- Главная
- Разделы журнала
- Литературная страница
- Одинокий вечер на крыше
Одинокий вечер на крыше
Александр Антропов 2.10.2014
Александр Антропов 2.10.2014
Одинокий вечер на крыше
На закате город становится другим. Не то, что днём, когда солнечный свет поливает сверху, и вокруг все бегают по своим делам, да и у тебя вроде есть какие то планы. К вечеру все успокаивается, и можно перевести дух, отдышаться. Шум улиц, уже не такой громкий, затухающий. На детской площадке также все смолкло. Внизу уже начинаются сумерки, а здесь, на крыше, ещё светит солнце.
Последнее время, я часто сюда прихожу. Здесь я смотрю на Волгу, здесь встречаю первые звёзды. Отсюда хорошо видно окна в доме напротив. Днём, это чёрные провалы, а вечером в них появляется жизнь. Подсвеченные изнутри, одни закрыты синими, красными, зелеными шторами, а в другие видно как живут люди.
Вон, на балконе женщина вешает бельё, простыни, наволочки, детские распашонки. Каждый вечер она снимает высохшее и вешает постиранное. Наверное, много детей, интересно, когда же она отдыхает? А вот в том окошке, постоянно видно бабушку. Она и днем и вечером сидит и смотрит в него, как в телевизор. Если она с такого расстояния различает лица, то помнит их наизусть. У нее маленькая квартирка, всего два окошка, кухня и комната. Вечерами я вижу ее за столиком с чашкой чая, сгорбленная она подолгу цедит из одной кружки, гостей я у нее никогда не наблюдал. На самом верхнем этаже, есть окошко, где каждый вечер, за кухонным столом собирается вся семья, мама, папа, двое детей и дедушка.
С приходом ночи, все звуки стихают. Редко, прошелестит шинами запозднившаяся машина. Окна постепенно гаснут. Кое-где теплятся ещё огоньки ночников, но вскоре не выдерживают и они. Лишь одно окно, на седьмом этаже, никогда не гаснет. Там живёт пожилой мужчина, скорее даже дедушка. Его окно горит почти до утра. Шторы всегда открыты, и я вижу его за письменным столом, в облаках сигаретного дыма, иногда он выходит на балкон, опирается на перила, и смотрит на звёзды. Про себя, я называю его, Писатель.
Эту крышу я открыл для себя полгода назад. Мне тогда было очень плохо, и ноги сами привели меня сюда. Я долго тогда сидел на краю и вспоминал. Пожалел, что нет с собой бумаги, захотелось вдруг написать письмо. Я не думал о том, кто его прочитает, наверное, это бы был, какой-нибудь уставший следователь, которого вечером заставили выехать на труп самоубийцы. В моём воображении он был хоть и уставшим, но добрым и, прочитав письмо, он был бы потрясён. Он бы показал письмо начальству, и те бы вызвали телевидение, возбудили бы уголовное дело. Хоронить меня, пришел бы весь город. И люди вздыхали бы, что, как жаль, оказывается рядом с ними жил Человек, а они не разглядели, не помогли, но теперь то они будут жить по другому. По-Человечески.
Так мне казалось. И я стал думать, о чём же написать, что бы глаза у людей открылись, что бы мир перевернулся? Про маму, которая в пять лет заставляла меня просить милостыню, а потом напивалась и забывала про меня на несколько дней? Про интернат, куда меня передали в восемь лет, и где старшие по ночам избивали младших, а директор пил водку и закрывал на все глаза? Или, как потом, когда интернат закрыли, меня и еще пятерых перевели в детский дом, и мы уже умеющие пить и курить, подмяли под себя всю пацанву? О том, как мы, нанюхавшись клея, избили мужика из соседнего дома, который часто приглашал в гости наших девочек? А один раз, почувствовав кровь, мы били его всегда, пока он не съехал. И нас били, ребята постарше из других группировок. Один раз меня избили так сильно, что я сутки валялся в кустах, не в силах даже ползти, лишь еле слышно стонал и в полубреду молил незнакомого мне до этого Бога. Меня нашли и вылечили.
Обо всем этом я и хотел написать, а ещё о том, что мама никогда не приезжала ко мне в детский дом. И мои родственники, когда я нашёл их в социальных сетях, даже не вспомнили меня. О директоре интерната, который спокойно мог зайти в младшую группу, и обматерить ребёнка, который не заснул вовремя. Но это уже сентиментальности всякие. До этого нет никакого дела, никому. Так нас научила жизнь, всё только внутри, ни грамма наружу.
Письмо я так и не написал, и с крыши не спрыгнул. Но с тех пор, стал часто приходить сюда. За всю жизнь, одиночество было роскошью, а тут я глотал его ложками. Люди из дома напротив, стали моей семьей. Я переживал, когда где-то ругались. Радовался за семью, сидящую за общим обеденным столом. Рассказывал истории одинокой бабушке, и читал рассказы, которые писал мужчина на седьмом этаже. Когда становилось грустно, представлял за синими шторами девочку, ту, которая одна сможет понять меня. Ту единственную, которой я расскажу все, все, ничего не скрывая, и которая будет слушать меня и гладить по голове. А вечерами мы будем пить чай с её родителями. И на свой день рождения я обязательно приглашу ту бабушку и Писателя. Когда у нас родится мальчик, мы будем вместе ходить гулять, будем радоваться первому его слову, первой оценке, первым успехам. Когда он вырастет, я поведу его на кладбище, к его бабушке, которую он никогда не видел. Я скажу ему, что она очень сильно болела. Иначе бы она никогда меня не забыла, ведь не может же мама забыть своего сына!
Последний солнечный отблеск растаял на горизонте. Город заснул, уснул и я… Во сне я сидел на краю крыши и писал письмо. Неожиданно, порыв ветра вырвал из рук бумагу, и понёс к реке. Я попытался схватить листок, не удержался и сорвался. Медленно проплывали этажи. Большая семья за столом ужинала, увидев меня, они стали приветливо махать мне. Женщина на балконе, перестала развешивать бельё и грустно посмотрела на меня. Писатель, отвлёкся от своих бумаг и подмигнул мне. Одинокая бабушка, всё так же сидела у окошка. Увидев меня, оживилась, и стала что-то говорить, но через стекло слышно не было. Я старался, сквозь синие шторы разглядеть лицо той единственной, что была предназначена мне, но в плотной ткани не было даже щели. Я старался ухватиться за подоконник, но пальцы соскакивали, я кричал, но ветер уносил слова прочь. Ничто не могло разбудить ночной город…