• Главная
• Разделы журнала
• Исторические факты
• УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 41. Исторические мозаики

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 41. Исторические мозаики

Вадим Приголовкин 26.10.2018

Вадим Приголовкин 26.10.2018

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 41

Исторические мозаики

Последний министр империи: дела внутренние

В октябре 1916 года министр финансов Российской империи представил императору Николаю II смету бюджета на наступающий 1917 год. Смета сопровождалась пояснениями министра, читать которые весьма интересно. Вот несколько выдержек:

«Составленный проект росписи доходов и расходов на 1917 г., - третий годичный план финансового хозяйства, вырабатываемый во время войны, - по необходимости носит на себе, подобно росписям 1915 и 1916 гг., печать переживаемых исключительных обстоятельств.

Но в то время как росписи предшествующих лет отражали на себе в заметной степени тяжёлые последствия военных обстоятельств, проект росписи на 1917 год, опирающийся в своих предположениях на данные о состоянии в настоящее время хозяйственных сил страны, свидетельствует об огромной экономической мощи нашей родины».

Вот так вот: «огромная экономическая мощь…». Так в самом преддверии февральской революции оценивал состояние экономики страны её министр финансов. И это не пропагандистская агитка, не реклама – это сугубо официальный, деловой документ для довольно ограниченного круга лиц. Революционеры всех мастей столько лет нам рассказывают, что к февралю 1917 года в стране всё прогнило, экономика рухнула и что больше так жить было нельзя, отчего, дескать, и произошла революция.

Но, может быть, министр сам искренне заблуждался или намеренно вводил в заблуждение императора, приукрашивая действительность?

Отнюдь!

24 января 1917 года произошло торжественное открытие Петроградской фондовой биржи, закрытой в связи с началом войны. Сам факт того, что в самый разгар войны власти решили открыть биржу, свидетельствует о том, что финансы страны, а в широком смысле и вся экономика России, чувствовали себя весьма уверенно. Более того, к моменту открытия биржи курсы ценных бумаг (и прежде всего, акций различных российских кампаний) значительно превышали их максимальную стоимость 1913 года, а после открытия продолжали расти! Данный факт неопровержимо свидетельствует о том, что буквально накануне Февральской революции никакого финансового кризиса, а тем более краха, в стране не было.

В общем, современный не ангажированный историк неминуемо констатирует, что прав был классик: разруха в России была не в экономике, а в головах.

Крах наступил немедленно после революции. Если царскому правительству для увеличения эмиссионного права Государственного банка на 6,2 млрд. понадобилось два с половиной года мировой войны, то революционному Временному правительству на эту же сумму - всего четыре с половиной месяца! С марта по октябрь 1917 года бумажных денег было выпущено почти столько же, сколько их выпустило царское правительство за все предыдущие годы войны (7340 млн. руб. и 8317 млн. руб.). Этот инфляционный галоп естественно привёл к резкому обесцениванию рубля и обвальному падению его заграничного курса. За семь месяцев нахождения у власти Временного правительства курс рубля в Лондоне, который к марту 1917 года равнялся 68% от довоенного уровня, понизился на 45% и составил всего 23% от оного. Курс рубля в Париже, составлявший соответственно к марту 1917 года 75% от довоенного, понизился на 43% и составил 32% от довоенного. И продолжал неуклонно снижаться, стремясь к полному краху, который скоро и наступил.

Все попытки Временного правительства справиться с инфляцией посредством займов потерпели крах, как на внутреннем рынке, так и на внешнем. Например, английское правительство уже 1 апреля (месяц только минул от свержения царя) отказалось от предоставления России ежемесячных кредитов. Практичные англичане знали, что будет в России после свержения императорской власти. А ведь только что, в январе, на межсоюзнической конференции в Петрограде без тени сомнения взяли на себя многочисленные обязательства как по поставкам в Россию вооружения и техники, так и по кредитованию империи.

Последствием несостоятельности Временного правительства явился рост государственного долга: если на 1 января 1917 года он составлял 33581 млн. руб. (это включая госдолг не только военного времени, но и все довоенные долги страны), то к 1 июля 1917 составил 43906 млн., а к 1 января 1918 года достиг 60 млрд. То есть революционные власти за один год умудрились удвоить госдолг страны. Но у них, у революционеров (и красных, и белых), до сих пор империя во всём виновата!

Известен эпизод: однажды А. И. Шингарёв, министр финансов Временного правительства, в мае-июле 1917 обратился к герою нашего повествования с вопросом: «Что делать?». Барк ответил, что «пока будут заниматься спасением революции вместо того, чтобы спасать Россию, никакие меры не приведут к ограждению нашего рубля от падения».

Сам Барк мог только советовать. 5 мая он был выведен за штат Временным правительством. Летом он уехал в Крым, в декабре был официально уволен от службы уже новыми, советскими властями. Барк лишился всего, и его семья сильно бедствовала. Потом была эмиграция: вначале Париж, потом Лондон. Мастерство не пропьешь; в Англии Пётр Львович сделал карьеру не менее блистательную, чем в России, чем лишний раз доказал, чем отличался профессионал старой имперской выделки от революционных выскочек всех мастей. Управляющий Английским Банком назначил Барка своим советником по восточно-европейским делам, также он входил в административные советы аффилиаций Английского банка – Англо-Австрийского, Англо-Чехословацкого, Хорватского, Британского, Венгерского и Банка стран Центральной Европы. Одновременно Барк также представлял управляющего Английским банком в National Citi Bank и, главное, являлся директором-распорядителем Английского международного банка на фешенебельной Ломбарт-Стрит.

Пётр Львович Барк (слева) с министрами финансов Англии и Франции

При этом он оставался русским человеком, участвовал в работе различных монархических объединений. В самой Англии Барк был поверенным короля Георга V в отношении ведения финансовых и имущественных дел вдовствующей императрицы Марии Фёдоровны и её дочерей Ксении и Ольги, за что в 1929 году английским королём был награжден Большим Крестом ордена Виктории. Ещё король хотел дать ему титул баронета, но для этого требовалось принять британское подданство, чего Барк избегал до марта 1935 года, когда король Англии и возвёл его в баронеты. Причём новоявленный баронет сохранил православную веру. В общем, в эмиграции Барк полностью восстановил своё имущественное и общественное положение. Интересно сравнить его эмигрантскую судьбу с судьбой выскочек из Временного: что получили в эмиграции они, те, кто, сокрушая старую Россию, на Запад молились, будучи у власти, послушно выполняли все указания европейских кураторов.

Пётр Львович скончался в январе 1937 года, оставив хоть и незавершённые, но весьма информативные и объективные мемуары.

Но мы с нашим героем пока не расстаёмся – попозже поговорим ещё о сухом законе.

Происхождение

Были в дореволюционной России люди, озабоченные своей родословной, не только из числа дворян. В Сибири, во времена до проведения железной дороги, когда ручеёк переселенцев в оную был почти невидим, и в этом ручейке большую долю составляли ссыльные и осуждённые, люди очень дорожили своим происхождением не от «варнака». Такие гордо называли себя «самоходами», - дескать, сами в Сибирь пришли, в отличие от тех, кого «сослали».

В селении Ильинском в Восточном Забайкалье к совершавшему инспекционную поездку Управляющему делами Комитета министров и Сибирского комитета Куломзину обратился хозяин дома, в котором остановился высокий чиновник:

- Мне от моего деда известно, что наш род не от преступника ведётся. Позвольте мне спросить Вашу милость, были ли сюда ссылаемы не преступники?

Вопрос прозвучал несколько наивно, и чиновник хотел уже отшутиться, как вдруг вспомнил: в самом начале XIX столетия правительство, озаботившись заселением пустынной области, предоставило помещикам право послать в эти места своих крепостных в зачёт сдачи рекрут. Естественно, многие помещики воспользовались случаем сдать правительству всяких неспособных к труду, которых в рекруты по законодательно установленным требованиям к здоровью новобранцев сплавить не удавалось. В итоге, к переселению назначали хромых, кривых, безруких. Таких и препроводили в Сибирь.

- Не был ли дед твой с каким-либо физическим недостатком? – спросил чиновник.

- Как же, он был кривой, - был ответ.

- Ну, так успокойся, ты происходишь не от каторжного, - уверил чиновник своего любезного и домовитого хозяина, - дед твой был сдан на переселение помещиком в зачёт отбывания рекрутской повинности.

Времена меняются, люди нет

Петровская индустриализация по масштабам и по своим историческим последствиям ничуть не уступала, допустим, сталинской 1930-х годов (с учётом временных различий, конечно). До Петра в России существовало лишь мелкое кустарное производство, традиционно сосредоточившееся в том или ином благоприятном для него районе. Усилиями великого реформатора, зачастую драконовскими методами, за короткий срок в стране была буквально насаждена фабрично-заводская промышленность.

Роль государства в этом процессе была двоякой. Или оно само выступало предпринимателем и учреждало казённые заводы и фабрики, или оно содействовало частной предприимчивости, всячески поощряя её различными льготами и облегчениями. Зачастую, основав фабрику, снабдив её всем необходимым и запустив процесс производства, казна затем сдавала её в аренду «содержателям». Льготы, помимо чисто экономических, доходили до того, что для фабрикантов и заводчиков, членов их семей и рабочих по гражданским делам устанавливалась особая подсудность исключительно мануфактур- или берг-коллегии (специально учреждённый для проведения индустриализации государственный орган – министерство промышленности по-современному), а зачастую непосредственно Сенату; таковая подсудность избавляла от злоупотреблений обычной юстиции, весьма тягостной для других слоёв русского общества того времени. Об обычных формах поддержки предпринимательства мы и говорить не будем: освобождение от пошлин, выдача исключительных прав на производство определённых товаров, прямые денежные субсидии от государства, обеспечение рабочей силой (во всех смыслах: от обучения персонала до использования труда заключенных, - такой ГУЛАГ своего времени), зданиями и машинами, беспроцентные денежные ссуды на годы вперёд, с обязательством погашения продуктами производства и, наконец, гарантии государства, выступающего в роли покупателя – всё шло в ход, и не могло не дать, и дало заметные результаты.

Составленное в 1726 году (год после смерти Петра) статистическое описание России под названием «Цветущее состояние Всероссийского государства, в каковое начал, привёл и оставил неизречёнными трудами Пётр Великий» насчитало 233 казённых и частных фабрик и заводов. В списке заводы: рудные, оружейные, игольные, скипидарные, канифольные, серные, красильные, пороховые, стеклянные, зеркальные, кирпичные, гонтовые, винокуренные, пивоваренные, сахарные, табачные фабрики, смольчужные, поташные, канатные, писчебумажные, парусные, полотняные, воскобойные, кожевенные, суконные, шерстяные, шляпные, шпалерные фабрики и другие. Впечатляет даже простое перечисление. Неплохой итог одной жизни.

Вскоре после смерти Петра специально установленной комиссией о коммерции, предназначенной для заботы о преуспевании русской торговли, было предпринято исследование производства на фабриках и заводах. Вызванные эксперты заявили, что большею частью продукты русских фабрик дороже и хуже заграничных: «Чулки против заморских – весьма плохи». Игольную фабрику комиссия назвала прямо вредной: на ней, заявила комиссия, не делалось ни одной порядочной иглы; между тем, русские иглы продавались по 20 алтын за тысячу, а иностранные - вдвое дешевле, по 10. Шёлковое производство на фабрике, получившей 150 с лишком тысяч казённой субсидии, свелось к выделке «деревенских лент, которые и простые ткачи в деревнях делают». Сукно, изготавливающееся на фабрике Воронина в Москве, оказалось настолько плохим, что его никто не покупал. В аналогичном положении была его же чулочная фабрика.

А в довершении всего открылись заводы и фабрики, существовавшие только на бумаге. При освидетельствовании, предпринятом в 1730 году, обнаружилось, что у многих заводов и фабрик значилось одно только имя, заведены они были не для производства, а только для пользования привилегиями.

Сказанное отнюдь не умаляет достижений Петровской эпохи, но история типичная для России во все времена. Не умеем мы развиваться эволюционно, как европейцы, день за днем, год за годом сберегая, накапливая и умножая копеечку к копеечке. У нас периоды долгой спячки, застоя вдруг сменяются бешеной активностью, и несётся Русь-тройка, проходя за год то, что другие проходят десятилетиями, а в десятилетие у нас порой укладывается век. И, конечно, что в Петровских реформах, что в Сталинском рывке и в других подобных этапах нашей истории каждый видит соответственно собственным пристрастиям – кто величайшие достижения, кто огромные провалы. На наш же взгляд, и достижения, и провалы наших «великих времён» одинаково и даже по-своему гармонично наличествуют в наших свершениях. И их наличие определяется не сколько политическим строем или личностью вождей, сколько тем, что можно уверенно назвать «национальным характером».

О времена

На рубеже веков XIX и XX-го, ещё до Русско-японской, когда времена были ещё патриархальные, доставшиеся по наследству от далёких предков самого галантного века императриц Елисавет, Анн и Софии Ангальт-Цербстской, ставшей матушкой-императрицей Екатериной Великой, а, может, и ещё более ранних, в стольном граде Санкт-Петербурге гвардией командовали ещё по старинке, и отношения между офицерами и солдатами строились, наверное, так же, как они строились и десять, и пятьдесят, и сто лет назад.

Ещё до 1905 года, вплоть до Первой революции, солдат отпускали на вольные работы. Совершенно как в незапамятные времена! По окончании летних лагерей, по возращению в город, на зимние квартиры, нижние чины тотчас отпускались на вольные работы. Одновременно выслужившие срок службы уходили в запас. В казармах оставалось минимальное количество людей, лишь бы были способны нести караульную и гарнизонную службу. То есть, уходили на работы до половины наличного состава полка. Люди очень любили это время. С одной стороны, они возвращались в привычную, гражданскую атмосферу, проводя время в работе. С другой - работали не бесплатно. И очень интересно распределялись заработанные деньги! Всё делилось на три части: одна часть шла самому заработавшему, другая делилась между всеми солдатами роты (таким образом остававшиеся в казарме и несущие службу в караулах не оставались в накладе), а оставшаяся треть шла в общий котёл, отчислялась в так называемые артельные суммы рот и потом расходовалась на улучшение пищи в праздничные дни. Такая вот справедливость по-русски. Возвращались с вольных работ отдохнувшими от казарменной обстановки, здоровыми, весёлыми. На другой день шли в бани, мылись, стирались, стриглись, брились и становились в строй. К сожалению, события Первой русской революции заставили Военное ведомство навсегда отменить этот старинный обычай; начальство не без причин посчитало, что на таких работах солдаты стали слишком часто подвергаться воздействию революционных агитаторов всех мастей. А жаль, хорош был обычай. Кто служил рядовым, тот, наверное, согласится. При трёхлетнем сроке службы поменять на какое-то время казарменную обстановку только в радость. Автор сам в советское время, будучи курсантом в славном городе Ленинграде, провёл как-то пару месяцев на одном из заводов. Правда, в советское время это было полуподпольно. И денег никаких не получил, конечно. Ну и ладно, всё равно было славно.

Великий князь Владимир Александрович

А командовал гвардией – очень долго, 25 лет, ровно четверть века - Великий Князь Владимир Александрович, третий сын императора Александра II, младший брат императора Александра III, дядя императора Николая II. С первых дней царствования старшего брата императорским указом был назначен регентом государства на случай кончины Императора и оставался им вплоть до совершеннолетия наследника престола Николая Александровича.

Имел боевой опыт, в Русско-Турецкую войну командовал корпусом.

Известен был тем, что подобно многим командирам старой школы никогда не наказывал подчинённых за различные нарушения и проступки. В худшем случае журил, почти по-отечески. В лучшем - снисходил, представляя право наказать провинившегося ближайшему непосредственному начальству.

Однажды приехал в одиночных санках к разводу городских караулов. Они уже были все выстроены перед казармами на Рузовской улице, и стоявшим в строю как в театре было видно, как вослед за подъезжавшим Великим Князем гнались изо-всех сил другие такие же одиночные сани, в которых сидел готовый на ходу выскочить, безнадёжно опоздавший к разводу поручик Дзичканец 3-й.

В то время, как Великий Князь, высадившись, вышел на середину фронта и был встречен, как полагается, рапортом дежурного по караулам полковником, маленький Дзичканец 3-й бегом, позади строя торопился на своё место.

- А это кто такой? – с искренним интересом спросил Владимир Александрович дежурного по караулам.

Ответ получился совсем как в известном анектоте про Штирлица.

- Это поручик Дзичканец 3-й, - отвечал весьма смущённый дежурный и, кажется, попытался объяснить столь странное происшествие. - Он всегда опаздывает!

- Ага! – удовлетворённо ответил Великий Князь, словно бы поняв и всецело одобрив столь оригинальную привилегию офицера.

Нам неизвестно, что сказало непосредственное полковое начальство поручику, сыну старого егеря и брату трёх других егерей, служивших в то время в полку. Но Владимир Александрович больше не сказал ничего.

Разбор Красносельских манёвров гвардии князь проводил так. Как повелось, пехота после сигнала «отбой» оцепляла царский валик (возвышеннность, с которой императоры или другие руководящие лица традиционно наблюдали за ходом манёвров). Уставшие люди перестраивались в колонны и составляли ружья; за пехотными линиями спешивалась кавалерия.

Почти сразу за сигналом «отбой» трубы пели «сбор начальников» - это была целая музыкальная фраза, которой отвечали слова: «Соберитесь, разберитесь, научитесь!».

Красносельские манёвры

По этому зову целая толпа старших начальников со своими штабами и адьютантами галопом спешила к царскому валику, подле которого на лужайке Великий Князь подводил первые итоги учения. Вначале участники манёвров докладывали свои решения, потом высказывались посредники. Потом Великий Князь предлагал высказать замечания своему ближайшему помощнику, начальнику штаба гвардии генералу Васмунду. Тому было что сказать. Его критика, часто сокрушающая, длилась долго. Тактически неграмотные и «провинившиеся» на манёврах генералы и полковники имели в эти минуты вид школьников, которых отчитывает школьный учитель. И возражать никто не смел – только прикладывали руку к козырьку.

Великий Князь, слегка наклоня голову и слегка играя носком сапога, слушал молча исчерпывающий разбор манёвров.

Васмунд заканчивал.

Тогда Великий Князь поднимал голову и обводил обескураженнных подчинённых острым взглядом из-под своего большого и устаревшего, давно вышедшего из моды козырька.

- Начальник штаба, - Князь говорил не спеша, тщательно взвешивая слова, и оттого звучало внушительно, - указал на ошибки. Я могу прибавить, что манёвр разыгрался отлично: пехота наступала, кавалерия скакала, артиллерия стреляла! Благодарю вас, господа!

И, отпустив командиров, быстрым шагом направлялся к своей тройке. Под звон бубенцов главнокомандующий со своим начальником штаба отбывал в Красное Село. Командиры рысыли к своим частям, думая о разносе Васмунда, который оставался в головах, но после слов Великого Князя уже не казался таким обидным.

Читатель, конечно, уже понял, что сердитый генерал Васмунд был избран Великим Князем к себе в начальники штаба не случайно. Великий Князь понимал, что новые времена требуют новых подходов и, наверное, большей строгости и спроса с начальников. Потому и выбрал Васмунда. Получился неплохой, дополняющий друг друга тендем из «доброго» Владимира Александровича и «злого» Васмунда.

Генерал-лейтенант Г. Р. Васмунд

Особое внимание Владимир Александрович уделял питанию солдат. Вне сомнения, это был у него просто «пунктик». Постоянно обходил все полковые кухни и казармы, снимал пробу. Хороший повар вызывался прямо от котла, как был, и нередко, перед лицом всех солдат, которых кормил, награждался деньгами или часами, дорогим и редким подарком по тем временам. Некоторые особо хорошие повара за службу получали от князя не один, и даже не два-три хронометра, а больше. И надо отметить, что в этом вопросе на гвардию равнялась вся империя: в самых дальних гарнизонах, в Приморье и в Туркестане, подход Владимира Александровича к питанию солдат копировали и перенимали начальники всех степеней, вплоть до воспроизведения рецептов каш и супов.

ОТБЛАГОДАРИЛ

Однажды Великий Князь возвращался с манёвров, проходя в лёгком пальто под проливным дождём мимо офицерского полкового собрания лейб-гвардии Егерского полка. Командир и офицеры егерей решились остановить Главнокомандующего и пригласили его в шатер переждать дождь и обогреться. Великий Князь явно был тронут этим вниманием, с удовольствием перекусил и выпил рюмку водки. И в долгу не остался. На другой день Великий Князь прислал в полк прекрасную огромную кулебяку и ящик шампанского с запиской: «Я был наг, и вы одели меня, я был голоден, и вы накормили меня! Примите этот пирог, который испекла моя дочь Елена».

назад