• Главная
• Разделы журнала
• Исторические факты
• УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 36. Исторические мозаики

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 36. Исторические мозаики

Вадим Приголовкин 20.05.2018

Вадим Приголовкин 20.05.2018

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 36

Исторические мозаики

Как одна императрица генерала спасла

Императрица Мария Фёдоровна, жена императора Александра III, отличалась, по отзывам современников, добрым и тактичным характером. Наверное, некоторая мягкость характера императора Николая II была унаследована им от матери. Но сегодня не об этом.

Осенью 1893 года император Александр III с женой прибыл в Ливадию. В Крыму близ Ялты в то время квартировал Крымский татарский дивизион (укомплектованный местными уроженцами из татар). Дивизион состоял из двух сотен. Одна была конной, другая - пешей, соответственно командирами его назначались то кавалерийский, то пехотный полковник. В то время очередь была пехотного офицера, которым был полковник Транзе. Бравый офицер и интересный собеседник, много повидавший, он понравился монаршей чете. Получилось так, что в это время в Ливадию пришло известие, что умер генерал Боборыкин, командир Лейб-гвардии Кирасирского Её Величества полка, шефом которого была императрица. Кирасиры эти квартировали в Гатчине, где большую часть своей жизни прожили император с женой, а государыня осталась там и овдовев. Марию Фёдоровну спросили, кого она желает видеть командиром своего подшефного полка. Государыня указала на Транзе, не зная, что он не кавалерист. Так на должность одного из самых блестящих кавалерийских полков императорской гвардии был назначен пехотинец, случай нетипичный для императорской армии.

В защиту Транзе надо сказать, что вопреки случайности своего назначения он не был выскочкой (моментом, как говорили в царской армии). Служил в Туркестанских стрелках, был сподвижником Скобелева во время завоевания Закаспия. За штурм крепости Геок-Тепе, где он был ранен в голову, награждён золотым оружием.

Естественно, что кавалерийская служба была ему малознакома, и он это отлично сознавал, предоставляя чисто кавалерийские аспекты своему помощнику, а сам сосредоточился на внутренней стороне полковой службы. Конечно, ему приходилось нелегко, но настоящая гроза нависла над Транзе после назначения генерал-инспектором кавалерии великого князя Николая Николаевича. Вспыльчивый и грозный князь делу своему отдавался страстно, никаких авторитетов не признавал, и влетало от него и не таким заслуженным генералам.

В июне 1896 года великим князем был назначен инспекторский смотр кирасирам Её Величества. Над пехотинцем (к тому времени уже генералом) Транзе нависла реальная угроза – этот смотр вполне мог стать последним в карьере. Императрица, чувствуя свою ответственность за попавшего на должность с её участием офицера, решила принять участие в его защите. Решила вопрос она достаточно деликатно и, надо признать, находчиво.

В день смотра полк выстроился на Гатчинском поле. Офицеры не без сочувствия наблюдали за своим командиром, которому предстояло нелёгкое испытание. Приняв от Транзе рапорт, великий князь объехал, здороваясь, эскадроны и распорядился о порядке прохождения смотра.

Как раз в этот момент кирасиры увидели подъезжающую коляску с кучером, грудь которого была украшена медалями. В коляске была императрица-шеф с дочерями Ксенией и Ольгой. Под звуки полкового марша, играемого трубачами, она объехала эскадроны, традиционно приветствуя кирасир наклоном головы. Затем обратилась к великому князю:

- Мне хочется посмотреть, как будут учиться мои кирасиры, а для объяснения эволюций ученья я прошу командира полка остаться при мне.

Великий князь не мог отказать вдовствующей императрице и шефу полка; учения прошли под руководством старшего офицера полка полковника Мандрыки, и прошли блестяще. Её Величество, передав через командира полка благодарность кирасирам за учения, попрощалась с великим князем и изволила отбыть во дворец.

За завтраком в полковом собрании генерал-инспектор кавалерии великий князь Николай Николаевич-младший пил за полк и за отличное учение, а Мандрыке сказал, что приказал штабу зачислить его кандидатом на должность освобождающегося полка. Что вскоре и произошло: в следующем году Владимир Григорьевич Мандрыка стал командиром Стародубовских драгун.

На следующий день после смотра офицеры полка были приглашены к Её Величеству в 5 часов на чашку чая в сюртуках. Во время приёма шеф милостиво беседовала с офицерами и радовалась, что смотр прошёл так успешно. Офицеры, в свою очередь, оценили находчивость, с которой государыня смогла уберечь генерала Транзе от грозивших ему неприятностей, и в то же время смогла не обидеть и не затронуть самолюбия великого князя, вмешиваясь в его работу.

И всё же положение пехотинца Транзе на должности командира кавалерийского полка изначально было ненормальным. Да и годы шли. При первой возможности, когда освободилась должность коменданта Гатчинского дворца, императрица устроила Транзе на это спокойное место.

Вообще же про Марию Фёдоровну сохранилось много историй, рассказывающих о её доброте и отзывчивости.

В 1892 году у крепости Ивангород, что на Висле, проходили манёвры. Присутствовал Александр III с женой. Во время ночного учебного боя расчёт одного орудия, видимо, забыл смочить банник, последовал взрыв картуза и несколько человек были сильно обожжены. Особенно пострадал номер с банником, который упал в беспамятстве. Пока бегали за носилками, Мария Фёдоровна стояла на коленях около стонавшего раненого, положив на них его голову. Длилось это очень долго, пока пострадавшего не отправили в госпиталь.

Известно, что 29 октября 1888 года во время известной катастрофы у станции Борки, когда царский поезд сошёл с рельсов, императрица Мария Фёдоровна лично ухаживала за ранеными, своё платье она рвала на бинты. Это при том, что она сама только что чудом с детьми избежала смерти, когда их всех извлекли из-под обломков разрушенного вагона.

Не только в экстремальной ситуации, но и в повседневной жизни, в обычных обстоятельствах люди чувствовали её доброту. Не просто вежливость, что даётся воспитанием, а настоящую доброжелательность, которая есть следствие души. Однажды, во время парадного ужина, утомившийся паж задремал стоя, облокотившись на бронзовый парапет. Проходящий лакей разбудил, спасая, толкнув юношу локтем. Первое, что увидел внезапно разбуженный - глаза императрицы, и этот взгляд, полный искреннего сочувствия, и доброжелательная улыбка остались с ним навсегда.

Русские судьбы: последний министр империи – 3

Любой финансист – это цифры. Наш герой - финансист, потому немного цифр. Мы предупреждали в первой части заметок о Петре Львовиче Барке, что жизнь его прошла без крутых поворотов, для романистов она скучна, на сюжет приключенческого романа не тянет! И всё же вчитайтесь. Это интересно.

Любая война неизбежно сопровождается инфляцией. В июле 1914 в России в обращении было кредитных билетов на 1633 млн. рублей. С июля 1914 года по март 1917 (то есть с начала войны до отречения императора Николая II) министерство Барка выпустило в обращение бумажных денег на 9949 млн., что позволило покрыть почти 30 процентов военных расходов. Однако, благодаря грамотной политике Барка, доля государственных расходов, покрываемых за счёт выпуска бумажных денег, неизменно понижалась с 27,4% в 1914 году до 19,7% в 1916, то есть почти в полтора раза.

Как итог, обесценивание рубля, неизбежное при инфляции, далеко не достигало критической точки: к началу 1917 года рубль сохранил 53,2% своей ценности по сравнению с июнем 1914 года. При этом за границей курс рубля был ещё более благоприятен: за это же время курс рубля в Лондоне понизился всего лишь на 32%, а в Париже - ещё меньше, на 25%. Читатель сам может сравнить это с изменениями курса рубля, происшедшими, например, в 2014 году как следствие санкций, и 2014-ый, заметим, это без мировой войны и за считанные месяцы, не за годы.

С июля 1914 по март 1917 наличная денежная масса в стране увеличивалась в 3,4 раза, а товарные цены – в 4 раза. Комментируя вышеприведённые цифры, современная «История Министерства финансов России» лаконично отмечает: «Такое выгодное для рубля соотношение предполагает доверие мировой общественности в российской валюте…».

Другим источником, покрывающим военные расходы помимо печатного станка, для Барка служил государственный кредит, внешние и внутренние займы. С июня 1914 по март 1917 от всех кредитных операций царское правительство получило 26404 млн. руб., из которых российский рынок дал 19811 млн., или 75%. Иностранные рынки (Англия, Франция, США, Япония и Италия) - 6593 млн., или 25%. С учётом довоенного долга сумма госдолга России к марту 1917 года составила около 35 млрд. рублей, то есть выросла почти в четыре раза, причём с июля 1914 к марту 1917 года царское правительство задолжало союзникам 5189 млн., или 15% от общей суммы государственного долга.

Много это или мало?

Сравним. За годы войны государственный долг Англии вырос в 11 раз, с 706 млн. до 7481 млн. ф. ст., Франции – более чем в 6 раз, с 34200 млн. до 214100 млн. франков. И что самое интересное, для тех, кто никогда не интересовался этими вопросами, госдолг США вырос более чем в 21 раз, с 1200 млн. до 25500 млн. долларов.

К февралю 1917 года английский долг составлял свыше 3 млрд. ф. ст. (умножайте грубо на 10, чтобы представить, сколько это в рублях). До войны внешний долг у Англии и Франции отсутствовал вовсе, к концу войны составил соответственно 18,3% и 17% от общей суммы государственного долга.

Таким образом, состояние государственного долга Российской империи, если и отличалось от состояния такого же других основных воюющих держав, то несомненно в лучшую сторону, и заслуга в этом самого Барка несомненна. Вопреки, кстати, тому, что весь ХХ век рассказывали, да и сейчас продолжают рассказывать сторонники теории о том, что к марту 1917 российская государственность и экономика рухнули, отчего и произошла революция. И что, дескать, если бы не революция, отказавшаяся от царских долгов, то эти долги похоронили бы Россию после войны. Странным образом, финансовые потери от Гражданской войны и послевоенной разрухи при этом никого не волнуют.

Особый интерес представляет история золотого запаса Российской империи, вокруг которого до сих пор ходит много легенд и слухов (в этом месяце ведущий одного очень популярного политического шоу заметил, как о чём-то само собой разумеющемся: «При царе всё наше золото на Запад уплыло»; и множество людей это мнение разделяют).

В июле 1914 золотые запасы Франции, России и Англии составляли соответственно 168, 150 и 90 млн. фунтов стерлингов. Отрезанной фронтами от союзников России требовались средства для совершения финансово-торговых операций на мировых рынках. Англичане требовали гарантировать размещение в Англии краткосрочных обязательств Государственного казначейства доставкой русского золота, которое служило бы гарантией исправности платежей в количестве 50% учётных обязательств и, кроме того, выдвигали другие сопутствующие требования, например, чтобы половина суммы займа была предназначена для урегулирования в Англии обязательств российской стороны по прежним и по новым закупкам. Это вело к тому, что реальный кредит составил бы вдвое меньшую сумму. Барк решительно выступал против подобных условий. Ему удалось умерить аппетиты англичан вплоть до того, что они обязались реализовывать обязательства России из того же процента, что и для себя.

Но всё же, хотя Барк оставался решительным сторонником сохранения золота в России, под давлением МИД и военных 27 сентября 1914 года он был вынужден распорядиться о высылке в Англию через Архангельск золота в монетах и слитках на сумму 8 миллионов ф. ст. Взамен Англия представила России кредит на 20 млн. ф. ст. Таким образом первоначальный валютный голод был удовлетворён (Барк в первый день нового 1915 года получил заслуженную награду – чин тайного советника).

Дальше между министрами финансов стран Антанты развернулась настоящая война. Её первым сражением стала финансовая конференция министров финансов России, Великобритании и Франции проходившая в конце января 1915 года. Англия в лице Д. Ллойд Джорджа довольно жёстко обусловила предоставление своих займов высылкой ими в английский банк золота. Справедливости ради надо признать, что в позиции англичан была своя правда. Обладая наименьшим золотым запасом среди союзников, Англия вынуждена была обеспечивать кредитные операции как свои, так и России, и Франции. Соответственно, объективно Россия была заинтересована в поддержании английского банка, - попросту говоря, чем лучше был его кредит, тем на лучших условиях размещались русские займы на английском рынке.

При этом получение займов за золото, естественно, не входило в намерения России. В этих, казалось бы, безвыходных условиях Барк показал себя не только большим финансистом, но и великолепным переговорщиком. Предложенное им решение можно без всякого преувеличения назвать Соломоновым: он согласился с необходимостью высылки золота в Англию с целью поддержания её кредита, в чём, как мы уже говорили, была кровно заинтересована сама Россия, но не в виде оплаты займов, а как временную ссуду, подлежащую возврату по окончании войны!

На этой конференции, как и на всех последующих, Барк упорно отстаивал свою позицию, чтобы Россия оказывала поддержку английскому банку золотом на следующих двух условиях: во-первых, золото должно даваться взаймы и подлежало возврату в определённый срок, а во-вторых, эта «золотая помощь» должна быть совершенно независима от кредитов, которые Англия предоставляет России; попросту говоря, эти кредиты не должны были определяться суммами золота, данного Россией.

Это была победа русского министра, который сполна смог воспользоваться затруднительным положением английского банка, золотой запас которого изначально уступал русскому и, кроме того, продолжал уменьшаться, ибо англичане в отличие от неуступчивой России были вынуждены временами еженедельно вывозить за океан от 2-3 млн. фунтов золота для расчётов с США. Попытки Ллойд Джорджа добиться лучших условий для своей страны к успеху не привели - противостоять упрямому русскому он не смог. Попутно, словно мимоходом, Барк добился уступок и от французов: эти вообще выдавали России беспроцентные (!) ежемесячные авансы на ведение войны. Ни о каком золоте в отношениях с Парижем речь вообще не шла. Хитрый Барк пообещал Парижу разрешить вывоз из России хлеба и спирта, прекрасно зная, что хлеба Париж не увидит («Дадим только то, что сами не съедим», - смеялись между собой русские министры), а спирта было не жалко – после введения сухого закона его в России было навалом. В реальности французы не получили ни хлеба, ни спирта. Французский министр финансов Л. Пети сетовал: «Франция точно выполнила свои обязательства, но Россия – нет. Пункт, по которому мы должны были получить товары в счёт оплаты части наших займов, остался мёртвой буквой».

Более того, летом 1916 года законодательно, указом Государственной думы был определён неприкосновенный золотой запас Государственного банка России «в монетах, слитках и ассигновках» в 1400 млн. рублей, который не подлежал вывозу за пределы империи ни при каких условиях. Так хитрый Барк получил непробиваемый козырь для переговоров с союзниками, и теперь на все просьбы Лондона подкинуть золотишка он мог с деланным сожалением разводить руками: «Что поделаешь, закон!» Барк позволял себе даже такой демарш, как покинуть Лондон, не подписав очередное соглашение с англичанами. И тем приходилось уступать, принимая условия русского. А Николай II поддержал своего министра финансов, поставив резолюцию на его отчёте: «Благодарю министра финансов за проявленные знание дела и стойкость».

Попутно опять влетели и французы, которых Барк вынудил продлить соглашение о ежемесячных выплатах до конца войны. В эти дни президент Франции Пуанкаре сокрушённо писал о Барке: «Этот коренастый, невысокий человек, весёлый и хитрый, носится с собой и Россией». Президент Франции имел основания расстраиваться: заключённое Барком соглашение не просто продлевалось на прежних, весьма выгодных условиях, но даже не ограничивало русское правительство никакими сроками заказов и платежей!

Всего с начала мировой войны по февраль 1917 царское правительство передало Великобритании золота на 68 млн. ф. ст. (643,2 млн. в рублях), причём из них только 8 млн. ф. ст. считались проданными (те самые, переданные в неразберихе первых дней войны), а всё остальное золото считалось отправленным в виде временной ссуды на условиях возврата Государственному банку после войны.

Для сравнения, Франция к середине января вывезла в Лондон золота на 2706 млн. франков и ещё несколько сот миллионов - напрямую в США и Испанию.

Все эти цифры говорят о том, что никаких «кабальных соглашений» до свержения царя Россия с союзниками не заключала. Финансовая система страны устойчиво функционировала в экстремальных условиях мировой войны, обеспечивая её нужды как внутри государства, так и на внешнем рынке. Крах наступил только после отречения императора, не раньше.

Роль Петра Львовича Барка на посту министра финансов трудно переоценить. Недаром из всех министров, находящихся на своих постах в день начала войны, только он да ещё морской министр Григорович сохранили свои портфели до момента отречения Николая II. И это при том, что Барк дважды, в августе 1915 и в декабре 1916, лично подавал Государю прошение об отставке. Николай II оба раза отставку отклонил: «теперь не время министру финансов оставлять свои обязанности». Причина отказа проста: современный учёный констатирует: «Россия в лице П. Л. Барка имела на посту руководителя Финансового ведомства лучшего министра финансов из всех министров финансов тогдашних великих держав».

Генерал-адъютант Драгомиров и кларнетист Братанов

Михаил Иванович Драгомиров, ставший национальным героем России в годы Русско-турецкой войны 1877-1888 гг., в своё время начинал службу прапорщиком в рядах лейб-гвардии Семёновского полка. Будучи в 80-е годы начальником Николаевской академии Генерального штаба, Михаил Иванович на правах старого семёновца (и отца двух семёновцев – в полку в то время служили два его сына) любил посещать офицерское собрание этого старейшего полка русской гвардии. Боевой генерал, герой обороны Шипки и форсирования Дуная, тяжело раненный в бою, кавалер Георгия 3-й степени (за 148 лет существования всего 650 награждений) и вместе с тем блестящий военный учёный и теоретик, писатель, автор оригинальной системы воинского воспитания, известный во всём мире, и особенно среди военных специалистов, Михаил Иванович был охотно встречаем своими однополчанами. Генералом гордились, сажали на самые почётные места, и во время пребывания его в собрании офицеры старательно за ним ухаживали, подливая постоянно вина в опустевшие стаканы. Особенно молодёжь старалась ловить каждое его слово: Драгомиров славился «словечками», в том числе и тостами, которые всегда были неожиданными, не рутинными, непохожими на то, что говорили другие.

Однажды, произнеся тост (говорил о русском солдате), генерал взял два серебряных стакана, наполнил их шампанским и пошёл к музыкантам. Полковой оркестр по традиции сопровождал особо торжественные застолья в офицерском собрании (не бесплатно: подобные мероприятия считались чем-то вроде сверхурочных работ и оплачивались господами офицерами из собственного кармана каждому оркестранту). В семёновском полковом оркестре многие годы кларнетистом состоял старший унтер-офицер Братанов – бодрый старик лет шестидесяти, с огромной белой бородой; в годы, когда Драгомиров начинал в полку молодым прапорщиком, этот старик был молодым музыкантом. Человек идеальный и отличный солдат, он был всю жизнь предан полку, служил в нём, казалось, бесконечное число лет, безропотно при всякой погоде месил грязь по петербургским мостовым, дуя в свой кларнет. Сын кларнетиста закончил военное училище, прослужил несколько лет в 35-м Брянском пехотном полку, позже поступил и окончил по 1-му разряду Николаевскую академию Генерального штаба, был капитаном, потом подполковником Генерального штаба. Братанов, казалось, мог теперь смело оставить полк, жить с сыном, хорошо зарабатывать в каком-нибудь частном оркестре, но он семёновцев не оставил, продолжал исправно дуть в свой кларнет и неукоснительно отдавать честь подпоручикам, которые ему годились во внуки.

Михаил Иванович подошёл к Братанову, подал ему один из стаканов, сказал несколько тёплых сердечных слов, пожал руку, чокнулся, выпив и обнявши, поцеловал. Многие офицеры после этого встали и пошли чокаться с Братановым. Нашлись, правда, такие, кто отрицательно отнеслись к поступку Драгомирова, считая, что генерал паясничает, говорили: «Какое недостойное заигрывание перед солдатами… что же теперь… прикажете каждый обед всему полку ходить и чокаться с Братановым?»

И всё же большинство сошлось на том, что Драгомиров, в отличие от многих генералов, которые в разные годы сиживали в полку на различных обедах, сумел заметить многолетнюю, незаметную, но благородную службу Братанова. Заметил и воздал ему должное. Ну а то, что сцену возвеличения идеального солдата он разыграл умело и красиво, так артистизм Михаилу Ивановичу был присущ всю жизнь. Но сделал он это искренне, и на глазах обоих стариков были слёзы. Наверняка, ведь друг на друга глядя как в зеркало, оба и молодость вспомнили, и всё прошедшее.

назад