УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА - 22 Исторические мозаики

Вадим Приголовкин 8.02.2017

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА - 22

Исторические мозаики

Служака, или на чЁм стоят империи

Родион Егорович Гринвальд родился в 1797 году, службу начал пятнадцати лет юнкером в лейб-гвардии Кавалергардском полку. Вообще-то он был Мориц Рейнгольд, но первый начальник молодого эстляндского дворянина генерал Жандр (кого только не было в русской гвардии) был «не сильно силён в святцах» и заявил, что имени Мориц не имеется в русском языке, и поэтому предпочел второе имя Рейнгольд в вольном переводе на Родион. Так и повелось.

Юнкер оказался служакой; он даже все походы тех лет проделал в солдатской кирасе, и вообще, обязанности свои юнкерские выполнял по-настоящему, чем приобрел уважение солдат.

Таким оставался всю жизнь и на любой должности весь отдавался долгу и службе: служака, педант, чопорный и серьезный, не особо ловкий в свете, что было удивительно для гвардейца, одной из обязанностей которого было присутствие на вечерах и балах в самых аристократических семействах. Но даже кадриль с императрицей не могла отвлечь немца от службы: вернувшись домой в 3 утра, уже в 7 он неизменно был в манеже.

Во время восстания на Сенатской площади Гринвальд командовал эскадроном. В 1831 году водил в атаку под Варшавой Нижегородский кирасирский полк, в 1833 году стал командиром своего родного Кавалегардского. Сам он наиболее приятным временем своей службы считал годы, когда командовал 2-й кирасирской дивизией. «Днём – служба, вечером – разговоры о ней», - это слова самого Родиона Егоровича. Потом долго командовал гвардейским кавалерийским корпусом. Назначение его было встречено неоднозначно Петербургским обществом: в гвардейской кавалерии начинали свою карьеру сыновья богатейших и важнейших русских семейств, но мало-помалу гвардейцы оценили достоинства своего «сдержанного и осторожного, тяжёлого на похвалу, но прямого, честного и самостоятельного корпусного командира». А ведь до сих пор многие помнили конфуз, произошедший 23 года назад, когда в далёком 1833 году Николай I лично объявил Гринвальду о назначении его командиром Кавалергардов. Этикет и обычай требовал благодарить государя за оказанную милость, но наш служака немец поразил всех своей молчаливостью, ему даже и в голову не пришло благодарить за отличие и заверять, что оправдает доверие. Родион Егорович простодушно посчитал, что не имеет ничего существенного сообщить. Сам государь, говорят, был смущён таким афронтом и явно колебался, того ли командира назначает.

62 лет от роду Гринвальд был назначен главноуправляющим государственного коневодства, спустя 5 лет вдобавок стал членом государственного совета, а 18 декабря 1865, когда исполнилось 50 лет непрерывной службы, он был назначен шефом 4-го эскадрона своего родного кавалергардского полка.

Прошло ещё 10 лет. 18 декабря 1875 года приказом по кавалергардскому полку предписано было офицерам собраться к 10 часам на квартире Родиона Егоровича для принесения ему поздравлений с 60-летием службы.

Участники того посещения вспоминали: «… из кабинета вышел огромного роста сутуловатый старик в австрийской тужурке и с очками на лбу, вышел и остановился у притолоки, глядя с изумлением на полсотни офицеров в парадной форме. Полковой командир с почтением доложил, что общество офицеров прибыло принести поздравления по случаю юбилея. Далее состоялся занимательный диалог:

- Какого юбилея?

- Вашего высокопревосходительства…

- Юбилей мой был десять лет тому назад.

Воцарилось молчание.

- Ступайте, - сказал старик собравшимся, - такой юбилей не есть законен, ступайте, - и ушёл в кабинет.

Офицеры начали тихонько выходить, как опять отворилась дверь, и из кабинета появился Родион Егорович, он подал руку командиру полка и обратился к офицерам:

- Такие юбилеи не есть законны, но вы, господа, хотели утешить старика. Благодарю вас, благодарю душевно и искренне… Это хорошо – помнить старых служак, но… всё-таки это не есть законно. – Голос его дрогнул. – Я очень, очень благодарю…».

Друг спас друга

Офицерский коллектив кадровых полков Российской императорской армии отличался, как правило, крепкой внутренней спайкой. По-другому быть не могло: кто не сходился с товарищами, уходил через два-три года службы. Оставались те, для кого полк становился домом и семьёй на долгие годы; офицер мог всю жизнь прослужить в одном полку, часто оставаясь десятки лет на одной и той же невысокой должности, что не считалось зазорным. Соответственно и отношения между сослуживцами складывались почти родственные, хотя были они все людьми разными, часто противоположными, но уживались.

Нижегородской губернии дворянин Бобоедов служил в лейб-гвардии Кавалергардском полку во времена Николая I. Отличался Гаврила Васильевич характером ровным и спокойным, умел ладить со всеми сослуживцами. Напротив, Пётр Шереметев был крайне вспыльчив, и с ним не всегда можно было ужиться. Вероятно потому на всех лагерях и походных квартирах с Петром Шереметевым подолгу жил Бобоедов и никогда не ссорился. Иногда он умел умерить вспыльчивость Шереметева, доходившего до безрассудства. «Я умел с ним ладить», - говорил Бобоедов.

В одно лето занимали они один дом. Бобоедов в нижнем этаже, Шереметев наверху. Как-то вечером, уставшие от учений, улеглись было спать, но услышали за окном пение. То проходила компания немцев-дачников с песнями и смехом. Разбуженный и рассерженный Шереметев завелся с пол-оборота: закричал в окно, чтобы прекратили пение, а когда пение не прекратилось, схватил кувшин с водой и запустил его в проходящую компанию. Немцы разбежались, но вскоре опять послышалось пение и смех. Для Шереметева это было достаточно: Бобоедов услышал быстрые шаги на лестнице.

Ожидая недоброе, он сразу выбежал на улицу и увидел Шереметева, одетого в одну рубашку, с колом в руке гнавшегося за немцами. Бобоедов бросился вдогонку. Шереметев уже догнал одного из немцев и замахнулся колом. Бобоедов закричал:

- Петр Васильевич, как ты меня ушиб! - и схватился за голову.

Шереметев тотчас бросил кол, и кинулся к приятелю.

- Что, где? – с испугом спрашивал он.

Убедившись, что вспышка прошла, Бобоедов признался, что вовсе не был ушиблен, а проделал комедию, чтобы его товарищ не совершил непоправимый поступок, о котором потом пришлось жалеть:

- Да что ты, Петр Васильевич, с ума сошёл? Ведь ты наповал мог убить человека!

Шереметев отмахнулся:

- А, так ты притворялся? Стоит из-за этих дураков. Так им и надо! Что они, черти, тут шляются по ночам.

Но позже, конечно, благодарил своего приятеля за своевременное вмешательство.

Не воюйте с русскими - 4

Похоже на анекдот, но поверьте - реальный исторический факт. В августе 1914 года в разгар гигантского, по сути решающего сражения Первой мировой войны в ставке Германского Верховного главного командования несколько часов царила страшная паника. Причиной стала перехваченная немцами телеграмма, которая гласила, что 70000 русских загружены на корабли и отправлены в Англию. Кайзер Вильгельм и его начальник Полевого Генерального Штаба Мольтке не находили себе места: в Германии, да и во всём мире тогда существовала твёрдая уверенность о неисчислимых русских людских резервах. Призрак русского десанта в Бельгию, высаженного с британских кораблей, тревожил разум немецкого верховного командования задолго до войны. И вот, кошмарный десант становился реальностью, грозя срывом всему плану Шлиффена.

Потом разобрались. Причиной паники стала телеграмма, отправленная неким русским коммивояжёром из Архангельска в Лондон. Экономя деньги, тот сократил текст, вычеркнув слово «яйца».

Надо полагать, что 70000 русских яиц прибыли по назначению в целости и сохранности. Но нервозности в головы немецкого руководства добавили. Кажется, небольшой эпизод, но такие вот нервности – мнимые и реальные – в итоге окончательно выбили из колеи генерал-полковника Мольтке, не отличавшегося силой воли и в мирное время. Не выдержав огромного нервного напряжения, главный немецкий военачальник в решающие минуты начал ошибаться, допускать промахи и в решающие дни битвы на Марне фактически самоустранился от руководства войсками. Во многом из-за этого Германия проиграла то первое, главное сражение войны, а с ним и всю войну.

За другой эпизод не поручимся, возможно, просто фронтовая байка, но всё же…

Осенью 1914 года немецкая армия, одержав ряд побед над русскимив Восточной Пруссии, вторглась на русскую территорию. А тут всё пошло не так. Надо сказать, что блестящие (скажем прямо) победы немцев на своей территории были во многом обусловлены отличными дорогами германской заграницы. В результате немцы, имея преимущества в скорости маневра, успевали сосредотачивать на решающих участках превосходящие силы, за счёт чего добивались успеха.

В России, естественно, было по-другому. Даже немногие имевшиеся на русской стороне дороги со щебеночным покрытием оказались совершенно непригодны для движения германской тяжёлой артиллерии и грузовиков. Само собой разумеется, как это обычно бывает в трудную для России минуту, на её стороне оказался сам Господь Бог: на несколько дней зарядили ливни, непроезжими стали и грунтовые, и щебёночные дороги. Очевидцы говорили, что по неподготовленным просёлкам в тех условиях передвигаться было и то легче.

Немецкое наступление быстро выдохлось. Ходила в те дни по войскам такая байка. Взятый в плен немецкий офицер после допроса якобы сказал: «Вот вы, русские, утверждаете, что не готовились к войне. В таком случае, каким же образом вам удалось за столь короткое время превратить все свои дороги в непролазное болото? Совершенно ясно, что вы ещё задолго до войны умышленно занимались их порчей».

Дела шпионские: вежливые люди Российской империи

Традиционно в исторической и мемуарной литературе на русскую разведку конца XIX-го начала XX века выпадает много нареканий, дескать, плохо работала. Да и всё наше тогдашнее общество, даже военное, зачастую жило по устарелым понятиям военного рыцарского романтизма, когда даже к своим шпионам относились чуточку брезгливо, а важные военные тайны запросто выбалтывали на страницах газет. Но были у нас и успехи. И что интересно, многие из них до сих пор покрыты завесой тайны, словно бы беспечность в одном компенсировалось сверхсекретностью в другом.

Это было в самом начале ХХ века. В бытность генерала Сухомлинова начальником штаба Киевского военного округа произошел следующий случай. В Галиции, в городе Злочиве, что недалеко от русской границы, стояла австрийская кавалерийская бригада. Уйдя как-то на лагерный сбор, бригада оставила на месте только караульную команду, в которой находилось много славян. Этот караул перепился замертво, понятное дело не случайно, и в это время несгораемый шкаф с секретной документацией штаба бригады был самым бесцеремонным образом взломан. Пропали документы по мобилизации.

Через некоторое время в Киев был доставлен чемодан со всей секретной начинкой, крайне интересовавшей русское командование. В том числе там были даже маршруты следования австрийских подрывников, назначенных для разрушения русских железных дорог на случай войны. Командовавший войсками округа генерал Драгомиров остался очень доволен работой подчиненных. А чемодан отправили в Петербург в сопровождении самого начальника штаба округа. Это ему была как бы награда за отлично проведённую спецоперацию.

Наглость действий русских диверсантов просто поражает. Умудриться обчистить штаб сопредельной страны в мирное время и без всякого повода! И обратите внимание, как сдержано этот эпизод описал Сухомлинов. Спустя 20 лет, уже не было тогда ни Австрийской, ни Российской империй, а он не назвал ни деталей операции, ни одного имени, ни даже точной даты.

Ещё более поразительный эпизод всплыл только после развала СССР. Кто-то из отставных советских дипломатов рассказал журналистам, кстати, тоже не раскрывая подробностей. Даже страну не назвал, где всё произошло. Случилось это много лет спустя после Второй мировой войны в одном из государств юго-восточной Азии, где этот дипломат работал тогда на не очень высокой должности. Но именно в его дежурство в посольство СССР пришли два высокопоставленных религиозных деятеля этой страны и попросили организовать встречу с представителем советской разведки. Встречу им организовали. И вот эти престарелые священнослужители вдруг представляются: штабс-капитан такой-то, полковник такой-то, и рассказывают, что они - офицеры российского генштаба, были направлены в данную страну сразу после русско-японской войны с задачей внедриться в местное общество и занять высшие посты в религиозной её структуре. И, дескать, задание выполнено, высшие посты достигнуты, но годы идут, им обоим уже по старости недолго осталось, и потому они желают передать всю наработанную агентуру, явки, пароли спецслужбам родной страны. И передали бесценные наработки.

Рассказывающий журналистам дипломат во время интервью несколько раз повторил: «Это надо же, какая преданность долгу, какая ответственность!».

Как привить уважение к женщине

Герой следующего эпизода всю жизнь гордо называл себя «чистокровный и потомственный солдатский сын». Отец его был сыном унтер-офицера Семёновского полка, мать – дочерью унтер-офицера Бородинского пехотного полка. Фамилия была самой распространенной в России – Иванов. В семье было три сына, и все вышли «в люди», стали офицерами. Получается, родители воспитывали детей правильно. Миша, второй сын в семье, родился в 1861 году. Его карьера была среди братьев самой успешной. Он стал генералом.

Но до этого было далеко. Пока Мише было 10 лет, он жил детством обыкновенно русского мальчишки и был ребёнком не из тихих: «или я бил, или меня колотили». В 11 лет Миша обнаружил, что на свете существуют девочки. Одна девочка (мемуарист на всю жизнь запомнил её имя – Катя Зубель) что-то такое сказала. Миша, конечно, в силу малолетства еще не до конца понимал, для чего существуют девочки, потому, обидевшись, схватил ветку можжевельника и давай бить по лицу обидчицы. Конечно, тотчас последовала жалоба отцу. Отец призвал сына и первый вопрос был:

- Чем бил, принеси…

Паренек был сообразительный, смекнул для чего. Нарвал огромный букет мягкой лебеды, который и вручил отцу. Папа конечно был не глупей, взял розги. Выпорол пребольно. Внушено уважение к женщине, вспоминал мемуарист.

Михаил Михайлович Иванов навсегда останется в истории Русской армии. Известный эпизод первого сражения Русско-Японской войны, когда полковой священник с крестом шёл в атаку впереди роты русских солдат, за что всего пятым по счёту в Русской армии получил орден Святого Георгия. Этой ротой командовал Михаил Иванов. Оставленный с ротой прикрывать отход полка, он выполнил задачу, после пробился на штыках. Из 156 человек из боя вышли всего 15, считая ротного.

Сдаётся дом с ребёнком

Семья Ивановых в Ярославле жила хорошо, да чёрт попутал, родители решили перебраться в Москву. В Ярославле всё было дёшево: говядина – 7 копеек фунт, масло топлёное – 15 копеек фунт, яйца – 5-6 копеек десяток, и так всё. На праздники мать пекла пироги, отец выпивал две-три рюмки водки и полрюмки давал Мише. Мать готовила вкусные кушанья: щи, борщ, лапшу, суп из кореньев, студень, лапшевник, картофельник и жареные грибы в сметане – на объеденье… Миша любил пироги со свежей капустой, с молоками рыбьими и ботвинью с соленой севрюгой. Летом наваривали всякого варенья, мариновали и солили грибы – всё собранное мамой с сыном за лето в лесу.

Зачем-то отец решил сменить службу и перебраться в Москву. Как известно, «город Москва бьет с носка». Хоть жалованье на новом месте было выше прежнего, но и цены в Москве были не ярославские. Да и начальник немец совсем оседлал. Промаявшись с год, в дождливый сентябрь решили возвращаться в Ярославль. Полоса неудач продолжилась, место Иванов старший потерял да вдобавок, не имея работы, вздумал на имевшиеся сбережения строить дом, для чего взял землю в аренду. Дом осилил, но деньги все закончились, а работы всё не было. Стало трудно, начали продавать, что было возможно.

Только в начале марта отцу удалось получить место конторщика в деревне графа Шереметева в селе Новом, за 67 вёрст, куда родители и уехали с младшим сыном. А Мише надо было учиться, экзамены на носу. И его оставили в качестве нахлебника у постояльцев, которых срочно нашли для своего нового дома. «Сдаётся квартира с ребенком».

Семья немца Шульца, кроме него, состояла из жены, двух дочерей десяти и шести лет, и сына пяти. Двенадцатилетний Миша оказался не лишним. «Жилось мне у них хорошо – кормили вкусно и сытно».

После экзаменов, в конце мая, мать пешком пришла за Мишей. Отдохнула дня три и ранним утром, с котомками за плечами и палками в руках, мама с сыном вышли из дома и мимо церкви, через мост, по утреннему холодку побрели…. В полдень пили чай в трактире, что у деревни Игрищи. Было трудно, но в 10 вечера были в селе Новом. 67 верст по широкой, обсаженной березами дороге.

Лето прошло хорошо, дела у отца поправились, и осенью Мишу вернули в Ярославль уже на тройке.

Шульцы к осени переехали на другую квартиру, и матери пришлось подыскивать других квартирантов. Подвернулся отставной поручик, ныне начальник разъезда Галицкий с женой Ольгой. Люди были добрые, но, в отличие Шульцев, безалаберные и легкомысленные. Оно и понятно – не немцы. Мишу часто оставляли дома одного, мальчику было страшно. Ещё Галицкий выпивал: потому пока в доме были деньги, первые 10-15 дней кормили хорошо, потом до получки переходили на чай. Зато приехавший навестить отец, поддавшись уговорам мальчика, купил ему ружьё, одностволку за пять рублей, Миша был в восторге. Галицкий подарил пороху, дроби и пистонов и научил стрельбе в цель – стреляли в дверь овина соседа, крестьянина Петунина. Теперь, оставшись один, мальчик заряжал ружье и ждал нападения… но никто не напал. С Галицким ходили гулять, стреляли ворон, галок и сорок. Ещё он брал мальчика с собой на службу; на разъезде на паровозе работал старик-француз Рурк. Он научил мальчика управлять паровозом и доверял под своим наблюдением вести поезд на станцию Ярославль – для какого мальчика это не счастье.

Жена Галицкого служила на станции телеграфисткой, научила Мишу работать азбукой Морзе.

К рождеству отец нашел в Ярославле работу и вернулся домой. Жизнь наладилась.

Галицкие съехали на казенную квартиру на станции.

Согласись, читатель, что-то было в этих дореволюционных людях, если можно было вот так доверить ребенка квартирантам: же немцам и даже пьющим отставным кавалеристам.

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА - 22 Исторические мозаики

Задать вопрос

Спасибо!