- Главная
- Разделы журнала
- Общество
- Цвет музыки
Цвет музыки
Наталья Кириллова 30.08.2019
Наталья Кириллова 30.08.2019
Цвет музыки
Мир искусства – необъятный, необъяснимый мир, полный загадок и невероятных открытий, которые будоражат умы и пробуждают вдохновение у новых поколений творцов. Способность видеть звуки – одна из таких тайн, до конца не раскрытых, но притягательных по сей день. Возможность осязания музыки не только через слух, но и зрение – явное свидетельство уникальности человеческого сознания и безграничных возможностей духа.
Ещё в Древней Индии мудрецы говорили о неразрывной связи музыки и цвета, это же подтверждал и Аристотель, утверждая, что соотношение звуков подобно музыкальным звучаниям. Пифагорейцы также принимали во внимание эту взаимосвязь, у них цвета спектра приравнивались к семи тонам, этим же вопросом интересовался Ньютон. Интерес его к возможности установления цветомузыкальных параллелей привёл к попытке найти соответствие между семью цветами спектра и семью звуками гаммы, основываясь на физической (волновой) природе цвета и звука. Ньютон установил закономерность в возрастании частот световых колебаний цветов спектра (от красного к фиолетовому) с возрастанием частот звуковых колебаний в диатонической мажорной гамме (при движении вверх). Это натолкнуло Ньютона на мысль о возможности достижения зрительного эквивалента звука.
В XVII веке монах Кастель задумал сконструировать цветовой клавесин, немного позднее эту же идею подхватил русский композитор А. Скрябин.
Исследованием звука занимался немецкий физик Эрнест Хладни. Ему принадлежит немало открытий в области физики и акустики. Он с помощью научных экспериментов с фигурами Хладни на поверхности колеблющейся пластинки доказал взаимосвязь этих двух понятий и показал, как можно увидеть музыку.
Ещё один деятель, который занимался изучением этого вопроса - филолог А. П. Журавлёв. Который активно занимался вопросом взаимосвязи цвета и звука в стихах и доказал, что звуки действительно могут выдавать образы. Так, он пришёл к выводу, что гласные звуки в стихах символизируют собой цвет. Этим же в своё время интересовался и французский языковед А. Рембо.
Это поистине уникальное явление - цветной слух, но не стоит его путать с простым образным мышлением. Это достаточно редкое проявление синестезии, называемое синопсия. Известно, что этим даром были наделены в разное время и композиторы, и художники. Исследования этого феномена проводились в различных странах по всему миру; так, например, французские психологи, изучавшие этот вопрос, выделяют три версии происхождения цветного слуха: эмбриологическую, физиологическую и психологическую.
Интересно, что не все люди, наделённые синопсией, способны видеть таким образом каждую тональность и каждый звук, причём у каждого из них это свой, индивидуальный цвет. Например, Скрябин видел тональности До мажор, Фа мажор и Соль мажор, как красный и оранжево-розовый, остальные же цвета он вывел по квинтовому кругу. У Римского-Корсакова эти же тональности представляли белый, ярко-зелёный и светло-коричневый цвет. Асафьев описывает тональность Соль мажор, как изумруд газонов после дождя. Ми мажор, наоборот, представлен у всех в одинаковых синих оттенках.
Пытаясь донести до слушателей свое видение звуков, А. Скрябин написал симфоническую поэму «Прометей», в партитуре которой отдельной строчкой вписана световая строка. А произведения Н. А. Римского-Корсакова часто называют «звуковой живописью». Так, для картин моря в своих операх «Садко», «Сказка о царе Салтане», «Золотой петушок» он использует тональность Ми мажор, ощущавшуюся им как синий цвет и все его оттенки. В своей лирической сказочной опере «Снегурочка» главную героиню сопровождает также эта тональность, которая затем изменяется на более «тёплую» Ре бемоль мажор в заключительной сцене таяния главной героини, когда ее холодного сердца коснулось чувство «горячей любви».
Насколько сильно было в Римском-Корсакове «чувство тональности», свидетельствует то обстоятельство, что Николай Андреевич очень легко и навсегда запоминал «строй» и «колорит» той или другой слышанной им пьесы, хотя самую пьесу, её музыку нередко впоследствии совершенно забывал.
Нужно отдать должное тому, что восприятие цвета звука, да и всего мира в целом, рождается в детстве и зависит от всего, что окружает человека, питает его, как летний дождь горячую землю. Если оттолкнуться от этой мысли, становится ясным почему, например, музыка русских композиторов, в особенности 19 века, столь разительно отличается от их коллег на западе, притом она не просто узнаваема, а очень характерна. И по первым звукам всегда безошибочно можно сказать, что это «русский композитор», тогда как неискушённый слушатель порою может и не сразу «расслышать» произведения Бетховена или Моцарта, зато наше «русское» узнает почти мгновенно.
Сколько раз бывало в истории России: наслушается ребёнок пения в храме, колокольных звонов, попевок и песенок народных – и вырастает из него прекрасный, до последней клеточки русский композитор. Так было с Глинкой, Рахманиновым, Свиридовым. Так же случилось и с Николаем Андреевичем Римским-Корсаковым.
Родился и вырос он в хорошей дворянской семье, где любили музыку, играли на рояле, но милей всего маленькому Нике, как называли его родные, было пение монахов в древнем Тихвинском Успенском монастыре, у чудотворной иконы Богоматери Одигитрии – той, которая сама по Ладоге приплыла в XIV веке к Тихвину и прославилась бесчисленными чудесами. Синие и белые драгоценные камушки на окладе Тихвинской Богоматери, наверно, напоминали маленькому Нике блеск солнечных лучей на глади моря. Он неистово мечтал о море! Смотрел из окон своего дома на тихую речку Тихвинку и думал о нём, безбрежном, полном тайн… Стать бы морским офицером, как старший брат Воин Андреевич!
Мечта сбылась, когда, окончив с отличием Морской корпус в Санкт-Петербурге, он был принят на морскую службу. Теперь у него тоже был настоящий офицерский кортик. Но, кроме кортика, имелась ещё одна дорогая ему вещь, с которой Николай не разлучался никогда – нотная тетрадь. Туда он записывал свою музыку.
Римский-Корсаков стал первым в мире композитором, сумевшим звуками передать удивительные морские пейзажи. Столь же выразительно морская стихия предстаёт, быть может, только на картинах Айвазовского. Разным видел Николай Андреевич море за три года экспедиции на клипере «Алмаз» к берегам Северной Америки. Но не забудем, что все произведения композитора на морскую тему написаны в «синей» тональности – Ми мажоре. Уникальная способность видеть музыку цветной давала ему возможность не просто «раскрашивать» свои творения, он, как гениальный художник, смешивал цвета и оттенки, наполняя музыкальные фразы жизнью, полнотой дыхания, раздольем русских широт. Так, До мажор виделся ему белым, Соль мажор – золотисто-коричневым, а Фа мажор был «окрашен» в цвет весенних берёзок. Композитор не ограничивался цветовыми прилагательными; иногда он указывал источник ассоциации: прямо - с помощью существительных: вечная юность - A-dur, грозовые тучи - H-dur, крепости и грады - Es-dur. Или же косвенно - прилагательными, образованными от существительных: царственный, властный - D-dur; ясный, весенний - A-dur; сапфировый, ночной, тёмно-лазурный - E-dur; мрачный, со свинцовым отливом - H-dur; нежный, мечтательный - As-dur, а также сочетаниями прилагательных, дающими смысловые «рефлексы», например, блестящий ночной Es-dur - раз есть блеск, эта ночь лунная или хотя бы звёздная, в любом случае, «синяя», а не чёрная; ясный весенний розоватый A-dur - может быть, цветение яблонь и чистое небо над ними, что так согласно с вечной юностью.
Римского-Корсакова называют сказочником – он любил писать музыку на сказочные сюжеты: о Снегурочке и Садко, о черноокой Шехерезаде и славном царе Салтане. А для изображения таинственного подводного мира в опере «Садко» Николай Андреевич даже придумал собственную гамму, она так и называется - гамма Римского-Корсакова.
Мало кто в мировой музыке умел так мастерски нарисовать звуками любую картину: и полёт шмеля, и щебет птиц в весеннем лесу, и топот скачущей на врага русской конницы, и звон сабель в бою…
Примечательно, что сегодня, в нашем веке, многие композиторы, сочиняющие музыку для фильмов, так называемую «фоновую» музыку, так или иначе, осознанно или нет, «говорят» на языке Римского-Корсакова, создавая «впечатления» для полноты кадра.
Нужно понимать, что композиторы, написавшие «цветную музыку», рассчитывали, что и их современники, и потомки, что мы тоже воспринимаем эти звучания, как и они. Их тональные ассоциации совершенно естественные - они созвучны с миром природы и могут быть восприняты каждым из нас, если мы принадлежим к той же духовной традиции, что и они. И поэтому становится так важен вопрос передачи «национальной» памяти будущим поколениям. Огромной опасностью представляется «переозвучивание» целых народов, когда с малолетства человека окружают «чужие песни», и мы сами, повзрослев, отказываемся по простодушию от «архаичных» уже частушек и колядок, когда их следует хранить как самые драгоценные сокровища, рисующие для нас простоту и искренность русской жизни. Это та палитра, которую мы теряем ежедневно, незаметно, как человек, долго слушающий сильный гул, почти утрачивает способность воспринимать «музыку тишины», сужая для самого себя «картину жизни».
Но как воспитать в себе эти «сверхспособности»?
Развитием цветовых ассоциаций в своё время занимался музыковед В. Б. Брайнин. Он даже разработал свою систему, посвящённую этим взаимосвязям, и успешно практиковал её. Безусловно, цветной слух, как уже отмечалось, достаточно редкое явление, оставляющее до сих пор открытым некоторые вопросы. Гораздо проще развить образные ассоциации, возникающие при прослушивании тех или иных композиций. Причём у каждого из нас это восприятие будет сугубо индивидуально.
Конечно, как любой музей полон предметов искусства из разных стран, которые все являются общечеловеческим наследием, так и мир музыки, звука полон неповторимых «музыкальных полотен», но всё-таки стоит быть чуточку бережнее и внимательнее к ускользающей природе русской «духовной красоты», иначе музыку Троицы Рублёва мы сможем видеть лишь в музеях, а музыкальные картины оперы «Сказание о граде Китеже» Римского-Корсакова и вовсе станут невидимыми для тех, кому они были написаны. Ведь тем и интересен мир, что он многообразен и неповторим, и музыка каждой страны – это её «цвет нации».