• Главная
• Разделы журнала
• Литературная страница
• Концерт победителей

Концерт победителей

Андрей Кокарев 17.07.2015

Андрей Кокарев 17.07.2015

^{Концерт победителей}

    В первых числах марта 1945 года композиторы Тихон Хренников и Матвей Блантер были откомандированы в распоряжение политуправления 1-го Белорусского фронта. За годы войны Тихон Николаевич не раз выступал перед бойцами и офицерами советской армии, давал концерты в госпиталях. Но в этот раз поездка была особенной – на передовую.

    Выехали на поезде из заснеженной и скованной поздним двадцатиградусным морозом Москвы, за трое суток добрались до столицы Польши Варшавы. Там задержались на несколько дней – Тихон очень сильно простудился и слег с высокой температурой – а потом на машине отправились в сторону фронта.

    Политуправление размещалось в маленькой деревушке на польско-германской границе. Обоих композиторов по их собственной просьбе направили в части легендарной 8-й гвардейской армии, которой командовал дважды Герой Советского Союза генерал-полковник Василий Иванович Чуйков. Эта армия отстояла Сталинград и за три года боев прошла путь от Волги до Берлина. Часть наших войск уже была на другой стороне Одера, на Кюстринском плацдарме. Но основное ядро 8-й армии еще находилось по эту сторону реки. Здесь же располагался командный пункт и штаб Чуйкова.

    На следующий день Хренников и Блантер были представлены командарму. Боевой генерал, грудь которого была одета в броню орденов, принял посланцев Москвы тепло и радушно и тут же пригласил отобедать в кругу членов Военного Совета. Обед проходил с шутками и тостами. В общем настроении сквозило предчувствие близкой победы. Не обошлось и без импровизированного концерта. После намёка командарма: «А не пора ли и вам высказаться, дорогие гости?» - неизвестно откуда в комнате появилось пианино. И с этого момента Блантер и Хренников не отходили от инструмента, сменяя друг друга. Истосковались военачальники по задушевной музыке, может, вспомнилась каждому их мирная жизнь, семья. Расслабились, размягчели сердца. Больше всего просили исполнять песни лирические, чувственные. Тихон потом рассказывал дома: «Даже командарм не выдержал, прослезился».

    Концерт продолжался до двух часов ночи. А потом Чуйков держал речь: «А ведь композиторы, оказывается, сами превосходно исполняют свои произведения! Право же, товарищи, если бы артисты, исполняя ваши песни, смогли бы так постигать замысел и проникаться настроением, их воздействие на слушателей было бы намного большим. Поэтому я сегодня вручаю вам боевую путевку: поезжайте по частям армии и сами исполняйте ваши песни. Наши доблестные солдаты заслужили такой подарок. А жить будете при моем штабе, так что вечерами, прошу не забывать, – концерт у нас. Если хватит сил!» - и он крепко пожал им руку.

    В течение двух месяцев Хренников и Блантер почти ежедневно выступали в частях, на батареях, в штабах дивизий, в полках и госпиталях, в общей сложности отыграв около пятидесяти концертов на передовой линии фронта. Везде к ним подходили растроганные бойцы и офицеры, просили писать еще больше хороших песен. Удивительно, увидав смерть в лицо, они хотели именно лирики - больше мягких, простых, человечных песен об Отчизне, о родной земле. Однажды после выступления перед бойцами штурмовых групп командир полка в порыве чувств снял с себя пояс с личным оружием и надел на Хренникова, как бы принимая его в ряды бойцов, уравнивая его композиторский труд с их ратным подвигом. Часто, вспоминая потом об этом событии дома, композитор плакал. И говорил: «Ради таких минут стоило жить!»

    За март-апрель 1945 года Хренников и Блантер объездили почти весь фронт. В их бригаду входил ансамбль под управлением хормейстера Шейнина и совсем ещё молодые тогда юмористы Тарапунька и Штепсель. В письме к Кларе Хренников писал: «Сейчас я работаю над веселой берлинской песней, как солдаты Чуйкова от Сталинграда дошли до проклятой германской земли и водрузили знамя победы над столицей империи. Текст мне сочиняет Долматовский».

    Песня была закончена и подарена бойцам 8-й армии, которые тут же разучили её и пели, но ноты с текстом были утеряны в решающем штурме немецкой столицы. Вот ведь как случается в жизни! Возможно, погиб тот солдат, которому передал композитор этот листок с нотами и текстом, и приняла песню сыра земля, а может быть, до сих пор хранится он где-то в ящике письменного стола вместе с другими архивными бумагами деда-ветерана, и не знает молодое поколение, что значат эти нотные строки… А композитор уже не стал к ней больше возвращаться.

    По собственным воспоминаниям Тихона Николаевича, больше всего ему запомнился концерт в артиллерийском полку, который первым открыл огонь по центру Берлина. Он пел в минуты затишья, когда ненадолго умолкала, по его собственному выражению, «победная симфония всесокрушающего огня советских орудий». «Марш артиллеристов» из кинофильма «В шесть часов вечера после войны» как будто был написан для них еще в самом начале войны, и это общее ликование свершившейся победы охватило тогда всех присутствующих на концерте. Автору пришлось исполнять ее более 10 раз! Он уже охрип, а артиллеристы его не отпускали.

    Тут уместно сказать о самом фильме. Кинокартина «В шесть часов вечера после войны» стала последней совместной работой Тихона Хренникова и Виктора Гусева. На экраны она вышла уже после смерти поэта. Виктор Гусев задумал этот сюжет еще в начале войны. Идея увидеть грядущую победу в самое тяжелое время отступления и поражений была не только смелой, но и рискованной. Могли и не понять радостного, приподнятого настроения музыкально-поэтической кинокомедии.

    Создателей фильма легко могли обвинить в чем угодно. В сознательном отказе от героизации военных будней советского народа, например. Или в преступном легкомыслии. Ведь фильм опять был о любви, о простых и радостных человеческих чувствах. Он полон был счастья, а не ненависти. Но Гусева поддержали его соавторы по предыдущему фильму «Свинарка и пастух». Тихону Хренникову и режиссеру Ивану Пырьеву удалось не только воодушевить поэта. Они угадали общее настроение в лихую годину, эту несокрушимую общую убежденность в конечной победе, и верили, что сумеют поднять дух своего народа. И доказать, что легкий жанр водевиля (опять же: советского мюзикла!) никак не принижает ни возвышенности чувств, ни глубины страданий, ни боли утрат, ни патриотического пафоса. Достаточно было лишь нескольких хренниковских лирических тактов, чтобы настроить слушателей на позитивный и возвышенный лад.

    Герои фильма – влюблённые друг в друга лейтенант-артиллерист Кудряшов (Евгений Самойлов) и воспитательница детского сада Варя (Марина Ладынина) – дают клятву встретиться в Москве в шесть часов вечера после войны. Поезда уносят их в разные стороны, впереди еще много боев и потерь, тяжелые ранения, превратности судьбы, грусть и сомнения, но в музыке чувствуется, все равно он придет, этот желанный час радостной встречи – на московском мосту у Кремля, после победы.

    Тихон Хренников написал несколько ярких, разнообразных песен, которые органично вплелись в драматургию фильма: лирическую «Казак уходил на войну», шутливую «Но дело не в этом, друзья», красноречивую «Лихую артиллерийскую». Но главная слава досталась «Песне артиллеристов», которую немедленно запели в войсках. Ее называли гимном советских артиллеристов, из нее вымарывали после тяжелых разоблачений культа личности имя Сталина, но поют ее и до сих пор - с этим именем или без него. Такова сила музыки! Кстати, во всем творчестве Хренникова – это единственное упоминание этого имени:

Артиллеристы, Сталин дал приказ,

Артиллеристы, зовёт Отчизна нас.

Из тысяч грозных батарей,

За слёзы наших матерей,

За нашу Родину – огонь, огонь! (*)

    Тихон Николаевич уехал на фронт еще до того, как началось тиражирование копий фильма, и картины он не видел. Посмотрел же ее в первый раз на передовой, вместе с бойцами!Кино на фронте показывали кинопередвижки: переносной кинопроектор устанавливали перед экраном из растянутых между деревьями белых простыней, садились, когда уже немножко начинало темнеть и смотрели целыми ротами.

    «Я сидел рядом с людьми, о которых была эта картина, - вспоминал позже композитор. - Они увидели в фильме конец войны. Многие из тех, кто сидел со мной рядом, до конца войны не дошли. Ведь впереди еще были кровавые бои, уличные бои в Берлине. И эти люди, которых, может, завтра уже не будет в живых, смотрели сейчас эту картину вместе со мной. У меня в жизни было много разных потрясений, но такого потрясения не испытывал никогда. Об их реакции трудно рассказать. Когда фильм закончился, поднялся невероятный шум, ор. Люди буквально кричали от восторга, плакали: какая картина! Я был потрясен больше всех…»

    Московская журналистка М.Игнатьева свидетельствует: «Этот фильм собирал буквально толпы перед входом в кинотеатры. Мы жили надеждой на скорую победу и, стараясь продлить это счастье приобщения к мечте, смотрели несколько сеансов подряд, а на следующий день после уроков, заводской смены или дежурства в госпитале опять спешили в ближайший кинотеатр. И грозная «Песня артиллеристов» из этого фильма, и песни-мечты о скорой победе, о встрече в шесть часов вечера после войны помогали нам жить и бороться в то трудное время».

    16 апреля началось знаменитое наступление на Берлин. Тихон Николаевич был непосредственным участником этого последнего исторического этапа Великой Отечественной войны. Во время боев он находился возле Чуйкова на его командном пункте. И стал свидетелем всех драматических событий этой баталии. Наши танковые атаки были остановлены немцами на подступах к Зееловским высотам новым оружием – фаустпатронами. Немцы в упор били ими по нашим танкам, легко выводили их из строя.

    Но на командном пункте никто не паниковал. Спешно искали противоядие. И нашли! По русской пословице – голь на выдумки хитра. Кто-то на ходу придумал защищать танки… железными пружинными матрацами для кроватей, которые были в изобилии в любом немецком доме. Фаустпатроны взрывались от соприкосновения с первым же препятствием, которое появлялось на их пути. Буфера из матрацев хватало, чтобы снаряд разрывался на некотором удалении от брони танка. И наступление возобновилось с новой силой.

    Тихон Хренников видел этого изобретателя - солдата, который, можно сказать, спас наше наступление на Берлин, говорил с ним, восхищаясь русским умельцем. 25 апреля наступление вступило в решающую фазу. Всех, даже в самом штабе Чуйкова, поразила тогда выдумка главнокомандующего маршала Жукова, который приказал сосредоточить на передовой все имеющиеся в наличии прожекторы и в четыре часа утра направить их на немецкие позиции одновременно с ураганным артобстрелом. Враг был ошеломлён, думал, что мы тоже используем какое-то новое оружие. Его части оказались охвачены страхом, побежали.

    Казалось бы, тут уже было не до концертов. И все равно, в момент передышки, в краткие минуты затишья, увидев рядом на передовой родных советских артистов, бойцы тут же находили рояль или пианино и требовали любимые песни. Музыканты ездили по линии фронта с военными корреспондентами. Хренников в какой-то момент оказался в компании корреспондентов газеты «Правда» Всеволода Вишневского и Ивана Золина. Вместе они продвигались с войсками Чуйкова к Берлину.

    Оба журналиста произвели на Хренникова неизгладимое впечатление. Особенно Вишневский, который был уже знаменитым писателем. Еще в юные годы, во время Первой мировой войны, Вишневский был награжден за храбрость двумя орденами, и эти георгиевские кресты носил на груди рядом с орденом Ленина. Был он тогда капитаном второго ранга, носил подполковничью морскую форму, а Золин – капитаном первого ранга.

    Хренников и раньше слышал о том, что Вишневский – великолепный оратор. Но когда он увидел воочию, как тот выступает с речью перед бойцами, из которых формировались группы для уличных боев в Берлине, то был потрясен до глубины души. Начинал он как-то тихо, задушевно, без всякой героики. Но постепенно его пафос достигал такой силы, что люди вскакивали с мест, кричали. Вместе с бойцами Хренников практически переживал эмоциональный подъем такой силы, что чуть не записался вместе со всеми добровольцем!

    «Помню, с Вишневским и Золиным мы поехали в Ленинградский артиллерийский полк. После концерта перед бойцами командир полка пригласил нас в штаб поужинать вместе с ним. Мы прошли в подвал какого-то дома. И командир, едва пожав нам руки, сказал: «Тихон Николаевич, мы хотим послушать ваши песни, спойте для нашего штаба. Мы сюда сейчас пианино притащим». Бойцы принесли пианино, но оно никак не проходило в дверной проем. Ничего, говорят, мы сейчас его подорвем, расширим. Для них это ничего не стоило. Но я их остановил. Ни в коем случае, говорю, не надо. Я сейчас петь не могу, я же у вас в части уже голос сорвал. В общем, пианино осталось у входа в подвал командного пункта полка. Мы сели ужинать, и вдруг я слышу, как на пианино кто-то играет финал первой сонаты Бетховена. Я обалдел. Бросился наверх. И увидел: стоит девушка в военной форме. Один из солдат держит огарок свечи, прикрыв пламя рукой, потому что был режим строжайшего затемнения, а девушка играет на пианино. Закончив играть, она собралась бежать. Я задержал ее за рукав, спросил: «Откуда вы?» - «Из Ленинградского полка. Я студентка Ленинградской консерватории. Пить захотела, забежала сюда, а тут – пианино. Я давно не играла, меня так потянуло к клавишам…» - и она побежала догонять свой полк.

Вот такая встреча, которая произвела на меня неизгладимое впечатление. В первые дни войны я и помыслить не мог, что когда-нибудь в Берлине русская девушка из наступающей Советской Армии будет играть финал сонаты великого немецкого композитора Бетховена. Мне всю жизнь до слез было жалко, что я не успел узнать ни имени, ни фамилии той девушки…» - вспоминал много лет спустя Тихон Николаевич.

  С Вишневским связана еще одна памятная история, которую любил рассказывать Тихон Николаевич. В распоряжении композитора и журналиста был джип с лихим водителем, из моряков. Вишневский великолепно владел немецким языком и каждую остановку использовал, чтобы организовать митинг среди населения, агитировал не оказывать сопротивления нашим войскам. Настроение у всех тогда было приподнятое – ясно, война заканчивается, целый день поднимали тосты за победу. И вот как-то они втроем на этом джипе заплутали. Едут-едут, развалины кончились, людей на улицах нет. В окнах занавески висят, свет горит, магазины открыты, в кафе двери нараспашку – как будто никакой войны нет. Тревожно стало одному Хренникову. Вишневский говорит водителю: «Жми вперед. Мы русские, освободители. Чего нам бояться?!» Проехали еще полкилометра, остановились у какой-то пивной. Вошли. Потребовали пива. Хозяева обомлели. Два советских офицера и… чекист! Надо сказать, что на войне Хренников ходил в собственном довоенном кожаном пальто, которое ассоциировалось у немецкого обывателя с ЧК. К тому же на боку у «чекиста» висел «вальтер» (из которого он так ни разу и не выстрелил – просто потому, что не знал, как). Но для немцев его вид был особенно зловещим. Вот он, комиссар, о которых все были наслышаны всяких ужасов.

    Вишневский рявкнул: «Где немецкий народ? Почему не встречают русские войска?» Хозяева лепечут: «Все попрятались по подвалам, боятся вас». Тогда Всеволод требует: «Ведите нас в подвал». Немец послушно ведет их в какой-то сарай, посматривая на «вальтер» Хренникова. В сарае - подпол, там в полумраке прячется от бомбежек человек триста. Увидев русских, матери стали прижимать к себе детей. Вишневский на хорошем немецком начинает агитировать: «Русские войска несут вам избавление от Гитлера, а вы не выходите нам навстречу?» Постепенно распаляется всё больше, немцы тоже разгорячились, кричат. Даже женщины вскочили с нар и стали что-то доказывать. Хренников, который ничего не понимал по-немецки, встал у двери и на всякий случай даже «вальтер» вытащил. Он единственный из троих сохранил трезвый взгляд на происходящее и боялся, как бы их тут не разорвали на части. К счастью, на улице появились советские солдаты. Оказалось, что отважная троица обогнала наше наступление и только чудом не заехала в расположение какой-нибудь немецкой военной части.

     Победные майские дни Хренников провел в Берлине. Много в то время было неожиданных встреч, ярких событий, которые оставили в его душе неизгладимый след. Тихон Николаевич охотно вспоминал впоследствии:

    «Мы встречали первое мая в штабе политуправления армии В. И. Чуйкова. Штаб располагался в Берлине, недалеко от аэродрома Темпельгоф. Это почти в центре немецкой столицы. Гостями командарма были Всеволод Вишневский, Константин Симонов, Евгений Долматовский, Иван Золин, Матвей Блантер – музыканты, поэты, журналисты. Мы ужинали. Чуйков отсутствовал – был занят какими-то делами. И вдруг звонит: «Скоро ко мне привезут генерала Кребса, последнего начальника генерального штаба Гитлера. Кто может, приезжайте». Мы все бросили и поехали к Темпельгофу на машинах в сплошной темноте: фары зажигать было нельзя. Впрочем, шофера знали, куда ехать. Я был в одной из последних машин. В первой уехали Вишневский, Долматовский и Симонов – журналисты, а мы, музыканты, немного позже. Может, на полчаса, может, минут на сорок. Приехали на командный пункт. Вошли туда, а Кребс уже там. Оказывается, на переговоры его прислал Геббельс. Когда Гитлер покончил с собой, Геббельс был назначен премьер-министром правительства не занятого еще советскими войсками маленького клочка немецкой земли. Там, на том клочке, располагалась имперская канцелярия, рейхстаг. Там собрались остатки армий Гитлера…

    Мы зашли в комнату, где Чуйков разговаривал с Кребсом. Немецкий генерал хорошо говорил по-русски, потом выяснилось, почему. Чуйков был соединен телефонным проводом с Жуковым, а Жуков со Сталиным. Кребс сказал: «В ночь на 30 апреля наш фюрер Гитлер ушел из жизни, покончил жизнь самоубийством». На что Чуйков ему ответил: «Мы это уже знаем». Кребс удивленно спрашивает: «Откуда?» Чуйков отвечает: «Из американских источников». Далее выяснилось, что Кребс приехал просить перемирия, чтобы можно было привезти в Берлин адмирала Деница, которого Гитлер назначил главой немецкой империи. Дениц в то время был где-то на севере, в районе Гамбурга, где оставалась недобитая группа немецких войск. Кребс просил перемирия и самолет, чтобы доставить в столицу Деница.

Чуйков доложил о просьбе Кребса Жукову, а Жуков – Сталину. Сталин приказал: «Никаких привозов Деница, никаких самолетов, ничего. Только безоговорочная капитуляция!»

Чуйков передал это требование Кребсу, Кребс ответил, что Геббельс всего лишь премьер-министр и ничего не может решить сам. Стал рассказывать о полномочиях гитлеровской верхушки. Чуйков ему еще раз повторил, что Советское правительство требует безоговорочной капитуляции. Кребс неожиданно встал и сказал: «Тогда мои солдаты будут драться до последнего!». Чуйков принял торжественную позу и произнёс: «Хвала и честь той армии, солдаты которой дерутся до последнего!»

    Мы наблюдали за этой сценой, затаив дыхание. Слова Чуйкова произвели на нас невероятное впечатление. В ситуации, когда Германия разгромлена, наш командарм отдает должное своему противнику. Хотя всем было ясно, немцы драться уже не могли.

   Кребс попросил немного отсрочки, и мы пошли завтракать. В соседней большой комнате был накрыт стол. Было первое мая, солнце уже встало, день был замечательный…

    В это время приехал генерал Василий Соколовский, заместитель Жукова, командующего первым Белорусским фронтом. Тут Кребс встает, подходит к окну и говорит: «Сегодня Первое мая – великий праздник наших народов». При этом обращается к Соколовскому, потому что у того выше чин, чем у Чуйкова. Соколовский отвечает: «Я не знаю, как у вашего народа, но у нашего народа сегодня действительно великий праздник!» - «А откуда вы так хорошо знаете русский язык?» Кребс говорит: «Я помню, как в 1941 году вы, господин генерал, командовали парадом на Красной площади. А я в то время работал военным атташе немецкого посольства в Москве». Соколовский ответил, что не помнит его. Кребс попросил уединенной встречи с Соколовским и Чуйковым. Они ушли в кабинет, и там Кребс начал вновь упрашивать разрешить прилет Деница. На что получил ответ: если Сталин сказал – безоговорочная капитуляция! – значит, так оно и будет. Кребс предложил: «Тогда давайте я вам привезу провод, и вы сами об этом скажете Геббельсу».

    Мы пошли провожать Кребса, его сопровождал генерал-лейтенант Михаил Духанов. Когда Кребс уехал, Чуйков дал приказ: как только фашистский генерал пересечет линию фронта, открыть огонь из всех орудий, бить по центру Берлина, измолотить его весь. Мы ждали первых залпов с замиранием сердца. И когда генерал Духанов довез Кребса до линии фронта – это было очень близко от нашего штаба – началась сильная артиллерийская канонада. Советская артиллерия била по рейхстагу, по имперской канцелярии, где покончил с собой Гитлер. В подвале канцелярии находился Геббельс. Позже мы узнали, что в этот же день Геббельс со своей семьей и Кребс вместе с ним покончили жизнь самоубийством. Получается, что мы видели Кребса в последний день его жизни…

    После артиллерийского огня всё в Берлине закончилось. Из оставшихся немцев – кто был убит, кто сдался. Мы победили! Всех нас переполняло чувство огромного праздника.

    Утром второго мая мы поехали к рейхстагу. У меня есть фотография, где мы у этого горящего здания. И, кстати, на стене там была надпись: «Мы из Ельца!» Кто-то из моих земляков написал чем-то белым, не то мелом, не то краской. Было очень ярко написано. Эту надпись снимали во всех фильмах о последних днях гитлеровского рейха…

    Мы зашли в имперскую канцелярию, в кабинет Гитлера. Я рылся в его письменном столе. Там было много всяких бумаг. В частности, ворох поздравительных телеграмм немцам, которые прожили в супружеском браке по 50 лет. Гитлер лично поздравлял семьи, которые отмечали золотую свадьбу. У меня сохранилась еще одна фотография: стою у имперской канцелярии, и в руках у меня те самые письма Гитлера. Я их потом тут же выкинул, кому они были нужны…

    Видел тела семьи Геббельса, видел, как некоторые наши солдаты со слезами на глазах в исступлении стреляли в труп второго фашиста Германии: «Изверг! Исчадие ада! Даже своих детей не пожалел!»

    Мне в те дни довелось быть свидетелем таких событий, которые даже нарочно придумать совершенно невозможно. Это было невероятное время…»

    Когда замолкли пушки, вновь настало время муз. Через несколько дней, 7 мая 1945 года случился самый знаменательный концерт из всех, которые были у Тихона Хренникова в военное время.И ведь он, в отличие от всех других, оказался записан на пленку! И не просто записан, а передан в радиоэфир в непосредственной живой трансляции!

    А дело было так. Войска, проводившие последнюю зачистку столицы Германии от прятавшихся фашистов, обнаружили полуразрушенную студию Берлинского радио. Уже известному нам по воспоминаниям композитора генералу Духанову пришла в голову светлая мысль: «А ну-ка, ребята, скоммутировать получится? Вдруг, заработает?» Техники поколдовали над кучей развороченных проводов и доложили: «Работает! Можем выходить в эфир!» Генерал отрапортовал Чуйкову, тот приказал: срочно позвать артистов и дать на весь мир первую радиопередачу из логова поверженного врага. Пусть через музыку и песни мир узнает, что войне пришел конец, мы победили.

    Поблизости оказались композиторы Матвей Блантер и Тихон Хренников, поэты Константин Симонов и Евгений Долматовский. Перед небольшой аудиторией из солдат и офицеров советской армии артисты дали часовой концерт, каждый исполнил по пять-шесть своих произведений. По нескольку стихотворений прочитали поэты, по нескольку песен спели композиторы, аккомпанируя себе на рояле.

    Берлинское радио было неплохо оборудовано, поэтому концерт не только передавали в эфир, но еще и записали на магнитофонную пленку. Запись забрал с собой генерал Духанов. Впоследствии он сделал копии для Чуйкова и всех участников концерта. Получила ее и войсковая радиостанция «Волга», которая передавала концерт в записи летом 1945 года. Крутили его целиком и отрывками по радио и в последующие годы, но мало кто знал, что это за концерт и где он записан. А ведь по символичности этот концерт победителей можно сравнить разве что с водружением знамени Победы над рейхстагом. Скорее всего, Сталину никогда не докладывали подробности об этом концерте, и приказ на «раскрутку» всей этой истории не был отдан. 

    В начале июня 1945 года Тихон Хренников вернулся в Москву. Приехал он на трофейной немецкой автомашине, подаренной ему Чуйковым. Автолюбителем Хренников никогда не был, водить машину так за всю жизнь и не научился. Чуйков выделил ему в качестве шофера демобилизованного бойца. Доехали они из Берлина прямо до 3-й Миусской. «Всё, Тихон Николаевич, я вам больше не нужен?» - спросил боец. Попрощались. «Минуточку, я только вещи свои заберу из машины», - и парень полез обратно. На глазах изумлённого композитора он отодрал обшивку одной из дверей, а оттуда посыпались – часы, кольца, цепочки. Рассовав торопливо свои трофеи по карманам, случайный попутчик исчез в утреннем московском тумане. А Тихон вспомнил про свой рюкзак с единственным трофеем из Германии, который он вёз семье – вяленым окороком, и вздохнул. Не мог он судить того солдата.

    К сожалению, и мы, спустя 70 с лишним лет после тех событий, так и не говорим вслух об этом. Неужели, война все спишет? Жажда справедливой мести вполне объяснима и понятна, но стоит напомнить, что официально грабежи и насилие в советской армии пресекались, за это даже расстреливали. Но неофициально на многое начальство закрывало глаза. И все же, где граница между репарациями - компенсацией гигантских потерь от оккупации Германией советской территории и захватом чужой частной собственности, простым грабежом?

    Кстати, автомобиль этот немецкий Тихон Хренников на следующий же день передал в пользование Союзу композиторов.

    «… Есть глубокий смысл в том, какой застали мы Москву спустя три месяца после нашего отъезда, – писал в своих воспоминаниях Тихон Николаевич. - Согретая животворным солнечным теплом, ярко освещенная по вечерам столица радостно встречала своих граждан-воинов. Через два дня я повстречался с друзьями – доблестными солдатами и офицерами, приехавшими на парад победителей. Я ходил с ними по улицам Москвы, и, казалось, самый воздух был напоен дыханием победы, чудесной, живой, осязаемой. И все существо мое наполнялось гордостью, что рядом со мной шагали люди, завоевавшие эту победу своей стране, своему народу!»

    В шесть часов вечера 9 мая 1945 года, в незабываемый день великого праздника Победы, тысячи москвичей устремились к мостам у Кремля – Москворецкому и Большому Каменному. Давно уже был загадан многими этот желанный час первого послевоенного свидания – c легкой руки авторов провидческой киноленты. Тысячи людей пришли «в шесть часов вечера после войны» на берега Москвы-реки, туда, где поэт и композитор назначили им свидание с осуществившейся мечтой.

    (*) В 1960-е годы, после развенчания культа личности, имя вождя убирали отовсюду, откуда можно. Выкинули его и из песни Хренникова. Строчки в «Марше артиллеристов» стали звучать так:

Артиллеристы, точный дан приказ,

Артиллеристы, зовёт Отчизна нас.

Из сотни тысяч батарей,

За слёзы наших матерей,

За нашу Родину – огонь, огонь!

    Фонограмма к фильму была переписана. А потом, в 1990-е годы, был возвращён на своё место первоначальный вариант.

назад