- Главная
- Разделы журнала
- Персоны
- Жребий несчастливого вождя
Жребий несчастливого вождя
Виктор Добров 14.12.2019
Виктор Добров 14.12.2019
Жребий несчастливого вождя
«Немногие лишь лица, приближённые к нему более прочих,
могли оценить высокие его качества».
Генерал М. И. Богданович.
Вождём несчастливым этот человек был назван в стихотворении «Полководец», написанным А. С. Пушкиным в 1835 году. Описывая Военную галерею Зимнего дворца и размещённые в ней портреты военачальников, поэт акцентирует внимание на одной из картин Доу. Пушкин не называет имени полководца, изображённого на портрете, но даёт описание столь полное, что персонаж вполне узнаваем. Сетуя над несправедливостью, допущенной в отношении своего героя, и осуждая его современников, великий поэт, тем не менее, намеренно или случайно называет его... чужим:
О вождь несчастливый!.. Суров был жребий твой:
Всё в жертву ты принёс земле тебе чужой.
Заслуги этого полководца, впрочем, были признаны официально. Он стал военным министром Российской империи, князем и вторым из четырёх полных Георгиевских кавалеров за всю историю ордена. Наряду с ним в те годы полным кавалером был только М. И. Кутузов, а перед Казанским собором в Петербурге стоит два памятника - Кутузову и ему - фельдмаршалу Михаилу Богдановичу Барклаю-де-Толли. Памятники полководцам, чей вклад в победу над французами в Отечественной войне 1812 года был, как минимум, равнозначным, а, по мнению ряда историков, светлейший князь Голенищев-Кутузов лишь... следовал планам своего предшественника. Следовал настолько хорошо, что получил всемирную славу победителя Наполеона, снискал всеобщее признание, народную любовь и отодвинул в тень Барклая... Но тот же Пушкин, написав «Полководца», извинялся перед дочерью Кутузова Е. М. Хитрово за то, что, мол, над лирами и музами поэт не властен...
В своё время военный историк, генерал В. И. Харкевич сказал: «Несправедливость современников часто бывает уделом великих людей, но немногие испытали на себе эту истину в такой степени, как Барклай».
Но почему современники были так несправедливы к полководцу, и почему Пушкин считал его чужим на русской земле?
*****
Быть может, дело в происхождении?
Барклаи (Беркли) были из старинного шотландского дворянского рода, ведущего свою родословную века эдак с XI. Представители этого рода со временем расселились по Европе, в частности род Барклаев в середине XVII века обосновался в Риге. Эта ветвь со временем утратила права на дворянство и числилась бюргерами, но потомки шотландцев были отнюдь не рядовыми рижанами. В частности, дед Михаила Богдановича Вильгельм Барклай-де-Толли был негоциантом, муниципальным советником, затем - бургомистром богатого ганзейского города Риги. Когда по итогам Северной войны Балтийские земли прочно вошли в состав Российской империи, множество местных жителей решили попытать счастья на русской службе. Вильгельм в 1710 году присягнул на верность России и стал первым русским подданным в роду Барклаев, а его младший сын Вейнгольд-Готтард Барклай-де-Толли - отец будущего полководца, поступил на службу в русскую армию. Выйдя в отставку поручиком, Вейнгольд-Готтард взял в аренду небольшое поместье и женился на Маргарет-Элизабет фон Смиттен. Кстати, Готтард по-немецки означает «Богом данный», и его сын, получив при рождении имя Михаэль-Андреас, на русский манер именовался Михаилом Богдановичем.
С датой его рождения возникла, как это часто бывает, некая историческая путаница, и, основываясь на современных исследованиях, примем год 1757, а не указываемый ранее 1761.
Отец Михаила богатством похвастать не мог, поэтому с благодарностью принял помощь родственника жены героя Семилетней войны и полковника русской армии Георга-Вильгельма фон Вермелена, который взял четырёхлетнего Михаила на воспитание к себе в Санкт-Петербург. Полковник фон Вермелен, как отмечают исследователи, «доставил ему превосходное воспитание» и неполных одиннадцати лет «записал племянника гефрейт-капралом в Новотроицкий кирасирский полк с оставлением дома для окончания наук». Хотя Михаил получил домашнее образование, но оно было весьма добротным: «Он пристрастился к чтению.., любил уединяться и предаваться раздумьям, был не по годам серьёзен и замкнут, изучал русский, французский и немецкий языки, арифметику, военную историю и фортификацию». Кстати, математике его обучал известный учёный Леонард Эйлер.
В общем, пример дяди, полученное образование и требования того времени, предписывающие молодым дворянам служить отечеству, предопределили судьбу Михаила. Неполных девятнадцати лет он поступил на службу в Псковский карабинерный полк, повторяя судьбу тысяч дворянских недорослей.
Через два года он получил первый офицерский чин - корнета, но вот следующие два десятка лет его военную карьеру назвать быстрой нельзя. Следующий чин подпоручика он получил лишь через 5 лет, хотя был исполнительным, точным и даже педантичным офицером. Его командиры отмечали безукоризненную службу, но происхождение... Потомок бедного и незнатного рода, не имеющий влиятельной родни среди элиты империи, не мог рассчитывать на быструю карьеру, а безупречная служба хотя и гарантировала продвижение в чинах и должностях, но довольно медленное. Единственным шансом выдвинуться была возможность отличиться в сражениях. И всё же честная служба сыграла свою роль в судьбе молодого Барклая. Выходя в отставку, его командир генерал Рейнгольд-Людвиг фон Паткуль в самых лестных тонах рекомендовал Барклая-де-Толли графу Фёдору (Фридриху) Евстафьевичу Ангальту. Последний был дальним родственником императрицы Екатерины II, и в апреле 1784 года его приняли на русскую службу с чином генерал-поручика. Вот под командование этого незаурядного человека, которого Фридрих Великий считал превосходным тактиком, 1 января 1786 года поступил поручик Барклай-де-Толли. Через 2 года Михаил Богданович, получив место старшего адъютанта у двоюродного брата Фёдора Ангальта генерал-поручика принца Виктора Амадея Ангальт-Бернбург-Шаумбург-Хоймского и чин капитана, отбыл в действующую армию.
*****
Воевал офицер храбро, за штурм Очакова получив «штурмовую медаль» (золотой Очаковский крест на чёрно-оранжевой Георгиевской ленте, предназначался для офицеров, участвовавших в знаменательных сражениях, но не получивших орден Георгия или Владимира), за спасение от турецких ятаганов раненого принца Ангальта вновь учреждённый орден Святого Владимира 4-й степени с бантом, девиз которого «Польза, честь и слава», став вторым кавалером этой награды, вслед за будущим адмиралом Д. В. Сенявиным. А военную кампанию завершил секунд-майором, перейдя в штаб-офицерские чины.
Новый чин давал возможность получить командные должности, и Барклай поступил в Изюмский легкоконный полк, с оставлением в звании дежурного майора при принце. В 1789 году он отличился в битве под Каушанами, при взятии Аккермана и Бендер, но принц Ангальт, назначенный командовать корпусом в Финляндии, ставшей ареной русско-шведской войны 1788-1790 годов, вытребовал бывшего адъютанта к себе.
В сражении при Керникоски 19 апреля 1790 года смертельно раненного принца из сражения вынес на руках Барклай-де-Толли. Умирающий военачальник подарил Михаилу Богдановичу свою шпагу, которую тот через двадцать восемь лет прикажет положить с собой в гроб, хотя на тот момент неоднократно был награждён почётным оружием (золотая шпага с алмазами и лаврами с надписью «за 20 января 1814 г.», шпага, украшенная алмазами, от муниципалитета Лондона).
Этих людей действительно многое связывало. Принц первым из высшего начальства обратил внимание на военный талант своего адъютанта и всячески способствовал его развитию, поручая самые сложные поручения. И получая боевой опыт, Михаил, параллельно исполняя обязанности адъютанта, постигал штабную работу, что, в свою очередь, способствовало глубокому постижению военной службы. Казалось бы, смерть покровителя поставит крест на военной карьере Барклая, но этого не случилось, так как начальство умело ценить храбрых и, что более важно, знающих офицеров.
В 1798 году Барклай-де-Толли был назначен шефом (должность полкового шефа считалась генеральской) 4 егерского полка и произведён в полковники, а так как все полки тогда были переименованы по фамилиям своих шефов, то полк стал называться «егерским Барклая-де-Толли». За отличное состояние этого полка 2 марта 1799 года император Павел I пожаловал Михаила Богдановича в генерал-майоры.
На то, чтобы достичь этого положения, Барклаю понадобилось более 20 лет. Тот случай, когда незнатное происхождение при равных заслугах вынуждает давать дорогу более родовитым. Но с этого момента началась его карьера полководца и администратора.
Свой опыт и знания Барклаю-де-Толли вскоре пришлось применить на практике в боях с армией Наполеона в 1806-1807 годах, где он командовал авангардом, а затем арьергардом армии Беннигсена. За отличия в этой кампании, помимо высших наград, Михаил Богданович получил чин генерал-лейтенанта и назначен командиром 6-й пехотной дивизии. В этот период ему довелось дважды встретиться с императором Александром I, и уже тогда Барклай докладывал ему о неизбежности войны с Наполеоном. Определяя своё видение будущей войны, он впервые упомянул о возможности применения тактики «выжженной земли», ну или «скифской тактики»,
В 1809 году, уже командуя Отдельным экспедиционным, а затем Васским корпусом в Финляндии, Барклай-де-Толли совершил блестящий обходной манёвр, выйдя по льду пролива Кваркен в тыл противника и заняв без боя город Умео. Эта беспрецедентная и несколько авантюрная, на первый взгляд, военная операция вынудила шведов начать мирные переговоры и привела к окончанию военных действий между Россией и Швецией. Территория Финляндии была присоединена к России, а Барклай-де-Толли был вначале назначен главнокомандующим Финляндской армией, а затем генерал-губернатором новоприобретённой Финляндии, произведён в генералы от инфантерии и после заключения мира награждён орденом Святого Александра Невского.
Следует понимать, что чин генерала от инфантерии, согласно Табели о рангах, был чином 2 класса и следовал сразу за генерал-фельдмаршалом. В российской армии, как, впрочем, и во многих других, существовало понятие «старшинства в чине» или «старшинства производства». Оно определяло временной показатель для ранжирования имеющих одинаковые чины офицеров, а Барклай-де-Толли среди генерал-лейтенантов занимал 47-е место. После присвоения чина обойдёнными несправедливо посчитали себя 46 генералов из 61, и «конфликт был еле улажен после вмешательства Александра I». Это не прибавило популярности Михаилу Богдановичу, а последовавшее 20 января 1810 года назначение его военным министром и введение в Сенат всерьёз принято не было. Никто не собирался принимать во внимание ни его военные заслуги, ни его управление Финляндией.
А ещё его поведение и манера держаться.
«Не последнюю роль в отношении к Барклаю правительственных верхов играли и некоторые черты его характера, поведения. Внутренне ощущая, видимо, прерванную связь со своим древним шотландским родом, он держался порой с гордым и суровым отчуждением, в житейских и деловых обстоятельствах был независим и холоден с окружающими, но главное, пренебрегал нормами придворной жизни («неловкий у двора», как удачно подметил это А. П. Ермолов). Барклай не был царедворцем, чурался искательства среди приближённых к правящей династии особ и всем складом своей биографии и своим обликом воспринимался и старинной военной знатью, и новоявленной аристократией как лицо, выдвинувшееся случайно и незаслуженно.
Нечего и говорить, что такая «социальная репутация» сильно воздействовала на отношение к Барклаю в определённых общественных кругах и впоследствии» (А. Г. Тартаковский).
Но Михаил Богданович, игнорируя выпады недоброжелателей, занимался порученным ему делом.
*****
Проводя подготовку к войне с Францией, он в короткие сроки наладил работу военного министерства, добившись чёткого взаимодействия между департаментами; изменил систему снабжения армии обмундированием, оружием, провиантом, фуражом; обеспечил строительство военных сооружений и крепостей; приступил к реформированию армии. Уже в конце 1810 года она насчитывала 400-420 тысяч человек с 1552 орудиями, к июню 1812 года число войск было доведено до 480 тысяч человек с 1600 орудиями. В конечном итоге, все сухопутные силы Российской империи составили более пятисот тысяч человек регулярных войск. Такого в России не было никогда! Хотя при этом не следовало забывать про огромные территории Российской империи и военные действия, которые она вела. Всё это не способствовало концентрации таких сил в одном месте.
Не менее важным делом была разработка «Уложения для управления большой действующей армии», заменившая устаревший Устав 1716 года, а также регламентирующая жизнедеятельность армии: «Наставление пехотным офицерам в день сражения», «Общий опыт тактики», «Воинский устав пехотной дивизии», «Общие правила для артиллерии в полевом сражении», «Начертание на случай военных ополчений».
Ещё Михаилу Богдановичу принадлежит идея создания службы военной разведки и контрразведки, с первых дней своего существования показавшей высокую эффективность работы.
И, разумеется, планы будущей войны, та самая тактика «выжженной земли». Та, которую он озвучивал императору ещё в апреле 1807 года, и которая легла в основу оборонительного плана. Да, были и другие планы, наступательного характера тоже, составленные после заключения русско-прусской конвенции. Но на Пруссию в качестве союзника надеяться следовало с оглядкой, поэтому Барклай отметил: «С учётом внешнеполитических изменений». Он оказался прав в своих прогнозах: накануне войны Пруссия перешла на сторону Франции.
Ещё заслуживает внимания так называемый план Фуля (Пфуля), составленный советником императора генерал-майором Фулем, в прошлом прусским военным теоретиком, офицером Генштаба, перешедшим в 1806 году на русскую службу. Вкратце, в основе лежала сдерживающе-наступательная стратегия, построенная на взаимодействии двух армий. Однако, согласно замечанию историка В. В. Пугачёва: «Если по Барклаевому плану велась фактическая подготовка, то план Фуля по существу не оказал никакого влияния на русские военные приготовления».
Таким образом, этот план, скорее всего, маскировал истинные намерения русского Генштаба.
Следует отметить, что многие из русских генералов не признавали необходимости отступления русских войск во внутренние области империи и даже были совершенно противоположного мнения. А император внёс определённую сумятицу, сообщив осенью 1811 года: «В случае войны я намерен предводительствовать армиями». В апреле 1812 года император прибыл в Вильно в главную квартиру 1-й Западной армии, приняв командование этой армией и фактически взяв на себя функции главнокомандующего. А в июле Александр покинул армию, оставив её под командованием Барклая-де-Толли. Но последний, будучи командующим армией и военным министром, верховным главнокомандующим назначен не был, что впоследствии привело к соперничеству между командующими армиями и изрядно навредило русской армии в целом. От императора же тем временем поступили «Правила для военных действий», согласно которым «каждая из русских армий, атакованная превосходными силами, должна была отступать». При этом предполагалось, что другая армия, «не имеющая против себя столь превосходных сил», могла осуществить «решительное наступление во фланг и в тыл неприятеля». Иными словами, некий гибрид «плана Фуля» и «скифской тактики», который не мог быть осуществлён из-за открытого соперничества между командармами и сильной растянутостью армейских коммуникаций. Русская армия (на начало войны 127000 человек, 558 орудий), уступающая числом Великой армии Наполеона (свыше 600000 человек, 1500 орудий), могла выиграть лишь в случае следования утверждённому плану. И Барклай, слушая постоянные упрёки, обвинения в трусости, был вынужден скрывать свои намерения и иногда объявлять в приказах вовсе не то, что требовалось обстоятельствами и необходимостью. Всё это требовало немалого мужества.
Впоследствии император в своём письме 24 ноября 1812 года написал Барклаю: «Принятый нами план кампании, по моему мнению, единственный, который еще мог иметь успех против такого врага, как Наполеон.., неизбежно должен был встретить много порицаний и несоответственной оценки в народе, который должен был тревожиться военными операциями, имевшими целью привести неприятеля в глубь страны. Нужно было с самого начала ожидать осуждения, и я к этому приготовился».
Но император также отдавал себе отчёт в том, что на момент начала военных действий этот план в обществе был бы воспринят как измена и в августе требовал от Барклая совсем иного: «Я не могу умолчать, что хотя, по многим причинам и обстоятельствам, при начатии военных действий нужно было оставить пределы нашей земли, однако же не иначе как с прискорбием должен был видеть, что сии отступательные движения продолжались до Смоленска. С великим удовольствием слышу я уверения ваши о хорошем состоянии наших войск, о воинственном духе и пылком их желании сражаться. Не менее доволен также опытами отличной их храбрости во всех бывших доселе битвах и терпеливостью, оказанною ими во всех многотрудных и долгих маршах.
Вы развязаны во всех ваших действиях, без всякого препятствия, а потому и надеюсь я, что вы не пропустите ничего к пресечению намерений неприятельских и к нанесению ему всевозможного вреда…
Я с нетерпением ожидаю известий о ваших наступательных движениях, которые, по словам вашим, почитаю теперь уже начатыми».
Вот такая вот двойственность. И самое главное, что если по-человечески этот поступок императора вовсе не красит, то с точки зрения политики, он был единственно верным, так как давал возможность успокоить горячие головы, принеся им жертву - немца. (Барклай был шотландского происхождения, но тогда в России всех европейцев называли немцами: английские немцы, испанские немцы и т.п., только германцы по какой-то причине остались просто немцами. Примечание автора).
То есть происхождение вновь сыграло свою роль в судьбе Михаила Богдановича, на сей раз не худородство, а иноземные корни. И бесполезно было уверять императора, что к ноябрю французские войска будут вынуждены покинуть Россию более поспешно, нежели вступили туда, ибо в своё время он неосторожно сказал, что «смотрит на Москву не более как на одну из точек на географической карте Европы и не совершит для этого города точно так же, как и для всякого другого, никакого движения, способного подвергнуть армию опасности, так как надобно спасать Россию и Европу, а не Москву». Ему живо это припомнили.
Князь Багратион с кавказским пылом восклицал: «Нельзя оставлять такую добрую, такую хорошую родину! … Барклай ведёт гостя прямо в Москву». Атаман М. И. Платов после Смоленска заявил, что никогда больше не наденет русский мундир - «это стало позорным», а брат царя великий князь Константин, руководивший гвардейским корпусом, говорил: «Не русская кровь течёт в том, кто нами командует...». Вместе с группой генералов он явился к Барклаю, накричал на того, назвал «немцем, подлецом и изменником, продающим Россию». В ответ великий князь услышал: «Пусть каждый делает своё дело, я сделаю своё».
*****
Когда главнокомандующим был назначен М. И. Кутузов, который продолжил отступление, то никто даже и не подумал упрекнуть его в следовании плану военного министра. Кутузов был своим, русским.
В Бородинском сражении Барклай-де-Толли командовал правым крылом и центром русских войск. Там он «в полной парадной форме, при орденах и в шляпе с чёрным пером стоял со своим штабом на батарее позади деревни Бородино», чуть ли не намеренно подставлялся пулям и, по собственным словам, «искал смерти - не нашёл». Под ним было убито пять лошадей, но сам полководец, по какой-то злой иронии судьбы, не получил ни царапины. После он написал императору: «С твёрдостью покоряюсь моему жребию. 26-го августа не сбылось моё пламеннейшее желание: Провидение пощадило жизнь, для меня тягостную».
22-го числа сентября генерал Барклай-де-Толли оставил армию и через Калугу и Владимир направился в своё имение Бекгоф в Лифляндии. Перед отъездом своему старшему адъютанту В. И. Левенштерну он сказал: «Я должен уехать. Это необходимо, так как фельдмаршал не даёт мне возможности делать то, что я считаю полезным. Притом главное дело сделано, остается пожинать плоды. Я слишком люблю Отечество и императора, чтобы не радоваться заранее успехам, коих можно ожидать в будущем. Потомство отдаст мне справедливость. На мою долю выпала неблагодарная часть кампании; на долю Кутузова выпадет часть более приятная и более полезная для его славы. Я бы остался, если бы я не предвидел, что это принесёт армии больше зла. Фельдмаршал не хочет ни с кем разделить славу изгнания неприятеля со священной земли нашего Отечества. Я считал дело Наполеона проигранным с того момента, как он двинулся от Смоленска к столице. Это убеждение перешло во мне в уверенность с той минуты, как он вступил в Москву. Моя заслуга состоит в том, что я передаю фельдмаршалу армию хорошо обмундированную, хорошо вооружённую и отнюдь не деморализованную. Это даёт мне право на признательность народа…»
А «признательный» народ в Калуге бросал в его в возок камни с криком: «Вот едет изменник!».
*****
Позже, как уже сообщалось ранее, Александр I признал правильность действий Барклая, но тот, рассчитывая и на публичную реабилитацию в глазах общественного мнения, выехал в Санкт-Петербург, чтобы добиться личной аудиенции у Александра I. 12 декабря, в день рождения императора, Барклай прибыл в Зимний дворец, однако собравшиеся придворные оказали ему ледяной приём. Лишь после того, как к Барклаю подошла императрица Елизавета Алексеевна и высказала ему своё сочувствие, присутствовавшие окружили генерала, выражая свою симпатию. Тем же днём Барклай получил письмо Александра I, в котором тот убеждал его вернуться в армию.
В армию он вернулся в 1813 году и принял командование 3-й армией, во главе которой руководил осадой и штурмом города-крепости Торн. Он отличился в сражениях под Торном, Кульмом, Лейпцигом, Парижем. Именным Высочайшим указом от 29 декабря 1813 года генерал от инфантерии Михаил Богданович Барклай-де-Толли возведён с нисходящим его потомством в графское Российской империи достоинство. 18 марта 1814 года получил фельдмаршальский жезл. 30 августа 1815 года генерал-фельдмаршал граф Барклай-де-Толли был возведён с нисходящим его потомством в княжеское Российской империи достоинство. В декабре ему в Санкт-Петербурге устроили триумф с почётным караулом и торжественным приёмом у императора.
Безусловно, весь этот дождь наград и почестей был вполне им заслужен, но после того, как император буквально принёс Барклая в жертву политической необходимости, никакие награды долгие годы не могли убрать весь негатив с имени великого полководца. В 1912 году военный историк А. Т. Борисевич сказал: «Могучими… выразительными стихами великий Пушкин прозорливо прославил Барклая-де-Толли, но историки всё ещё медлят отдать справедливость».