- Главная
- Разделы журнала
- Исторические факты
- По следам Соляного бунта
По следам Соляного бунта
Сергей Таценко, Музей Москвы 24.03.2025
Сергей Таценко, Музей Москвы 24.03.2025
По следам Соляного бунта
Само название восстания, известного нам со школьной скамьи, связано с соляным налогом, введённым правительством ещё в 1646 году. Доходы казны от увеличения пошлины на соль должны были покрыть отмену прямых налогов. Однако прогрессивный косвенный налог обернулся жесточайшей дороговизной на продукты первой необходимости. В 1647 году налог был отменён, но последствия его необдуманного введения дали о себе знать. Кроме того, правительство в 1646 году сократило жалование служилым по прибору, то есть стрельцам, пушкарям, воротникам и другим. К этому добавлялись различные злоупотребления, несправедливости и вымогательства властей. Всё это привело в итоге к открытому народному выступлению в 1648 году. К этому времени город уже оправился от последствий Смутного времени. Москва значительно разрослась. На месте сгоревших стен деревянного города были построены новые дерево-земляные укрепления. Они получили название Земляного города, который был лишь формальной границей Москвы. За его пределами размещались многочисленные слободы, дворы и огороды москвичей.
События развернулись на московских улицах и площадях солнечным июньским днём. Они попали на страницы донесений дипломатических агентов и сочинений иностранцев, их описали русские летописцы, о них рассказали и очевидцы, благодаря которым произошедшее в столице стало известно в отдалённых уголках Русского государства.
Итак, 1-го июня 1648 года царь Алексей Михайлович возвращался из Троицкого похода. Так назывались поездки царей по святым местам. Путь царя из Троице-Сергиева монастыря должен был пройти по Сретенке, потом по Ильинке, и далее прямиком во дворец через Фроловские ворота Кремля. Едва царский поезд въехал в Москву, как тут же был окружён толпой народа. Люди не падали ниц, а что-то кричали и тянули руки с челобитными. Царский дядька Борис Иванович Морозов приказал разогнать толпу и взять зачинщиков. Было схвачено 16 человек, но народ не унимался. В стрельцов полетели камни и палки. Царский поезд ускорил ход, поднимая пыль и несясь по деревянной мостовой. Царица спросила, что происходит, а Морозов в ответ говорил о дерзости и преступности толпы. Вот так об этом дне сообщали шведский резидент Карл Поммеренинг и аноним-иностранец. Русские же источники о подробностях этого дня умолчали. События имели продолжение на другой день.
2-го июня праздновалось Сретение иконы Богоматери. Алексей Михайлович направился в Сретенский монастырь. Туда же потянулся и крестный ход. Толпы народа запрудили окрестные улицы и торговую площадь у Кремля – Пожар (позднее её назовут Красной). Путь до монастыря из Кремля был не близок, и проходил по густонаселенной части Большого Посада. Сретенский монастырь, один из старейших московских монастырей, располагался на Сретенской улице, на правой её стороне у стены Белого города. За Сретенскими воротами Белого города улица переходила уже в пределы Деревянного города. В XVII веке улица Сретенка была вдвое длиннее современной, она брала начало от Никольских ворот Китай-города (улица под названием Большая Лубянка тогда ещё не существовала), шла сквозь Белый и Деревянный город и завершалась Сретенскими воротами Деревянного города. Начиналась улица с прихода церкви Усекновения главы Иоанна Предтечи. За ней, чуть дальше, с левой стороны, стояла церковь Введения Богоматери во храм. Её именем называлась и сторожевая решётка, которой ночью перекрывалась вся Сретенка. Здесь стояли дворы захудалой знати и жителей Чудовской и Рождественской монастырских слободок и Сретенской сотни. Попасть на Сретенку можно было с Никольской или с Ильинки. Это были главные магистрали Китай-города.
Современное название Никольской улицы возникло не ранее XVII века. Связано оно было со старым Никольским монастырём, который стоял в самом начале улицы. Главной достопримечательностью Никольской был Печатный двор. При Михаиле Фёдоровиче завершилась его генеральная реконструкция: были построены новые просторные палаты с высокими арочными воротами, а на их фасаде появились два единорога. На воротах были установлены солнечные часы, по которым сверялись часы на Фроловской башне.
Путь по Ильинке был несколько длиннее, но более торжественный, так как шёл по парадному царскому пути от Фроловских ворот, лишь десятилетия спустя ставших Спасскими. Ильинку с гордостью показывали иностранцам. В середине улицы по правой стороне стоял Посольский двор, где размещались самые представительные посольства. Начиналась улица от Фроловских ворот, пересекала площадь между торговыми рядами и шла между зданий Гостиного двора, Новгородского, Троицкого и Осиповского подворий и прочих городских дворов. Подлинным украшением улицы была церковь Николая Чудотворца Большой Крест. Какой же из путей избрал царь в действительности, мы никогда не узнаем.
Поммеренинг сообщал, что 2-го июня царь шёл с крестом через город. Городом могли называть Кремль или всю Москву, но именно на московских улицах простой народ имел возможность подать царю челобитную.
По меркам нашего времени, улицы Москвы в середине XVII века нельзя назвать широкими. После крупных пожаров 1626 и 1629 годов был установлен государственный стандарт ширины улиц и переулков столицы. Для переулков он равнялся 6-8 метрам, для улиц – 12-14 метрам. Главные городские магистрали были выпрямлены и замощены деревянными мостовыми. Вдоль улиц тянулись ограды жилых дворов. Свободное пространство, места для торговли или встреч давали уличные перекрёстки - крестцы. Немецкий путешественник Адам Олеарий, побывавший в Москве, записал, что обратно из Сретенского монастыря Алексей Михайлович ехал на коне, и что этим днём царская лошадь была взята под уздцы челобитчиками. Царь внял народным мольбам, принял челобитную и обещал разобраться. Однако всё испортили сопровождавшие из царской свиты. Они стали ругать народ, а, может быть, и попытались разогнать его, чем ещё больше возмутили челобитчиков, и те взялись за камни.
А вот мнение русских современников о событиях в Москве. Оказывается, первый день прошел для Москвы вообще спокойно. 1-го июня царь вернулся из поездки в Троицкий монастырь. Основные же события развернулись 2-го июня. В этот день в миру произошло смятение. Оно началось с остановки царского шествия и подачи челобитной. С этого момента описания последующих событий у русских и иностранных современников отличаются в деталях, но совпадают по сути.
Челобитная содержала жалобу на Леонтия Плещеева, судью Земского приказа. Земский приказ ведал населением Москвы. Ни одно дело там при Плещееве не решалось без крупной взятки и вымогательства. Здание Земского приказа располагалось на Пожаре у Никольских ворот Московского Кремля, на месте, которое со второй половины XVII столетия стало называться Красной площадью. Здесь было средоточие всей общественной, политической и торговой жизни Москвы. После того, как государь удалился, унять разгоряченную толпу не удалось. Те, кто попытался это сделать, бежали в Кремль. Стычка с царской свитой стала началом восстания. Выяснилось, что кроме Леонтия Плещеева жалобы касались ещё двух близких царю людей.
Первым из них был царский воспитатель, боярин Борис Иванович Морозов. Как главе правительства ему теперь приходилось отвечать за все финансовые упущения, сделанные в начале царствования Алексея Михайловича. К тому же он стоял во главе Стрелецкого приказа. Вторым оказался глава Пушкарского приказа Пётр Траханиотов. Своё отношение к ним стрельцы выразили переходом на сторону восставших. Стража, стоявшая на охране кремлёвских ворот, пропустила народ к царскому дворцу. Когда же Морозов попытался привлечь для подавления восстания стрелецкий гарнизон, стрельцы отказались повиноваться.
Теперь народная толпа заполнила Соборную площадь перед царским дворцом. Положение становилось угрожающим. На Верху, так назывались царские дворцовые палаты, сидел перепуганный царь в окружении бояр, а внизу бушевало море народа. Было решено начать переговоры. На Красном крыльце появились боярин князь Тёмкин-Ростовский и окольничий Пушкин.
Что говорили они и как пытались образумить людей, неизвестно. Их обругали и даже порвали на них одежду. По ступеням Красного крыльца переговорщики кинулись обратно. Как свидетельствовал Олеарий, следующим спустился вниз сам Морозов. Вероятно, боярин потом не раз пожалел о таком необдуманном шаге, едва не ставшем в его жизни последним. И можно представить себе, что испытал Морозов, когда услышал «да ведь тебя нам и нужно».
Народ кинулся громить боярские дворы. Кремлёвский двор самого Морозова находился рядом. Как царский воспитатель и родственник (царь Алексей Михайлович и Борис Иванович были женаты на сёстрах), Морозов давно обосновался в Кремле. Это был великолепный дворец, как заметил о доме Морозова Олеарий. И всё это было в одночасье разбито, изрублено, разграблено, растащено и попорчено. Жену боярина спасло только то, что она была сестрой царицы. Та же участь постигла и двор Траханиотова, хотя подробности об этом неизвестны.
При царе Михаиле Фёдоровиче Траханиотовы занимали довольно скромное место среди московской знати. Их дворы располагались как на демократическом Большом посаде в приходе церкви Владимира в Старых Садех, так и на Тверской улице, среди аристократических городских усадеб. Но сам Пётр Траханиотов, будучи приближен ко двору Алексея Михайловича, жил в Кремле.
Следующим на очереди оказался двор Назария Чистого. В правительстве Морозова он был правой рукой всесильного боярина и занимался финансами. Его причисляли к авторам соляного налога. Резкое увеличение пошлины на добычу и продажу соли отрицательно сказалось на благополучии малоимущего населения. Соль, солёная рыба - продукты первой необходимости, так как соль была главным пищевым консервантом, - стали многим не по карману. Когда-то дьяк жил на Никольской улице, потом он переменил место жительства. Двор Назария Чистого находился в Китай-городе, который считался престижным районом столицы. Недаром при Михаиле Фёдоровиче вышел указ о запрещении продавать китайгородские дворы иностранцам, подьячьим и малым людям. Подробности разгрома двора и убийства Назария Чистого сообщает тот же Олеарий.
На свою беду, в это время дьяк оказался дома, накануне он упал с лошади и сильно ушибся. Узнав об опасности, Назарий спрятался на чердаке среди банных веников, но мальчик-слуга выдал его. Чистого стащили вниз и до смерти забили палками. Его растерзанное тело было брошено в навозную яму и закидано ящиками и сундуками, полными всякого добра.
По какой-то причине был разграблен двор гостя (купца) Василия Шорина, правда, самому хозяину удалось скрыться. Уже вскоре погромы боярских дворов, принадлежавших сторонникам Морозова, охватили весь город. В Китай-городе на Никольской, недалеко от Ильинских ворот, грабили двор Никиты Одоевского, у Печатного двора - Михаила Салтыкова. В Белом городе на Дмитровке пострадали дворы Алексея Львова, Григория Пушкина, Михаила Тёмкина-Ростовского, Глеба Морозова, брата временщика. На Петровке - Фёдора Карпова, Василия Толстого, воеводы Баима (Бориса) Болтина.
Вечером 2-го июня на заседании Боярской думы было принято решение о выдаче Плещеева народу. К этому времени правительство овладело ситуацией в Кремле. На охрану кремлевских ворот встали иноземцы, но их было так мало, что открыто противостоять народу они не решались. На другой день, 3-го июня, около 9 часов утра приговоренного к смерти Плещеева под стражей вывели из ворот. Бывшего главу Земского приказа даже не довели до места казни. Озлобленные до крайности люди прибили ослопьем – деревянными дубинами - Плещеева прямо на Пожаре.
Однако народ не унимался, по-прежнему раздавались возгласы о выдаче Морозова и Траханиотова. И тогда на Лобное место вышли те, кто все эти дни находились в тени событий - патриарх Иосиф, Серапион, митрополит Сарский и Подонский, Серапион, архиепископ Суздальский, и бояре Никита Романов, Дмитрий Черкасский, Михаил Пронский.
Это были противники морозовской партии, ждавшие только повода свалить неугодного им временщика. Чтобы миром решить дело, государь приказал выслать из Москвы Морозова и Траханиотова, но успокоить народ не удавалось. Наступил момент, когда сам царь Алексей Михайлович должен был выйти к народу.
О том, что царь выходил на Лобное место, говорят иностранцы, в частности, Олеарий. Самого Олеария, правда, в то время в Москве не было. Подробные сведения о московских событиях 1648 года он получил от людей из круга боярина Романова.
Ни один русский летописец не сообщил о выходе царя к народу. Скорее всего, они побоялись описать то унижение, какое испытал Алексей Михайлович, когда умолял толпу пощадить его дядьку Бориса Ивановича Морозова. По всей видимости, подобный выход к народу имел место, так как есть свидетельства казака из далёкой Сибири, побывавшего в те дни в Москве. Неизвестно, как бы дальше обернулось дело, если бы не случился огромный пожар.
В середине дня пламя охватило столицу от реки Неглинной до Чертольских ворот Белого города. Сразу пошли слухи, что Москву подожгли люди Морозова, но интересно, что огонь пожирал не улицы Большого Посада, где, собственно, и началось восстание, а ту часть, где оно не могло начаться. Это было Занеглименье, самая аристократическая часть столицы.
Сперва загорелся двор на Трубе. Труба – отверстие в стене Белого города, через которое протекала река Неглинная, современная Трубная площадь. Затем огонь перешёл на Петровку, и улица за улицей дошёл до самых Чертольских ворот. В пламени оказались улицы Дмитровка, Тверская, Никитская, Воздвиженка, Чертольская, современная Волхонка. Здесь жили как политические противники, так и сторонники Морозова. В этом районе находились в основном дворцовые и военные слободы. Но пожар пошёл дальше. За Никитскими воротами выгорел Фёдоровский женский монастырь, а за ним начали полыхать слободы Земляного города до церкви Николы Явленного на Арбате.
За Арбатскими воротами Белого города полностью выгорела стрелецкая слобода, тоже постигло и стрелецкую слободу за Чертольскими воротами. В Земляном городе пламя дошло до Остоженки, где сгорел Государев Остоженский двор. Огонь чуть не перекинулся и в Китай-город. За Неглинным Воскресенским мостом сгорел Кружечный двор – государев кабак.
В ночь на 4-е июня царь тайно высылает из Москвы Траханиотова. Его направили на воеводство в Устюжну-Железопольскую. Но днём ситуация в столице вновь обострилась. Среди погорельцев оказались стрельцы. Со времён Ивана Грозного в обязанности московских стрельцов, кроме исполнения караульной и полицейской функций, входило и пожаротушение. По пожарной тревоге стрельцы оцепляли огнеопасный район и пытались локализовать пламя при помощи земляной насыпи или разборки деревянных строений на пути огня. Но в дни московского восстания порядок несения службы нарушился, и стрельцы не могли принять организованного участия в тушении пожара. Чтобы спасти своего воспитателя Морозова и отвести от него народный гнев, царь решил пожертвовать Траханиотовым и приказал вернуть его назад.
За ним послали Семёна Пожарского и 50 стрельцов. Несостоявшегося устюжского воеводу схватили в Троицком монастыре, заковали в кандалы и повезли обратно. На Земском дворе ему вынесли приговор – смертная казнь за измену и поджог. В три часа дня на Пожаре приговор был приведен в исполнение. 12-го июня из Москвы под усиленной охраной выслали Морозова. Так восстание москвичей, прозванное не совсем точно Соляным бунтом, победило.
