмитты» после лобовой атаки будут уходить левым боевым разворотом. Только левым. Ведь и у наших летчиков он вошёл в привычку и отработан лучше. Выравниваю самолет по горизонту и вижу: немцы подо мной, за ведущим впритирку идут ведомые, а главное - все они ниже меня. Крутая горка, от которой потемнело в глазах, и неожиданный для противника разворот вправо дали мне преимущество.

Фашисты поняли это, и все трое ждут моей атаки. Прицеливаюсь в заднего. Вот он уже на выгодной дистанции, осталось только взять упреждение. В это мгновение мимо фюзеляжа моего самолета проносится огненная трасса. Оглядываюсь и вижу: два «мессершмитта», находившиеся выше, теперь нависли сзади, как готовый для удара меч. Снова бросаю машину на восходящую вертикаль. Только этим маневром я могу уйти из-под огня и сохранить преимущество. Опять огромная сила прижимает меня к сиденью, опять темнеет в глазах. Но видно, не зря я почти каждый летный день тренировался переносить перегрузки, хотя Жизневский всякий раз ругал меня за такие «крючки». Я руководствовался советом старых летчиков, уже побывавших в боях: «Чем чаще будешь испытывать перегрузки в учебных полетах, тем лучше подготовишь себя для настоящих воздушных поединков».

Гляжу на приборную доску - скорость ещё приличная. Когда машина доходит почти до той грани, что может свалиться в штопор, резким движением перекладываю ее на крыло. Хочется крикнуть: «Вот теперь давай сразимся! Вы побоялись перегрузок и после атаки пошли в набор высоты под углом. Вот почему теперь вы оказались подо мною, вороньё проклятое! Хозяин неба сейчас я!».

Начинаю вводить самолет в атаку и вижу Семёнова. Не повторив моих фигур пилотажа ни в первый, ни во второй раз, он оторвался и остался далеко внизу. Но почему его машина летит вверх «животом»? Почему позади нее остаются струйки сизого дыма? Странно! Вдруг вижу, что следом за Семёновым мчится «мессершмитт». Все ясно: подбил и атакует снова.

Всякое чувство опасности сразу исчезает. Главное - выручить товарища… Не раздумывая, бросаю свой МИГ - метеор весом в три с половиной тонны - на «мессера», преследующего Семёнова. Пара немцев, только проскочившая мимо, наверное, расценила мое пикирование как бегство. Ну и пусть! Я за ними уже не слежу. На выходе из пике мой самолет делает глубокую просадку, и я оказываюсь ниже «мессершмитта», находящегося в хвосте у Семенова. Успеваю атаковать его снизу. Первая очередь, вторая… «Мессершмитт» взмывает, но тут же вспыхивает и, перевернувшись, отвесно сваливается под меня.

Горящий, как факел, вражеский самолет! Не могу оторвать от него взгляда. Даже немного наклоняю нос машины вниз, чтобы лучше увидеть, где упадёт и взорвётся «мессер». В этот момент я совершенно забываю об опасности.

Короткий, сухой треск обрывает ход моих мыслей. Какая-то сила поворачивает машину вокруг оси, и я зависаю вниз головой. Выровняв самолет, вижу, что один «мессершмитт» стремительно проскочил вперед, а второй заходит для атаки сзади. Вот где она, оставленная мной пара! Прозевал, подловили!

А моя машина повреждена серьёзно. В правом крыле зияет большая дыра. Она так уменьшает подъемную силу, что самолет все время норовит перевернуться. Другой снаряд попал в центроплан.

Где же Семёнов? Как мне нужна теперь его поддержка! Конечно, я не считаю себя обречённым. Самолет хотя и подбит, но на нём можно ещё драться. У меня есть и горючее и боеприпасы. К тому же внизу - своя территория. В случае чего…

С трудом разворачиваю ослабевшую машину. Утешаю себя надеждой, что нижняя пара «мессеров», отрезвев после гибели ведущего, ушла. Тогда мне придётся драться только с двумя.

Уклоняясь от ударов, стараюсь атаковать и сам. Но самолет подчиняется мне плохо: чуть наберу побольше скорость - он стремится перевернуться на спину.

Да, надо выходить из боя. Глубокое пикирование до высоты бреющего полёта, проседание, произвольный крен, такой, что чуть не задел крылом землю, и вот я уже лечу над самыми верхушками деревьев. Увижу, где дымок, - доворачиваю туда: не догорает ли там самолет Семенова?

*****

Когда наши подъехали к лесному селу, возле которого приземлился самолёт, их, обстреляли с чердаков. Солдаты ответили огнём по крышам крайних хат и вступили в село. Здесь узнали, где находится потерпевший аварию самолет, и отправились туда. Нашли застрявшую в болоте «аэрокобру» и недалеко на бугре остатки костра. Среди поленьев в пепле лежало два обгоревших трупа. По уцелевшим лицам установили, что это были штурман Михаил Степанович Лиховид и техник самолета. Третьего, механика, не нашли.

В этих зверствах нетрудно было угадать кровавый почерк бандеровцев. Положив трубку, я посмотрел на Горегляда и адъютанта. Они ставили на стол, застланный газетами, бутылки, стаканы, закуску. Я вспомнил, что мы собирались пригласить на ужин начальника штаба. В который уже раз за время войны весть о гибели товарищей приходит к нам именно в такие минуты, когда мы как-то по-особенному чувствуем счастье жизни. И тогда смерть друзей угнетает нестерпимо.

Мы наскоро перекусили и легли спать. Погасив свет, я долго не мог избавиться от страшного видения: на костре сгорают люди. Пламя охватывает тела… Кто они, эти подонки, возобновившие приемы инквизиции в наше время?

Только уснул, а может, это лишь показалось, - слышу настойчивый стук в окно.

- Кто там?

- Из штаба. Офицер связи.

- Что случилось?

- Вам телеграмма, товарищ полковник. Я поднял одеяло, закрывавшее окно.

- Из Москвы, товарищ полковник! Одеваюсь в темноте, забыв о лампе. Адъютант вошел, зажег свет.

- Телеграмма из Москвы, - повторяет он.

- Слышу, - отвечаю ему, но мне приятно еще раз услышать: «Из Москвы». Значит, что-то очень важное.

Офицер связи встал на пороге, выпрямился, держит в руке бумажку. По его сияющему лицу, светящейся во взгляде радости, по тому, как он замер, я догадываюсь.

- Позвольте вас поздравить, товарищ полковник. Вы трижды Герой Советского Союза!

С кровати вскакивает Горегляд, в комнату вбегают шофер, часовой. Звонит телефон.

- Направляемся к вам, - говорит Абрамович.

Люди заполняют комнату.

Звонит телефон, звучат откуда-то издалека тёплые, возбуждённые слова.

Незаметно пришло утро. Во двор повалили летчики, мои боевые друзья. Объятия, пожатия рук. С нами сейчас все воспоминания о боях над Молдавией, Украиной, Кубанью, над Крымом, над морем. Сколько измерено небесных дорог, сколько выпущено трасс по врагу! Если дружба завоевана в небе войны, она проста и немногословна. Она вся выражена во взгляде, в пожатии крепкой, надежной руки.

Речкалов, Труд, Клубов, Трофимов, Федоров, Сухов, Бондаренко, Берёзкин, Вахненко… Их много.

Это их отвага, их верность товариществу и долгу укрепляли мою отвагу и силу. Они, сподвижники-лётчики, рядом со мной, и я испытываю огромную радость.

Я подумал о том, какое счастье испытали бы мы все, если бы сейчас среди нас были Фадеев, Соколов, Атрашкевич, Никитин, Олефиренко!

Сознавая величие этой награды, я чувствовал себя в долгу перед Родиной.

А ещё в это утро мне захотелось увидеть Новосибирск, ступить на родную сибирскую землю!

Но день звал к будничным фронтовым делам.

Вскоре Горегляд распростился с нашим домом в Мокшишуве. Его выдвинули на должность командира дивизии. На его место пришел Пал Палыч - ветеран войны Крюков. А полк принял Бобров. Такие перемещения, когда хорошие, уважаемые всеми люди идут в гору, всегда радуют.

Наземные войска медленно, но упорно расширяли сандомирский плацдарм. Этот «мешок» наполнялся могучей силой, способной внезапно загрохотать, разрастись, грянуть новыми наступлениями.

AHTUHG! AHTUNG! В НЕБЕ ПОКРЫШКИН!..

Задать вопрос

Спасибо!