• Главная
• Разделы журнала
• Исторические факты
• УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 53 Исторические мозаики

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 53 Исторические мозаики

Вадим Приголовкин 27.09.2019

Вадим Приголовкин 27.09.2019

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 53

Исторические мозаики

Как правильно дать взятку

Председатель 1-го департамента Московской уголовной палаты, коллежский советник Фёдор Васильевич Кондырев уважением подчинённых не пользовался. Дело было даже не в полном отсутствии у него знаний и деловых способностей: русский чиновный мир охотно прощал своим начальникам отсутствие оных, прощал даже глупость, но при условии, если начальник был добродушен и не мешал жить; к Кондыреву это не относилось: несмотря на полное отсутствие здравого смысла, он всё равно лез распоряжаться.

Да и как его можно было уважать. Он даже взяток брать не умел.

На него эпиграмма ходила, сложенная подчинёнными:

Нет! Этот душу не продаст!

Он взяток не берёт – Да кто ж ему и даст!

А взяток хотелось. Просто поперву по назначении на пост Председателя было боязно: император Николай I, взойдя на престол, так закрутил гайки в своём наивном стремлении разом сделать всех чиновников честными, что многие чиновники попритихли. Увы, справиться с мздоимством на Руси не удавалось еще никогда и никому. Не удалось и последнему рыцарю Европы (так называли Николая I европейские газеты той поры).

Вот и наш герой, оглядевшись, попривыкнув, понемногу начал брать. Но всё как-то неудачно. К примеру, секретарь, его подчинённый, подговорил начальника подать голос по одному делу, пообещал благодарность. Сам секретарь получил за это тысячу рублей, а Кондыреву купил за 50 золотую табакерку и вручил от имени просителя; Кондырев взял и по глупости был ещё и доволен.

Погорел он на деле фабриканта Дюлу, владельца галантерейного магазина на Кузнецком мосту. Запутавшись в каких-то афёрах, обратился фабрикант за помощью к судейским. Известный в определённых кругах обер-секретарь Сената Василий Иванович Буш сделал обед, позвал Кондырева, позвал и Дюлу.

Дело своё обер-прокурор знал. За обедом спросил, словно невзначай, Кондырева, купил ли тот дочке туалет, который торговал? Тот отвечал, что не купил, потому что просят дорого. Буш:

- Как можно дать такую цену! Это верно оттого, что вы не умеете торговаться! – и обратился по-приятельски к Дюлу. - Ты ведь живёшь на Кузнецком мосту и тебе все знакомы! Помог бы ты Фёдору Васильевичу!

Фабрикант обещал, а на другой день купил туалет за 500 рублей ассигнациями и принёс его Кондыреву. Но тот никак не соглашался взять его даром и требовал назвать уплаченную цену. Дюлу не называл, говоря, что заплатил такую безделицу, что совестно взять и деньги. Долго препирались. Наконец Дюлу решился открыть, что заплатил 10 рублей ассигнациями.

- Ну то-то же, батюшка! – отвечал Кондырев. – А даром я не возьму!

И тотчас заплатил 10 рублей, которые Дюлу принял с подобающей почтительной благодарностью, а сам тотчас же рассказал кому-то из знакомых советников другой палаты, а тот уже подчинённым Кондырева, один из которых, советник департамента Дмитриев, напечатал оную историю в виде анекдота в популярном журнале «Телескоп». И хотя Председатель в статье не был назван по имени, не узнать Кондырева было невозможно. Москва и сейчас большая деревня, а тогда и подавно – все друг друга знали, хотя бы по именам.

Слухи и смех дошли по генерал-губернатора Москвы князя Голицина. Тот вызвал к себе Дмитриева. Тот отрицать не стал, рассказал всё, что знал, от кого.

Князь был в затруднении.

- Боже мой! Конечно, хорошо, что мы не имеем права отставлять от службы наших подчинённых, потому что и мы можем быть несправедливы. Однако что же делать в случае, подобном этому! У нас руки связаны! Отдать под суд – и жаль по его старости, и обвинение слишком тяжкое, да и доказать юридически невозможно; просто по неспособности представить его к увольнению – это причина неясная, а оставить такого председателя на его месте – невозможно.

Невозможность начальника просто так уволить подчинённого было одним из нововведений Николая I, в рамках его борьбы с произволом чиновников. Лет через двадцать политика переменилась – последовало высочайшее повеление, по которому начальники получили право увольнять подчинённых без объяснения причин. Как это всегда у нас бывает, вышло ещё хуже: полученным правом стали пользоваться для личной выгоды, сведения мелких счетов и пр.

С Кондыревым князь Голицын поступил так: вызвал к себе и велел подать прошение об отставке. Кондырев попросил о пенсии - князь обещал. Кондырев поклон и просит о чине действительного статского советника – князь отказал. Кондырев ещё поклон и просит Владимира на шею – князь взял его за оба плеча и оборотил к двери. Тем и кончилась прощальная аудиенция.

Вот как получилось: дурак дураком, а пенсию получил прежде многих умных.

Гауптвахта императора Николая I и жертва его деспотической власти

Служил в Москве цензором Сергей Николаевич Глинка. Вдруг грянула над ним буря. Поводом послужили стихи некой девицы Тепловой, напечатанные в альманахе «Денница». Стихи так себе, скажем прямо:

Слезами горькими, тоскою

Твоя погибель почтена

О верь, о верь, что над тобою

Стон скорби слышала волна!

О верь, что над тобой почило

Прощенье, мир, а не укор,

Что не страшна твоя могила

И непостыден твой позор!

Девица вроде как оплакивала некого утопившегося молодого человека. По крайней мере, так она утверждала. Но времена были тревожные, январь 1830 года – бунт 14 декабря 1825 заставлял правоохранителей землю рыть в поисках крамолы. В общем, проницательные люди донесли, что в стихах на самом деле речь идёт о декабристе Рылееве, содержащемся перед казнью в каземате Петропавловской крепости, вокруг которой, как известно, плещут волны Невы.

На беду Глинки, именно он рассматривал и дозволил к печати и этот альманах, и эти девичьи стихи. За что и поплатился. Пришло из Петербурга повеление самого императора посадить Глинку на Ивановскую гауптвахту, что в Кремле, у колокольни Ивана Великого. Посадить было велено на две недели. А дальше…

Настал час славы безвестного цензора. В Москве как узнали, что Глинка на гауптвахте, все бросились навещать (!) его. За три-четыре дня побывало у него с визитом человек триста. Так это и называлось – визит. Что за порядки были на гауптвахтах императора, которого революционеры до сих пор называют Палкиным, нам решительно непонятно! В числе посетителей были даже бывшие министры. Вот как это вспоминал один современник.

«Я тоже поехал на гауптвахту. Время было дурное, шёл снег, и потому я ехал в карете с поднятыми стёклами. Въехав в Кремль, я заметил сквозь стёкла, занесённые снегом, сани, с сидящим в них человеком, а против них стоял на снегу другой и размахивал руками. По этим жестам мне показалось, что это был сам Сергей Николаевич. Я опустил стекла и увидел, что не ошибся».

Далее состоялся маленький диалог:

- Сергей Николаевич! Я еду к вам!

- Милости просим, - отвечала жертва режима, - я вышел только прогуляться, вот мой и дядька! – он показал рукой на стоящего в стороне солдата и предложил гостю пройти. - Там вас примут жена и дочь, а я сей час ворочусь.

Визитёр прошёл через первую комнату, битком набитую солдатами (караульное помещение, сказали бы военные – караулу же тоже надо где-то сидеть), потом вошёл в соседнюю, где содержался арестант, когда не гулял, а там «нашёл супругу и дочь арестанта, нашел там книги и фортепиано». Да, читатель, фортепьяно, тебе не показалось!

Комната, правда, была сыра и неопрятна, и с окон текла сырость… ну, так гауптвахта же.

Минут через десять, нагулявшись, вошёл хозяин:

- Милости просим! А я вот перевёз сюда жену и дочь: день они проводят со мною, а ночевать уезжают домой! Перевёз сюда и альманах, в доказательство, что я прав, и пропустил эту статью по уставу, перевёз и цензурный устав, потому что не я виноват, а он: так я его и посадил на гауптвахту.

Он тут же сел за фортепиано и исполнил песню собственного сочинения про своё горе – мы её тут приводить не будем, стихов девицы Тепловой вполне достаточно.

Правда, попеть, как и поговорить, им особо не дали, ибо во время всего визита двери помещения не затворялись, постоянно приходили новые лица. Например, вошедший молодой артиллерийский офицер обратился к арестанту с маленькой речью: «Сергей Николаевич! Я такой-то, - назвал он свою фамилию. - Мой батюшка был знаком с вами. Я не могу себе простить, что до сего времени не имел чести представиться вам и засвидетельствовать вам моего уважения; но я не нахожу к тому приличнее времени, как теперь».

Выходя, наш визитёр встретился на пороге с профессором Московского университета Надеждиным:

- А вы, - спросил профессор, - знакомы с Глинкою?

- Знаком.

- Так воротитесь и представьте ему меня.

Воротился, представил, выполнил светские условия, так сказать.

Свои две недели Глинка не досидел. Пришло повеление его выпустить. Но Глинка обиделся, служить более не захотел. Николай I распорядился дать ему пенсию, две тысячи рублей ассигнациями.

Передовая общественность негодовала.

Наш визитёр, человек либеральных и передовых взглядов, кипел праведным гневом даже через десятки лет: «Наши цари, привыкшие к роскоши своих дворцов, никогда, вероятно, и не заглядывали в эти сырые вертепы, где содержатся жертвы их деспотической власти. Старик, муж и отец семейства может сгнить, забытый в этой сырости и грязи; бедная жена и несчастная дочь переселились к нему и разделяют его позор и страдание… Много будет отвечать Николай Павлович и за свою природную жестокость, и за своё обманчивое и мнимое правосудие! О ненавистные свойства русского правительства: деспотизм и слепота в деле правды!»

Мы же скажем: Сталина на вас не было. Вас бы в ГУЛАГ. Да не две недели, а десятку, за контрреволюционную пропаганду, с автоматическим продлением лет на пять. Разве можно удивляться тому, что случилось со страной в 1917-ом! И эти люди до сих пор во всем с ними происшедшем винят Николая II.

Трудно подыскать приличного человека

В первые годы своего царствования Николай I озаботился подысканием честных людей. Даже при создании Тайной полиции, оной указали иметь целью тайно изыскивать не только виноватых, но и правых, равно порочных и добродетельных, дабы первых наказывать, а вторых награждать. Особенно требуя преследовать взяточников, Николай I и друг его шеф жандармов Бенкендорф свято верили, что если чиновники увидят, что за честную службу будут щедро награждать, то и воровать перестанут.

Бенкендорф и инструкцию издал, секретную, в которой жандармам предписывалось: «Вы, без сомнения, даже по собственному влечению вашего сердца стараться будете узнавать, где есть должностные люди бедные или сирые, служащие бескорыстно верой и правдой, о каковых имеете доставлять ко мне подробные сведения».

Нет, читатель, это не сентиментальный роман ушедшего XIX века, это официальный документ, обязательный к исполнению всем рыцарям плаща и кинжала. Нечего и говорить, что подчинённые из кожи вон лезли, стремясь отыскать и предъявить пред начальством достойных в строгом соответствии с инструкцией, чтоб и честный был, и бедный, коего потом можно было осыпать милостями в соответствии с предписаниями инструкции.

И нашли, конечно. Обер-секретарь Бажанов жил бедно, как хотело начальство. Бенкендорфу доложили, что Бажанов настолько бескорыстен, что ни на кого не смотрит, когда дойдет до правды; что у него даже есть привычка говорить: «Обер-прокурор порет вздор!» Это Государю чрезвычайно понравилось. Он дал Бажанову Владимира 3-ей степени и особо указал, вручая ему этот орден, сказать при этом: «А обер-прокурор порет вздор!»

Увы! Оказалось, что Бажанов жил бедно не от честности, а по скупости! Крайне жаден был обер-секретарь.

Владелец книжной лавки Ширяев удивлялся, что Бажанов получил орден. На расспросы знакомых рассказывал: «Был у него по делу. В лицо-то я его не знал. Вхожу в переднюю и вижу человека в нагольном тулупишке, который мешает кочергой в печи. Я ему говорю: «Нельзя ли, батюшка, доложить обо мне?» - да и сунул ему в руку полтинничек; он взял и сказал: «Хорошо!» Через несколько минут выходит самый этот человек в сюртуке и кресте и говорит: «Что вам от меня надобно?» Я сконфузился и начал извиняться. «В чём? – спросил он. – Что дали полтинничек-то? Ничего! И это хорошо! – Ну, натурально, я после поднёс уже не полтинник».

Большой карьеры Яков Иванович Бажанов не сделал. Обер-секретарём и остался.

Инструкция графа Бенкендорфа

Ещё несколько пунктов из вышеупомянутой инструкции для жандармов. Вот что Бенкендорф, друг и сподвижник Николая I, лихой партизан Отечественной войны 1812 года и, по сути, создатель отечественных спецслужб, вменял в задачу своим подчинённым, предшественникам НКВД-КГБ-ФСБ.

1. Обратить особенное внимание на все, без изъятия, злоупотребления, беспорядки и законопротивные поступки.
2. Наблюдать, чтобы спокойствие и права граждан не могли быть нарушены чьей-либо личной властию, или преобладанием сильных лиц, или пагубным направлением людей злоумышленных.
3. Прежде обнаружения беспорядков можно лично предварять начальников или те лица, между коих замечены будут незаконные поступки, а когда домогательства будут тщетны, тогда доносить. Отстранять всякое зло по дошедшим слухам о худой нравственности и дурных поступках молодых людей, стараться поселить в заблудших стремление к добру и совести и на путь истинный прежде, нежели обнаружить гласно их худые поступки перед правительством.
4. Свойственные вам благородные чувства и правила, несомненно, должны вам приобрести уважение всех сословий; в вас всякой увидит чиновника, который чрез моё посредство может донести глас страждущего человечества до престола царского. На таком основании вы в скором времени приобретёте себе многочисленных сотрудников и помощников.

Ода на приезд императора Александра I

Государь император Александр I скончался в Таганроге 19 ноября 1825 года. Так, по крайней мере, гласит официальная история. (Известную версию о старце Фёдоре Кузьмиче мы не рассматриваем). Известие это вызвало в Москве всеобщую скорбь. Все были молчаливы и серьёзны, многие плакали. От траура не отвлекали даже события, связанные со всеми этими присягами, вначале одному императору – Константину, потом другому – Николаю. Власти Москвы при этом занимались горькими хлопотами в ожидании тела покойного Императора и связанными с этим распоряжениями. А обстановка во второй столице в те дни была напряжённой: неожиданная смерть 47-летнего всего Императора, случившаяся вдали от столицы, провоз его тела в закрытом гробу, фактическое и затянувшееся междуцарствие и споры братьев-наследников, кому занять трон, военный мятеж, наконец! И, конечно, слухи: о скором освобождении крестьян, о дворянском заговоре против царя, о том, что Александр не умер, а таинственным образом спасся, о подмене тела умершего. Кто-то из москвичей в страхе перед возможным мятежом уезжал из города, другие выпрашивали у властей охрану для своих домов, третьи вооружались. Власти даже организовали патрулирование улиц конными разъездами, поставили в Кремле пушки и солдат, ограничили в ночное время доступ в Архангельский собор, где должен был стоять гроб с телом государя. Было предложено запереть все кабаки…

Вот в такой атмосфере, за день до прибытия кортежа с телом в Москву, в гостиной московского генерал-губернатора князя Голицына собрались: обер-полицеймейстер Шульгин Дмитрий Иванович, некий жандармский полковник, адъютанты, чиновник для особых поручений Степан Дмитриевич Нечаев, отставной генерал в военном мундире без эполет и в Анненской ленте Дмитрий Евгеньевич Кашкин, и на то время чиновник для особых поручений Михаил Александрович Дмитриев. Последний был известен ещё и как поэт. Проехал и прошёл мимо собравшихся в кабинет князя митрополит, архиепископ Филарет. Пока он совещался с князем насчёт нужных приготовлений, в гостиной все были сообразно времени мрачны и молчаливы.

Тишину нарушил отставной генерал Кашкин, обратившись к Дмитриеву:

- Вы, верно, имеете нужду до князя?

- Я по делам службы, - отвечал тот. – А вы, ваше превосходительство?

- Я имею нужду до князя: пришёл поднести ему оду моего сочинения; вот она: не угодно ли посмотреть?

Дмитриев первый раз видел генерала, даже не знал его имени, но тот видимо знал, что тот не только чиновник, но и довольно известный поэт.

Взял поэт отпечатанную оду. Смотрит заголовок. Там: «Ода на всерадостное прибытие Государя Императора Александра Павловича в город Углич, такого-то числа». Дмитриев вначале не мог сообразить, какое всерадостное прибытие в Углич, когда его тело везут в Москву. Потом вспомнил, что в Угличе Император не был; взглянул на число прибытия и решил, что ему мерещится – это число ещё было впереди! Какое радостное прибытие?!

Генерал пояснил, видя недоумение собеседника:

- Покойный Государь намерен был на возвратном путешествии посетить город Углич, и прибытие туда назначено было по маршруту, на то самое число, которое выставлено на оде. Но между тем он скончался, а ода была у меня заранее приготовлена и напечатана. Теперь я пришёл поднести её князю.

Дмитриев невольно подумал, не сумасшедший ли перед ним: подносить радостную оду в такое время и на несбывшееся событие.

Нет, генерал Кашкин сумасшедшим не был. Хотя в отставке был с 1801 года. И он действительно был поэт и переводчик, не графоман какой-то.

На разговор подтянулись все бывшие в гостиной. Генерал серьёзно повторил им всё сказанное Дмитриеву. Все в затруднении молчали.

Наконец, проводив Филарета, вышел Голицын и, как подобало по чинам, прежде всего, обратился к военному генералу, который очень серьёзно преподнёс ему оду.

В отличие от собравшейся молодёжи князь Голицын Дмитрий Владимирович не терялся, дело своё знал: был вышколен в светских гостиных, где видел и не такое. Принял оду почти без улыбки на огорчённом лице, поблагодарил автора, с лёгким замечанием о его прекрасном намерении и с сожалением, что не успел тот его исполнить. Потом подошёл к остальным собравшимся, сказал ещё несколько слов о таланте генерала и только потом начал говорить о делах.

Что сказать?

Школа!

Московским генерал-губернатором Голицин пробыл практически четверть века - с 1820 года до самой своей кончины в 1844 году. А ранее воевал с турками, в Польше, в Финляндии со шведами, с Наполеоном в 1806-1807, 1812-1814 гг., генерал от кавалерии.

Дело об ухаживании на Невском проспекте.

Такой вот документ, приводим с сохранением орфографии. Напомнило одно нашумевшее уголовное дело, по которому недавно длился долгий суд. Только в наше время группа лиц, в числе которых были известные футболисты, напала на одного высокопоставленного чиновника, а тогда наоборот - чиновник покусился на замужнюю женщину, наверное, сильно воспылал. Делом в XIX веке занимались ни много ни мало Министр юстиции и Правительствующий Сенат. В наше время - простой районный суд. И в том, и другом случае последствия для нарушителей оказались серьезны. И правильно: нельзя бить женщин. Чиновников тоже. Хотя многие с этим не согласятся.

Коллежский секретарь – это 10 класс в Табели о рангах; 13 класс – предпоследний, ниже только 14-й, самый маленький.

Предложение управляющего министерством юстиции Правительствующему Сенату

2-го ноября 1829 г.

Г. управляющий Главным штабом его императорского величества сообщил мне, что высочайшею его императорского величества конфирмациею, последовавшею в 25-й день минувшего октября на всеподданнейший доклад Аудиторского департамента по военно-судному делу о служившем в канцелярии 2-го департамента Прав. Сената коллежском секретаре Поспелове, повелено: его, Поспелова, за нанесение на Невском проспекте жене чиновника 13-го класса Ольге Кондратьевой, беременной, по лицу двух ударов с окровавлением за то, что она опровергнула предложение его, Поспелова, проводить его, лишив чинов, написать в рядовые до выслуги.

О таком высочайшем повелении я имею честь предложить Прав. Сенату, присовокупляя к тому, что о проведении онаго в исполнение, как видно из отношения г. генерал-адъютанта графа Чернышева, писано г. с.-петербургскому военному генерал-губернатору.

назад