• Главная
• Разделы журнала
• Литературная страница
• Сон Раскольникова: русская революция. Снятие Каиновой печати

Сон Раскольникова: русская революция. Снятие Каиновой печати

Наталья Москаленко 2.11.2015

Наталья Москаленко 2.11.2015

Сон Раскольникова: русская революция.

Снятие Каиновой печати

    «Пусть это был только сон…. Во сне принимаешь действительность без спору…, во сне перескакиваешь через пространство и время и через законы бытия и рассудка и останавливаешься лишь на точках, о которых грезит сердце», – говорит герой «фантастического рассказа» Достоевского («Сон смешного человека»; 1877 год).

    Во сне Раскольников увидел, «что он сделал». Бог спросил Каина:

    «Что ты сделал?

    Голос крови брата твоего вопиет ко Мне от земли».

    (Быт. 4:10)

   И Раскольников увидел, что он сделал. Видеть – это значит знать непосредственно, это область, где сознание (у Достоевского – болезнь) бессильно. Раскольников именно увидел, и тут никакого понимания, рефлексии, осознания не было близко. Сон Раскольникова, а затем его мысли (сознание) после сна резко контрастировали: «Раскольникова мучило то, что этот бессмысленный бред так грустно и так мучительно отзывается в его воспоминаниях, что так долго не проходит впечатление этих горячечных грез».

    Раскольников увидел своё преступление как вселенскую вину, как мировую катастрофу…

    Таков был замысел романа и таков был главный герой романа: всё человечество в лице преступника должно определенно встать в отношение к Богу.

    И когда в Раскольникове побеждала жизнь, и он шёл в участок, и потом, на каторге за полтора года, он – не имел никакого доступа к Тому, Кто есть источник жизни…. И Бог не имел доступа к преступнику. Между ними не было общения.

    В преступнике что-то должно произойти – не постороннее, не внешнее, не насильное – такое, его собственное, которое раскроет границы его Я, прежде твердо сомкнутые сознанием.

    Это не будет смена понятий и ассоциаций, это не будет смена убеждений или переход на иные идейные позиции. Сон Раскольникова – это не сознательное, но это и не бессознательное. Такому состоянию есть отдаленный аналог в Священном Писании и в древнееврейском слове тардемá – «исступление», когда человек видит, что происходит, не теряет память, но он находится в исступлении, исторгнут из себя (исступил), чтобы не чувствовать боли или ужаса. То, что человек видит в исступлении (тардемá), он бы в бодрствующем состоянии перенести не смог.

*****

    Раскольников во сне увидел ошибку своего сердца, он увидел, что будет, когда весь народ совершит эту, его – Раскольникова – «ошибку сердца».

    Сознание преступника внезапно расширилось на народ…. До основания рухнула его «теория», что люди делятся на два разряда.

    Такой внезапности человек в обычном состоянии перенести не может. Воочию увидеть ошибку своего сердца может быть в тысячу раз больнее, чем сильная физическая боль. Достоевский пишет о том, что такое ошибка сердца: это – «заражённый дух»: «Ошибки и недоумения ума исчезают скорее и бесследнее, чем ошибки сердца…. Ошибки сердца есть вещь страшно важная: это есть уже зараженный дух иногда даже во всей нации, несущий с собою весьма часто такую степень слепоты, которая не излечивается даже ни перед какими фактами… причём, происходит даже так, что скорее умрет вся нация, сознательно, то есть даже поняв слепоту свою, но не желая (курсив Достоевского) уже излечиваться».

    «Ошибку сердца» Достоевский увидел воочию в западной цивилизации. «Ошибку сердца» и последствия её он пророчески предсказал и для русской истории. В 1862 году Достоевский увидел Всемирную выставку в Англии и ужаснулся: «Да, выставка поразительна. Вы чувствуете страшную силу, которая объединила тут всех этих бесчисленных людей, пришедших со всего мира, в единое стадо.… Как бы вы ни были независимы, но вам отчего-то становится страшно.… Это какая-то библейская картина, что-то о Вавилоне, какое-то пророчество из Апокалипсиса, воочию совершающееся. Вы чувствуете, что много надо вековечного духовного отпора и отрицания, чтоб не поддаться, не подчиниться впечатлению, не поклониться факту и не обоготворить Ваала, то есть не принять существующего за идеал».

    «Принять существующее за идеал», поклониться факту, заключиться в материальный мир («обоготворить Ваала») – соблазн западной цивилизации.

    Чтобы не поддаться этому соблазну (имя его «Вавилон»), нужен не потерянный в веках – «вековечный духовный отпор». Наше достояние – «вековечный духовный отпор».

    На христианском Востоке – «ошибка сердца» (наша ошибка сердца) была иной, чем на Западе. «Жить, чтобы существовать?» – вопрос Раскольникова. Нет, «он тысячу раз и прежде готов был отдать свое существование за идею, за надежду, даже за фантазию. Одного существования всегда было мало ему; он всегда хотел большего. Может быть, по одной только силе своих желаний он и счел себя тогда человеком, которому более разрешено, чем другому».

    «Отдать своё существование за идею, за надежду, даже за фантазию» – это подстерегающая русских ошибка сердца.

    «Сила желаний», которая выходит за рамки существующего, может быть огромной религиозной мощью. И эта же сила желаний может привести к разрушению настоящего во имя будущего – к утопии и мечте. Мечтатель – частый герой у Достоевского. Преданность мечте – так, или иначе, сопровождает, чуть ли не всех его героев. От силы желаний, заложенных в мечте – прямой путь к социальной утопии. Требование правды может внезапно перерасти в жестокий бунт и самоистребление.

    Главный герой романа – в высшей степени требовательный, бунтующий. Раскольников, сочиняя свою теорию, парадоксальным образом пришел к тому же, к чему пришли социалисты: «разрушение настоящего во имя лучшего» (собственные его слова). Все люди тогда логично подразделяются на два разряда: «первый разряд всегда – господин настоящего, второй разряд – господин будущего». Люди второго разряда (люди будущего) «имеют дар или талант сказать в среде своей новое слово» (курсив Достоевского) и для своей идеи, для будущего, для всего человечества могут разрешить себе «кровь по совести».

    Когда возникает идея, что наступает царство новой правды (после Христа – новой), то на русской почве (Достоевский был «почвенник») эта идея попадает в сферу утопии, а у нас, где утопия, там – «все позволено». Утопист на русской почве – чума.

*****

    Ошибка сердца откроется Раскольникову во сне – в видении. Свое преступление он оправдывал аргументами из всемирной истории. Поэтому он увидит свое преступление как всемирную катастрофу.

    «Ему грезилось в болезни, будто весь мир осужден в жертву какой-то страшной, неслыханной и невиданной моровой язве, идущей из глубины Азии на Европу...

    Появились какие-то новые трихины, существа микроскопические, вселявшиеся в тела людей. Но эти существа были духи, одаренные умом и волей. Люди, принявшие их в себя, становились тотчас же бесноватыми и сумасшедшими.

    Но никогда, никогда люди не считали себя так умными и неколебимыми в истине, как считали зараженные. Никогда не считали непоколебимее своих приговоров, своих научных выводов, своих нравственных убеждений и верований...

    Все были в тревоге и не понимали друг друга, всякий думал, что в нем одном и заключается истина, и мучился, глядя на других, бил себя в грудь, плакал и ломал себе руки. Не знали, кого и как судить, не могли согласиться, что считать злом, что добром…

    Кое-где люди сбегались в кучи, соглашались вместе на что-нибудь, клялись не расставаться, – но тотчас же начинали что-нибудь совершенно другое, чем сейчас же сами предполагали, начинали обвинять друг друга, дрались и резались…

    Оставили самые обыкновенные ремёсла.., остановилось земледелие.., начался голод».

    По сердцу, это наша история ХХ века, это русская революция. Голод – это конечный итог: люди подпали под печать Каина, которому было сказано:

    «Земля не станет более давать силы своей для тебя».

    (Быт. 4:12)

    Достоевский в Эпилоге делает важный мыслительный, оказавшийся пророческим для русской истории ход:

    Достоевский провидел Каинову печать на своём народе…

    Через «сон Раскольникова» Достоевский показал, чем может быть революция в России. Это не будет соблазн, исходящий от западной цивилизации (Европы), который «воочию увидел» Достоевский. Не благами «цивилизации» – обезбоженного состояния – прельстится человек. Соблазн буквально придет с другой стороны (обозначено – «Азии»), люди будут «отдавать существование за идею», мечту, фантазию.

    Причина катастрофы не экономика, не политика, не ошибки власти, не заговор, а, в конечном счете, только «зараженный дух» – проникший во все слои и сословия народной жизни «зараженный дух».

    Повреждены все сферы ума человеческого – нравственная, научная, правовая, религиозная. Наступило помрачение ума, которое непременно предшествует преступлению.

    Ошибка сердца – это не теория, не расчёт, не поиск своего интереса, это – подмена религиозной веры, ее энтузиазма и жертвенности, это – уверенность в истине, убеждение, мучение, слезы.… Но ошибка сердца не есть сознательная ложь.

    Это Каин солгал Богу, он стал неспособен к раскаянию и проклят.… Когда народ ошибается сердцем, он ложь принимает за истину. С подменой веры народ принимает на себя Каинову печать, но не проклятие Каина.

    Этапы духовного выздоровления у целой нации будут те же, что у Раскольникова: первое – это страдание понести.

*****

    Когда пророчество о революции сбылось, мы можем, как к неоценимому духовному опыту прибегнуть к исследованию Достоевского о природе Каиновой печати, когда она дается не в проклятие, а в наказание. В революции мы приняли на себя Каинову печать как наказание, и задача – в том, чтобы совлечь с себя Каинову печать. Как для личности, так и для народа одинаково достоверно, что печать Каина не снимается покаянием. Только – страданием.

    В этом смысл тоталитарного режима и внутреннего террора в России после революции. В этом смысл участия народа в самой жестокой из войн мировой истории. Народ понес великое страдание и через внутренний режим, и через войну с внешним врагом.

    Самое важное сейчас – усвоить то всенародное страдание.

    Необходимо с предельной ясностью видеть связь пережитого страдания с отступничеством всех сословий от исторических начал жизни нации, извлечь духовный смысл и сделать его своим. Не только кровь мучеников за веру мистически нас укрепляет, но все совокупное народное страдание – даже тех, кто стал соучастником утопии, совершил ошибку, соблазнился, был виновен и пострадал.

     Всенародное страдание может стать этапом на пути выздоровления, а может и не стать. Не станет оно – в том случае, если слушать тех, кто контрреволюционный террор рассматривают сам по себе, вне связи с революцией, которая положила на нас Каинову печать. Когда современный «Каин» – глупенький либерал или сознательный адепт западной либеральной идеологии – зовет нас каяться в контрреволюции, а не в революции, нужно знать, что тем он хочет окончательно пресечь («как ножницами отрезать») нас от нашего прошедшего, окончательно обесценить то всенародное страдание, которое уже пережито как наказание и принесено как жертва. Бесстыдно над жертвами террора и войны – глумятся, само страдание предъявляют как позор и проявление рабского духа.

    Когда «Каин» зовет нас каяться не в грехе – революции, цареубийства, гонений на Церковь, но каяться в наказании за грех, то он хочет одного: чтобы мы шли «путем Каина» (Иуд. 1:11).

*****

    «Фантастическая» картина неведомой какой-то грядущей мировой катастрофы больно задела Раскольникова. Почему «так долго этот бессмысленный бред так грустно и мучительно отзывался в его воспоминаниях»?

    Раскольников увидел, что он перед всеми виновен…

    Сердце Раскольникова во сне подсказало ему, что он виновник будущей мировой трагедии. Из идей Достоевского, может быть, самая пронзительная та, что каждый человек перед всеми виноват. Эта мысль – христианская и принадлежит всему христианскому миру, но она же и своеобразно – «своя» – русская. Если русский человек видит Правду, ему открывается весь мир.

    То, что увидел через сон Раскольников (что он перед всеми виновен), стало возможно только после Боговоплощения, когда Единый безгрешный пострадал за всех, и всех вина оказалась на Нём. Такой сон, как у Раскольникова, не снился никому до Христа.

    Бог воплотился – «не приходило то на сердце человеку, что приготовил Бог любящим Его» (1 Кор. 2:9). Эту идею Достоевский обозначил в Эпилоге «Преступления и наказания», развил ее в романе «Братья Карамазовы» и ей целиком посвятил «фантастический рассказ» – «Сон смешного человека».

    Герой рассказа решает застрелиться.… В ночь, сырую петербуржскую ночь, когда он положил убить себя, ему снится сон.

    Он выстрелил себе в сердце (хотя раньше положил непременно стрелять в голову) и был похоронен.… Какое-то «неизвестное существо», которое «имело как бы лик человеческий», перенесло его через бесконечные пространства – к другому солнцу, на другую землю.

    Увидев людей той земли, он «тотчас же, при первом взгляде на их лица, понял всё, всё! Это была земля, не оскверненная грехопадением, на ней жили люди не согрешившие, жили в таком же раю, в каком жили, по преданиям всего человечества, и наши согрешившие прародители».

    Я знал, – продолжает герой рассказа, – что «они никогда не поймут меня, а потому почти и не говорил им о нашей земле. Я лишь целовал при них ту землю, на которой они жили, и без слов обожал их самих, и они видели это и давали себя обожать, не стыдясь… потому, что много любили сами… Я часто говорил им, что я все это давно уже прежде предчувствовал, что вся эта радость и слава сказывалась мне еще на нашей земле зовущею тоскою, доходившею подчас до нестерпимой скорби».

    Герой рассказа, как он себя рекомендует, – «современный прогрессист и гнусный петербуржец», человек цивилизации, «ему казалось неразрешимым то, например», что эти люди, «зная столь много, не имеют нашей науки... они не стремились к познанию жизни, так как мы стремимся сознать ее, потому что жизнь их была восполнена».

    Из первых глав Библии мы знаем, что для жизни не нужна цивилизация. Первую цивилизацию на земле строили потомки Каина (Быт. 4:17-24). Те люди, которые зовутся «сыны Божии» (Быт. 6:2), ничего не изобретали и ничего не строили, они имели несравненно большее – они просто жили. Это и увидел герой рассказа.

    «О да, конечно, я был побежден лишь одним ощущением того сна, и оно только одно уцелело в до крови раненном сердце моем… Пусть это сон, но все это не могло не быть… Ибо тут случилось нечто такое, нечто до такого ужаса истинное, что это не могло бы пригрезиться во сне. Пусть сон мой породило сердце мое, но разве одно сердце мое в силах было породить ту ужасную правду, которая потом случилась со мной?.. Неужели же мелкое сердце мое и капризный, ничтожный ум мой могли возвыситься до такого откровения правды!» (Сон Раскольникова был именно «откровение правды».)

    «Дело в том, что я… развратил их всех... причиною грехопадения был я. Как скверная трихина, как атом чумы, заражающий целые государства, так и я заразил собой всю эту счастливую, безгрешную до меня землю. Они научились лгать и полюбили ложь и познали красоту лжи».

    Ядро грехопадения есть ложь – мысль чисто библейская. Первую ложь изрек Диавол в образе змея, соблазнивший прародителей в раю – «будете как боги»(Быт. 3:5), затем Каин солгал брату, выманив его в поле, и солгал Богу – «разве я сторож брату моему?» (Быт. 4:8, 9).

    Ложь – не ошибка, ложь – сознательное извращение истины. У Достоевского сознание есть болезнь, может быть, именно потому, что сознание есть главное условие лжи. Герой рассказа принес сознание в жизнь людей безгрешной земли – именно как условие лжи; ложь привилась к жизни.

    «Атом лжи проник в их сердца и понравился им. Затем быстро родилось сладострастие, сладострастие породило ревность, ревность – жестокость... очень скоро брызнула первая кровь…. Началась борьба за разъединение, за обособление, за личность… Они познали скорбь и полюбили скорбь.… Тогда у них родилась наука… – «У нас есть наука, и через нее мы отыщем вновь истину, но примем ее уже сознательно, знание выше чувства, сознание жизни – выше жизни»… Вот, что говорили они, и после слов таких каждый возлюбил себя больше всех…

    Стали появляться люди, которые начали придумывать: как бы всем вновь так соединиться, чтобы каждому, не переставая любить себя больше всех, в то же время не мешать никому другому…

    Но чувство самосохранения стало быстро ослабевать, явились гордецы и сладострастники, которые прямо потребовали всего иль ничего. Для приобретения всего прибегалось к злодейству, а если оно не удавалось – к самоубийству. Явились религии с культом небытия и саморазрушения».

    Что удержало Раскольникова от самоубийства, когда он стоял над водой – стихией смерти в романе?

    «Уж и тогда, когда стоял он над рекой, может быть, предчувствовал в себе и в убеждениях своих глубокую ложь. Он не понимал, что это предчувствие могло быть предвестником будущего перелома в жизни его, будущего воскресения его, будущего нового взгляда на жизнь».

    Раскольников не хотел лгать, и ему даётся от Бога наказание – Каинова печать как наказание. Раскольников – «теоретически раздражённое сердце» – был утопист, но ему было дано «предчувствовать в себе и в убеждениях своих глубокую ложь». Иная судьба и иное значение Каиновой печати – у тех, кто сознательно прибегал ко лжи и сознательно внедрял утопию, построенную на лжи.

*****

    Сновидец из «фантастического рассказа» пережил во сне, что он «перед всеми виноват», пережил и раскаяние: «Я ходил между ними, ломая руки, и плакал над ними, но любил их, может быть, ещё больше, чем прежде.… Я полюбил их, оскверненную ими землю еще больше, чем когда она была раем.… Я говорил им, что все это сделал я, я один; что это я им принес разврат, заразу и ложь! Я умолял их, чтобы они распяли меня на кресте, я учил их, как сделать крест. Я не мог, не в силах был убить себя сам, но я хотел принять от них муки.… Но они лишь смеялись надо мной.… Тогда скорбь вошла в мою душу с такою силой, что сердце мое стеснилось, и я почувствовал, что умру, и тут… ну вот тут я и проснулся».

    Герой этой мистической повести за своё решение покончить с собой, был наказан – сном; и во сне же он понял «наказанное» ему. Ему было наказано – жить. Проснувшись, он отталкивает револьвер, заряженный к самоубийству: «О, теперь жизни и жизни!»

    Описание сна Раскольникова на каторге заканчивается такими словами: «Спастись во всем мире могли только несколько человек, это были чистые и избранные... но никто и нигде не видал этих людей, никто не слыхал их слова и голоса».

    Герой «фантастического рассказа» Достоевского стал таким человеком после своего сна-откровения. Он не скрывается от других, но его никто не слышит, он проповедует Истину, но люди смеются над ним. «У нас не переводились, да и не переведутся праведные. Их только не замечают. Такие люди, стоя в стороне от главного исторического движения, сильнее других делают историю».

*****

    У героя рассказа «Сон смешного человека» выздоровление души, восстановление ее состава произошло во сне. Раскольников после своего сна еще долго выздоравливал, «шла уже вторая неделя после Святой; стояли теплые, ясные весенние дни». В больнице он «нечаянно подошел к окну и вдруг увидел вдали, у госпитальных ворот, Соню. Она стояла и как бы чего-то ждала. Что-то как бы пронзило в ту минуту его сердце; он вздрогнул и поскорее отошел от окна».

    Соня заболела, он сильно беспокоился, посылал о ней справляться. Когда он читал ее записку, «сердце его сильно и больно билось». Ещё до пророческого сна ненависть отошла от его сердца. Теперь сердце с болью отзывается…

    Однажды Раскольников очутился на берегу реки. «С высокого берега открывалась широкая окрестность. С дальнего другого берега чуть слышно доносилась песня. Там в облитой солнцем необозримой степи, чуть приметными точками чернелись кочевые юрты. Там была свобода и жили другие люди, совсем непохожие на здешних, там как бы самое время остановилось, точно не прошли еще века Авраама и стад его».

  На том берегу – воочию – Раскольников видит как бы иную землю, просторную, ласковую, свободную, – времен первых патриархов и отца всех верующих, Авраама.

    Рядом с Раскольниковым в эту минуту была Соня. «Как это случилось, он и сам не знал, но вдруг что-то как бы подхватило его и как бы бросило к ее ногам. Он плакал и обнимал ее колени.… Она вскочила с места и, задрожав, смотрела на него. Но тотчас же, в тот же миг, она все поняла, В глазах ее засветилось бесконечное счастье; она поняла, и для нее уже не было сомнения, что он любит, бесконечно любит ее, и что настала же, наконец, эта минута»…

    Преступник понял «наказанное». То, что он «сознавал» как бессмысленную, внешнюю, жестокую необходимость, которой он подчинился почти против воли (только перед лицом самоубийства), – это наказание привело его к жизни.

    «Он воскрес, и он знал это, чувствовал вполне всем обновившимся существом своим… Оставалось еще семь лет; а до тех пор столько нестерпимой муки и столько бесконечного счастия! Но он воскрес, и он знал это.… В этот день ему даже показалось, что как будто все каторжные, бывшие враги его, уже глядели на него иначе. Он даже сам заговаривал с ними, и ему отвечали ласково… ведь так и должно было быть: разве не должно теперь все измениться?»

    «Наступала жизнь».

  Таков был смысл наказания преступника: ему было наказано жить. Над Раскольниковым совершилось то, что написано в «вечной Книге»:

    «Бог не хочет смерти грешника, но еже обратитися и живу быти ему» (Иез. 33:11).

назад