- Главная
- Разделы журнала
- Персоны
- Юнгеров Евгений Львович – мой космос, моё небо
Юнгеров Евгений Львович – мой космос, моё небо
- 4.04.2018
- 4.04.2018
Юнгеров Евгений Львович – мой космос, моё небо
РС – Как Вы пришли в космическую отрасль?
В 1973-м году я закончил Куйбышевский авиационный институт, ныне Самарский национальный исследовательский институт имени С. П. Королёва, и попал на практику в КФ ЦКБЭМ (Куйбышевский филиал Центрального Конструкторского бюро экспериментального машиностроения, попросту - филиал КБ Королёва, далее КБ) в отдел общих видов, проектный. И вот я, студент, пришёл делать диплом, а мне, в качестве дипломного проекта, не какую-то там ерунду предложили, а предложили спускаемый аппарат, в котором были плёночные фотоаппараты, на которые снимали (цифровые появились гораздо позднее). Предложили посчитать нагрузки на аппаратуру при приземлении этого спускаемого аппарата при ударе о землю, при сильном боковом ветре, с последующими кувырканиями. Самое любопытное то, что я в дипломе сделал, это всё пошло в работу. Когда я после диплома оформился инженером в этот отдел, то первое, что я сделал, это пересчитал свои учебные расчёты, всё проверил, и они пошли в расчёты нагрузок для дальнейших этих наших спускаемых аппаратов.
Это уже не секрет: тогда наше КБ делало свой первый спутник. До этого все летали на королёвских «Зенитах». Но отрасль развивалась, и мы создавали новое изделие, с аппаратурой более высокого разрешения, с собственной системой управления и ориентации.
С этого моя работа и началась, потихоньку продвигался по служебной лестнице, занимался разными вещами. В конечном счёте, стал заместителем начальника отдела по «наземке» (по наземной подготовке перспективного изделия «Сапфир»). Мы готовили спутники к запуску, разрабатывали специальные контейнеры, чтобы не растрясти – аппаратура не всегда выдерживала железнодорожные встряски, чтобы не было избыточной влаги. Грузили в них изделия, везли на Байконур, выгружали, проводили комплексные испытания после перевозки, стыковали, ну, и дальше понятно, готовили к пуску, пускали.
РС – Что тогда представляли из себя спутники?
Сам спутник - это металлическая оболочка с небольшими двигателями, необходимыми для поддержания его пространственного положения. Внутри находилась фото- и видеоаппаратура, конечно, плёночная, и две спускаемые капсулы кассетного типа. В капсулах - катушки, на которые перематывалась отснятая плёнка. Вначале отстреливалась одна капсула с готовым материалом, через какой-то период - другая, ну, а потом сам спутник приземлялся. Плёнку проявляли. А в спутнике ещё была фотоаппаратура, и самое ценное в ней – объектив, делали где-то под Москвой, их использовали повторно.
Вот изделие «Сапфир» - это уже был спутник длительного существования, рассчитанный на срок работы от 3 лет до 6. Он был оборудован телевизионной системой с телескопом и данные передавал с помощью радиосигнала через спутниковую глобальную сеть из любой орбитальной точки.
Это уже заканчивались «восьмидесятые».
Вся наша «продукция» работала изумительно. Больше того, материальное обеспечение собственное, которое делали наши ребята, абсолютно чётко работало, выдавая совершенно прекрасные фотографии. Не все понимают в чём сложность фотографировать из космоса. Сложность в одном - мы летим там, на высоте 200 километров, на первой космической скорости, то есть это получается 7,8 километров в секунду. Изображение, соответственно, получается «смазанное». Этот «смаз» изображения нужно либо электронным способом удалять, но это стали делать позже, когда появились матрицы ПЗС. А тогда нужно было программный разворот спутника во время съёмки делать, чтобы он держал точку всё время в фокусе. Системный разворот - это когда он объективом летит к земле, и ему надо какую-то определённую точку контролировать, тогда объектив всё время должен поворачиваться на эту точку, либо плёнку двигать с определённой скоростью, чтобы держать её сколько-то времени по съёмке в фокусе.
И тогда результат нашей работы частично сдерживался работой «смежников». Например, когда мы сделали первый спутник телевизионной передачи информации по линии, то у него по ТТЗ был срок активного существования 6 месяцев. Первый же номер отлетал шесть месяцев, и он спокойно мог ещё работать, но нюанс был в одном: поскольку всё это было совершенно секретно, особенно ключи, коды, частоты и прочее, то чтобы он не попал случайно куда-то «туда», на них всегда устанавливалась система ликвидации информации, у которой была своя автономная батарейка, работающая не больше 6 месяцев. И несмотря на возможности спутника летать и выполнять работу, система безопасности ликвидировала его ровно через 6 месяцев. Мы продлевали ресурс, а батарейки «смежников» не хватало больше чем на полгода. Поэтому из-за батарейки нужно было просто спутник уничтожить, и это было несколько диковато.
РС – Это были военные спутники?
Не только. Снимали-то, конечно, всё, что можно, но назначение, естественно, военное. Наше КБ делало низкоорбитальные спутники.
А вот КБ «Лавочкина» проектировало высокоорбитальное изделие вплоть до геостационарных орбит. Когда началась «Перестройка», стали экономить на всём, многие программы закрывались. Стали выбирать между нашим «Сапфиром» и «Араксом» - изделием КБ «Лавочкина», естественно, москвичи перетянули одеяло на себя. Но потом и их тему закрыли.
Л ет через десять после этого те ребята, что остались в нашем КБ, всё же запустили изделие наподобие «Сапфира». Но если бы не «Перестройка», не было бы такого перерыва.
РС – Это послужило причиной ухода из космоса?
На тот момент я уже серьёзно увлёкся малой авиацией, а в конце «восьмидесятых» возникла реальная возможность заниматься лёгкими самолетами профессионально. А тут как раз эта тема с «Сапфирами» тормозится, и я решил заняться авиацией, ушёл из ЦСКБ.
РС – Об авиации ещё поговорим, а пока вернёмся к космосу. Чем ещё Вы занимались в этой отрасли?
Разным, это были интересные годы, ещё что-то придумывали, воплощали. В то время реализовывали проект «Буран». А поскольку одной из его функций было техническое обслуживание орбитальных космических аппаратов, то нам и подкинули эту тему.
По задумке, «Буран» должен был уметь подлетать к спутникам, захватывать их своей рукой-манипулятором, погружать в свой грузовой отсек, в котором космонавты-инженеры должны были провести техническое обслуживание агрегатов. После завершения регламентных работ спутники должны были быть возвращены на свои орбиты.
А в нашем отделе как раз был сектор орбитального технического обслуживания. В Самаре планировалась постройка гидробассейна, такого же, как в Звёздном, в котором можно бы было отрабатывать орбитальное обслуживание космических аппаратов, причём с применением реальных манипуляторов, которые на «Буране», и с использованием системы обезвешивания.
РС – Обезвешивание - это что такое?
Ну, поскольку в космосе манипулятор работает в невесомости, то есть вес его собственных частей, а также груза, равен нулю, то и в испытательных условиях надо воссоздать такие же условия. Если работа идёт в воздухе, то на каждый блок или элемент вешается весовой аналог – противовес, который обезвешивает конструкцию. В воде для достижения эффекта обезвешивания на узлы и агрегаты крепятся поплавки. Делается это для воспроизводства работы манипулятора в условиях, приближённых к космическим, с теми же угловыми скоростями.
В результате всех исследований, когда прорисовали возможности манипулятора, оказалось вдруг, что мы не можем ни один из своих спутников захватить манипулятором! Не хватало манипулятора, не доставал он до такелажного элемента на спутнике.
Когда мы это всё нарисовали и сделали отчет, принесли его нашему Генеральному- Дмитрию Ильичу Козлову, вот, и он, значит, смотрит на меня так сурово и говорит:
- Ну, и что у вас получилось?
Я говорю:
- Дмитрий Ильич, ничего не получилось, мы не можем захватить наш спутник манипулятором, поместить и обслужить.
Он так как-то, на мой взгляд, скептически улыбнулся и сказал:
- Ну, ладно, вот это и отправим в Москву.
Конечно, потом эти недостатки бы исправили, но теперь уже негде исправлять. Нет «Бурана».
Ещё много запускалось биологических спутников. В старых «шариках», в «Востоках» (это первые космические корабли, на которых Гагарин в космос летал) крыс пускали, обезьян. Тогда мы изучали влияние невесомости на живые организмы.
Были и смешные случаи.
Например, спутник с обезьянами. Вместо того, чтобы сесть в Казахстане, где его ждали, он сел где-то возле Якутска. Мороз был там минус 40. Поскольку спецсвязь нормально везде работает, там рядом был, насколько я помню, посёлок геологов. Их сразу же предупредили, что ни в коем случае нельзя допустить, чтобы спускаемый аппарат остыл. И когда наши ребята прилетели на вертолете, они обнаружили шарик, лежащий в огромном, разведённом вокруг него костре. Ребята вспоминали, как испугались, живо представив себе жареных обезьян. Когда же открутили люк, они увидели живых, к счастью, обезьян. Но как они, смеясь, рассказывали – впервые они видели потных обезьян!
РС – Часто спутники запускали?
Достаточно. Наши изделия летали раз в один или два месяца. Могло быть и чаще. Мне старшие товарищи рассказывали, что когда был арабо-израильский конфликт, наши «Зениты» чуть ли не каждый день запускали. Информация о состоянии военных дел нужна была срочно, так как постоянно менялась. Соответственно, спутник взлетал, фотографировал и спускался, а взамен ему уже новый запускали.
РС – Можно сравнить уровень подготовки людей тогда и сейчас?
Тогда это были исключительно квалифицированные профессионалы. Я от них многому научился после института и сохранил самые лучшие воспоминания обо всех специалистах, с которыми работал. Никто тебя за пацана не считал, они всегда были рады научить, подсказать. Сейчас я спрашиваю тех, кто остался: «Как дела?», они отвечают: «Напряг с кадрами!» Тех, кто приходит из института, надо ещё года полтора подтягивать. Очень много в нашем Самарском институте появилось экономических, менеджерских специальностей, но от них космической отрасли не холодно и не горячо! Специалисты нужны!
Техников хороших сейчас фактически нет! Как сказал Сергей Сократов (он сейчас Зам. Генерального по «наземке»): «Вот сейчас инженеры приходят, они уровнем ниже, чем раньше были техники». Что уж говорить про самих техников?
Проблема во многом. В психологии, в перспективах, в заработках.
Когда я пришёл инженером, я получал 125 рублей, но уже через год я получал 150 рублей, а средняя по отрасли зарплата инженера была 180 рублей. Начальник отдела мог получать 250-300 рублей, но были разные надбавки (за сложности, за изобретения). Когда я уходил на пенсию, мне дали справку, согласно которой средняя моя зарплата в те годы была 700 рублей.
А рабочий квалифицированный получал много. Был у нас фрезеровщик 6-го разряда, знаю, что он регулярно получал от 600 рублей и выше. Почему знаю, потому что занимался спортивным ориентированием, и фрезеровщик Саша тоже занимался, мы с ним входили в сборную областную команду. Денег у области не было, чтобы оплачивать нам поездки, так Саша эти поездки оплачивал из своей зарплаты, был таким спонсором.
Но кроме зарплаты мы чувствовали интерес к работе и ощущали ответственность и сопричастность к великим делам.
РС – Вот теперь об авиации. Почему из космоса ушли?
Нет, в авиацию я ушёл не оттого, что мне космонавтика надоела, просто заразился полётами. Я ушёл, потому что полюбил малую авиацию, занимаясь с любителями, «самодельщиками». Тогда, в «девяностые», открывались разные возможности, в том числе для малой авиации. Мы с ребятами- единомышленниками, организовали небольшое предприятие, делали серийно самолёты. Не всё было гладко, финансирование то появлялось, то исчезало. Какое-то время даже работали под эгидой «АвтоВАЗа». Конструировали самолёты, сертифицировали, проводили испытания. Были успешные модели. Самолёт наш успешно выставлялся во Франции, его покупали Куба, Филиппины, Вьетнам, Коста-Рика.
Жаль, что в нашей стране при существующих законах малая авиация не имеет будущего. Сделано всё, чтобы производить несерийные или малосерийные самолеты было практически невозможно. В Штатах, кстати, всё с точностью до наоборот. Правила настолько просты, но в то же время достаточны, что там раздолье для малой авиации, для строительства и полётов. В России сделано всё, чтобы свой производитель, и тем более малый, не смог занять никакую нишу. А эксплуатация малых самолётов, под предлогом безопасности, затруднена настолько, что легально летать могут единицы.
РС – Есть ли будущее у российского космоса?
У всего есть будущее. Нужно только создать условия.