Настроение

Алексей Горохов 13.11.2016

Настроение

Бывает, каждый день годами ходишь по одним и тем же улицам, переулкам, проезжаешь множество раз по знакомым проспектам и площадям и не замечаешь ничего необычного. Ну, может быть, в зависимости от настроения обратишь внимание на красивые постройки девятнадцатого века или проворчишь про пробку или толпу. Но этот вечер был особенным. Вернее, стал им. Нет, не наступил Новый год, мне не подарили машину и не повысили в должности. В принципе не произошло вообще ничего необычного, по крайней мере, внешне. Событие, тем не менее, было, но имело место исключительно для меня одного. Круг очевидцев на этот раз был мал настолько, что ему пришлось сжаться в маленькую точку с центром в моей голове.

День как день: работа, суета. Серый зимний день - солнце коварно ушло в ноябре, чтобы, минуя декабрь, невысоко блеснуть в январе, заискриться морозом в феврале, растопить в марте снег, разбудить клейкие зеленые листочки в апреле и светить все лето. С обеда пошел снежок - страшный враг московских автомобилистов. Яндекс пробки - девять баллов, стремящиеся к десяти, как следствие - дорожный коллапс и философское настроение. Для таких нередких случаев у меня есть проверенный рецепт - ставлю машину на платную, и пешком иду к метро, благо работа в центре. Чтобы не пересаживаться лишний раз, бреду мимо одной станции серой ветки к другой, заманчиво красной, с детства ассоциирующейся с домом в Сокольниках. Обошёл целующуюся парочку, увернулся от пятилетнего сорванца, убегающего от матери манёвром крейсера, уходящего от торпедной атаки,- зигзагом. Завернул за угол и ... Быть может, сложилось множество самих по себе ни на что не влияющих факторов - настроение, погода, освещение, чей-то запах духов, перемешанный с дымом сигареты, и накатило. Волной. Пришло воспоминание, как когда-то давно, уж и не вспомнить, когда, но в школе, в средних (а может, в младших) классах я с родителями шёл по этому тротуару, поворачивал за угол этого самого здания. Такой же снежок на асфальте, утрамбованный каблуками, но всё равно белый, подсвеченный огнями ближайшей витрины музыкального магазина. И пришло ТО настроение, беззаботно-радостно-уютное, на которое не обращаем внимания в детстве и теряем, взрослея.

Я ходил по этим местам летом и зимой, в дождь и в снег, но никаких воспоминаний, только дела, заботы и иногда мечты, не всегда воплощенные в действительность.

Боясь отпугнуть неожиданное из прошлого, плавно, чтобы чего не подумали, сбавил темп. Опытный глаз столичного пешехода засёк нишу в стене, куда ради безопасности я вжался. Мимо проходили, пробегали, спешили, а я стоял и смотрел вокруг, погружаясь в те далекие, но такие счастливые годы. Померкли неоновые подсветки, яркие витрины потускнели и стали строже, молодые манекены повзрослели, стали серьёзнее, сменив легкие курточки на тяжёлые пальто серого цвета. Поток машин поредел и качественно поменялся исключительно на советские автомобили. Желтая «Волга» с шашечками остановилась неподалеку, подбирая одинокого пассажира. Хлопнула дверь, погас зеленый огонек на лобовом стекле, взревел двигатель, и она нехотя, как сухогруз от причала, отчалила от тротуара. Люди, одинаково сосредоточенные, шли по своим делам. У кого-то в руке портфель, у кого-то авоська с чем-то, завернутым в газету.

И сразу вспомнился дедушка, который, провожая нас, снаряжал парой яблочек, банкой консервов, и всё это богатство лежало в авоське и было индивидуально обернуто газетой, преимущественно «Правдой», причём не торчал ни краешек, ни уголок. По всем правилам обёрточного искусства. Это была традиция, как и пара вареных яиц на столе, где стоял трехканальный радиоприемник «ВЭФ-201». Не важно, сытый я пришёл или голодный, но, повесив в прихожей пальто, шарф, запихнув варежки в карманы, я шел мыть руки и сразу за стол. Совсем забыл - всегда на столе был нарезан хлеб, у дедушки всё есть надо было с хлебом. Иногда давали суп в старой железной тарелке (не путать с миской), алюминиевая ложка лежала рядом. К перечисленному относились с пониманием и адресовали трудному детству, фронтовому прошлому и природной аккуратности.

Но я отвлёкся.

Я погрузился в калейдоскоп воспоминаний, а мимо торопились домой прохожие. Кажется, что раньше не было такой спешки, многие жили тут же, в центре. То, что сейчас стало безликими офисами, бизнес-центрами и ресторанами, раньше было жилыми домами. Вместо рядов одинаковых офисных окон, ярко подсвеченных белым, раньше были забавные окошки в деревянных рамах, невпопад светившиеся всевозможными оттенками жёлтого. За синими, красными, зелёными школами угадывались обои, серванты и буфеты. Возле открытой форточки курил глава семьи, свысока взирая на пешеходов. Вот он, затянувшись в последний раз, затушил сигарету в пепельнице на подоконнике и, уходя, задернул штору. А ниже, во дворе, штурм снежной крепости, хоккей в ботинках и пальто, но с клюшкой и шайбой. Оттуда доносится веселый детский гвалт, которого нет сейчас в чинном московском центре.

Теперь я не торопился. Путь, оставшийся до метро, показался слишком коротким. Удлинить его через дворы оказалось невозможным: везде шлагбаумы, а кое-где дядьки в синих шинелях с серыми каракулевыми воротниками и шапках с кокардами. Вот громада главного детского магазина, раньше полного игрушек, к Новому году украшенного мишурой и гирляндами. Сказка, которую посещали нечасто. В этой сказке было всё, о чём мог мечтать ребенок. Мы, пацаны, приходили сюда без копейки в кармане полюбоваться новыми коньками, повздыхать над железной дорогой в миниатюре. Почти ничего из ассортимента нам не перепадало в связи с небольшой платежеспособностью родителей. Но не расстраивались, как не расстраиваются в музее, разглядывая украшения придворных дам семнадцатого века.

Тогда многое было по-другому. Двери в подъездах не запирались. В автобусах платили сами - никто не проверял, пятаки кидали в прорезь кассы и выкручивали билеты по числу вошедших. На работу ходили работать, а не зарабатывать. Странные времена были... Ныне тем, кто родился после Перестройки, этого не понять.

Вечером дома ужин. Смотрели, удивлялись, переживали, но не спрашивали:

- Да нормально всё, и на работе тоже. Устал только.

В комнате свет включать не стал, лёг на диван, не раздеваясь. Ничего не произошло сегодня вроде бы, но на душе было спокойно, хорошо и чуть-чуть грустно. На стене мелькают блики фонарей, мягкий снег глушит шум проезжающих машин. Тогда их было меньше. Появится и исчезнет вдали шум проезжающего автомобиля, и тишина. Отъезжая от остановки, заурчит двигателем старенький автобус, развозя припозднившихся пассажиров. Уроки сделаны, портфель собран. На батарее сохнут варежки. В соседней комнате голосом диктора центрального телевидения о чём-то бормочет телевизор «Рубин», а на кухне вполголоса разговаривают молодые родители. У них ещё всё впереди - и «Москвич», купленный по очереди на последние плюс долги, и интересная работа, куда вскоре переведут отца. Эта работа благополучно загнётся в девяностые. Всё будет - и поездки с ними на Волгу с палаткой, и походы за грибами, и даже море по путёвке, но только один раз. А вот поговорить с ними по душам получилось только пять лет назад, когда под моросящим дождем забрёл на кладбище и просидел там допоздна, делясь проблемами и рассказывая о такой непростой жизни.

Окна в доме напротив почти погасли. Ветки с шапками золотистого от света фонарей снега застыли напротив - и как будто вместе с ними остановилось время. Миг, соединяющий прошлое и будущее, заполнил комнату, пропали звуки, оставив место звенящей тишине. Ни одной мысли, ни одного желания, полная неподвижность под гипнотическим отблеском улицы.

- Папа, пойдём чай пить, уже налили, - как гром среди ясного неба прозвучали слова сына сквозь приоткрытую дверь комнаты.

Затянувшаяся пауза закончилась, часы на стене вновь пошли, время побежало. Пустоту запомнили звуки - телевизор, вода в раковине, разговоры. Жизнь забирала у будущего секунды, минуты, часы, превращая их в настоящее и безвозвратно отдавая их прошлому.

Настроение

Задать вопрос

Спасибо!