- Главная
- Разделы журнала
- Исторические факты
- Есть женщины в русских селеньях…
Есть женщины в русских селеньях…
Екатерина Святицкая (Музей Москвы) 24.07.2020
Екатерина Святицкая (Музей Москвы) 24.07.2020
Есть женщины в русских селеньях…
Красоту славянской, русской, московской женщины прославляли на протяжении столетий, и, вероятно, столь же долго шёл разговор о нелёгкой женской доле. Немало этому способствовало и способствует ограниченное количество тех исторических источников, которые помогли бы нам составить более-менее полную картину жизни средневековой горожанки. Но, собирая по крупицам как письменные, так и материальные свидетельства, историки с радостью подтверждают тезис об исконной русской красоте. Изображений или описаний славянок из племён вятичей и кривичей, чьи предки заселили земли московского края в конце первого тысячелетия от Рождества Христова, до нас не дошло. Но благодаря достижениям антропологии века двадцатого, мы можем увидеть их почти «вживую».
Скульптурные реконструкции, сделанные по костям черепов, сохранившихся в славянских погребениях, показывают лица с правильными чертами, крупными глазами и нежными носиками. Невысокого роста – до 165 сантиметров – славянки носили традиционные причёски из длинных волос, скрытые головным убором или хотя бы платом. Излюбленным женским украшением были височные кольца, носившиеся по одному или по несколько штук у висков для декорирования головного убора или вплетавшиеся в волосы. Известны случаи употребления их и в качестве серёг. На территории Москвы и Подмосковья обычно встречаются височные кольца двух типов – лопастные и браслетообразные. Первые имели нечётное количество расширяющихся лепестков различной величины, чаще всего по семь, вторые представляли собой свёрнутую в круг проволоку, по форме и размерам похожую на браслеты. На шее носили ожерелья из горного хрусталя, сердолика, стекла, янтаря, биллона и даже лесных орехов, дополнявшиеся подвесками. Наиболее состоятельные женщины надевали на шею гривны – металлические обручи из скрученных в жгут бронзовых или серебряных проволок.
Попадаются археологам и редкие, эксклюзивные, как мы сейчас говорим, украшения: гривны в виде плоского обруча, украшенного по краю чеканкой – точками и треугольничками (узор «волчий зуб»). Концы гривны были соединены между собой, и места соединений ювелир закрыл квадратными декоративными накладками-розетками. Любопытно, что подобные гривны производились в районе Москвы совсем недолго – в 30-е - 60-е годы XII века. Археологами найдено всего 14 таких украшений на территории Московского края и одно в кладе из-под Пскова: возможно, все они вышли из рук одного мастера или небольшой семейной мастерской. Для того, чтобы создать подобное произведение прикладного искусства, способное удовлетворить взыскательную заказчицу, ювелир должен был быть профессионалом своего дела. Он владел холодной и горячей ковкой металла, умел лудить (наносить тонкий слой расплавленного олова на изделие) и шлифовать, отливал детали украшений по восковой или деревянной модели, чеканил узоры.
На запястьях славянки носили витые, плетёные или пластинчатые браслеты. Пальцы обеих рук украшались кольцами и перстнями, количество которых в погребениях колеблется от одного-двух до десятка и более (большую часть славянских украшений археологи получают именно при раскопках древних могильников). Интересно отметить, что кольца, браслеты и даже одиночные серьги носились и мужчинами.
Свободные, длинные одежды жительниц московского края дополнялись различными украшениями и для ношения на каждый день, и для особо торжественных случаев. В XII-XIII веках московские модницы любили и носили и вещицы из стекла: браслеты, перстни. Купцы привозили их из Новгорода, Смоленска, Киева, причём больше всего было украшений киевского производства: своих мастеров, изготавливавших украшения из стекла, в Москве тогда не было.
Стеклянные браслеты более эффектно, чем металлические, выделялись на однотонной белой или цветной одежде. Они были разнообразными по цвету - синими, голубыми, зелёными, жёлтыми, фиолетовыми, коричневыми, полосатыми (зелёными с тонкими жёлтыми полосками), их поверхность была гладкой или ребристой. В древнерусском костюме они служили «зарукавьем», удерживавшим на запястье длинный рукав платья. Украшения с диаметром более шести сантиметров носили взрослые, меньше шести – дети. Монголо-татарское нашествие прервало традицию изготовления и ношения стеклянных браслетов, хотя в Москве находят последние экземпляры конца XIII – начала XIV века.
Скульптурные реконструкции москвичек более позднего времени – XIV-XVII веков - демонстрируют нам не только портреты простых, но весьма привлекательных горожанок, но и знатных красавиц: московские князья не выбирали некрасивых жен. И нежная княгиня Евдокия, жена князя Дмитрия Ивановича Донского, и рыжеволосая и страстная Елена Глинская, мать Ивана Грозного, и царицы Марфа Собакина и Ирина Годунова - все они были красавицами даже в нашем понимании.
Разумеется, каноны красоты в средневековье отличались от современных. Во-первых, красота была «бодипозитивной» - худая девушка не считалась привлекательной, но недостаток веса легко восполнялся свободными одеждами, которые, тем не менее, не могли скрыть аппетитных или стройных фигур от глаз иностранцев, единодушно восхищавшихся русскими женщинами. Немецкий путешественник Адам Олеарий писал, что в Московии «женщины среднего роста, в общем красиво сложены, нежны лицом и телом»; его дружно поддерживают голландец Ян Стрейс и швед Петр Петрей: «у них гладкая и белая кожа», «они чрезвычайно красивы и белы лицом, очень стройны, имеют небольшие груди, большие чёрные глаза, нежные руки и тонкие пальцы…». Только одно расстраивало ценителей русской красоты: неумеренный макияж, который наносили тогда дамы. Все иноземцы отмечали, что московитки безобразят себя тем, что красят себя разными красками – чернят брови и ресницы, подводят глаза (причём «так грубо и толсто, что всякий это заметит»), используют белила и румяна, особенно когда ходят в гости или в церковь (что, кстати, по сообщениям тех же иностранцев, случалось нечасто).
Откуда же взялась эта страсть к улучшению природных данных? Рискнем предположить, что всё от тех же принятых в тогдашнем обществе представлений о прекрасном. Одежда тогдашней горожанки – длиннополая, свободная – в достаточной степени скрывала фигуру и тело, оставляя на обозрение только носки обуви, кисти рук и лицо.
Средневековая русская традиция предписывала женщине носить головной убор, скрывающий её волосы от постороннего взгляда. Так женщина защищала себя от сглаза и греха. Недаром до наших дней сохранилось выражение «опростоволоситься» (показать «простые», не покрытые волосы). Платок и шапку носили на улице. В помещении же можно было ограничиться просто волосником – небольшой шапочкой, плотно сидевшей на голове. И простая горожанка, и богатая женщина украшали свои волосники затейливыми узорами. Знатная москвичка надевала шапочку, состоявшую из шёлкового очелья и ажурного, лёгкого верха. Чаще всего такие дорогие уборы находят в каменных саркофагах, и на сегодняшний день в России их известно немногим более тридцати. Иногда удаётся даже установить имя красавицы, которой принадлежал головной убор.
В коллекции Музея Москвы есть волосник прекрасной сохранности, обнаруженный в 1948 году в Большом Знаменском переулке в именном саркофаге. В 1603 году в нем была погребена Мария Мутьянская, жена валашского воеводы Радула, служившего русским государям. На знатность её происхождения указывала не только дорогая шёлковая ткань волосника, расшитая золотной нитью, но и сам узор очелья. В центре его изображено «вселенское» (мировое) древо - один из древнейших символов мироздания в целом, вертикальная ось Вселенной – от подземного царства мёртвых до царства небесного. С обеих сторон к древу идут единороги. Единорог – традиционный символ чистоты, непорочности, верности, осторожности – рассматривался и как символ уединения и монашеской жизни. Надпись на саркофаге Марии говорит о том, что она приняла монашеский постриг с именем Александра. Возможно, с этим фактом связано и изображение на её головном уборе.
К сожалению, восстановить облик жены воеводы не удалось. И мы не знаем, насколько она соответствовала средневековым русским канонам красоты. Зато сохранилось описание внешнего облика её младшей современницы – прекрасной царевны Ксении Годуновой – идеала тогдашней красавицы. «Царевна же Ксения, дщерь царя Бориса, девица сущи, отроковица чюднаго домышления, зелною красотою лепа, бела вельми, ягодами (щеками – Е. С.) румяна, червлена губами, очи имея черны велики, светлостию блистаяся…бровми союзна, телом изобилна, млечною белостию облиянна; возрастом ни высока ни ниска; власы имея черны, велики, аки трубы по плечам лежаху…», - писал автор «Летописной книги», посвящённой событиям Смутного времени. (Кстати, узнали, откуда взял текст для реплик своего Ивана Грозного Михаил Булгаков? («Иван Васильевич меняет профессию»). Конечно, не всем природа давала чёрные власы и брови, и алые губы и щеки. Вот и восполняли московские женщины эти недостатки, применяя природную косметику: сажу, свеклу или драгоценный привозной кармин. Кстати, дорогие цинковые белила, доступные только представительницам знати, были достаточно токсичны, как и сурьма, и капли для глаз из белладонны (красавки обыкновенной), вызывавшие расширение зрачка и делавшие глаза чёрными и сияющими.
Но не только внешнюю красоту отмечали иноземцы, попавшие в Россию. Адольф Лизек, участник посольства императора Леопольда ко двору царя Алексея Михайловича, отмечал, что «русские женщины сколько красивы, столько ж и умны; но все румянятся». Его современник немец Ганс Мориц Айрманн, также бывший в России во второй половине XVII века, оставил еще более лестный отзыв о москвичках, прочитав который, невольно понимаешь истоки популярности русских моделей в сфере «haute couture»: «… таковые с лица столь прекрасны, что превосходят многие нации… Они стройны телом и высоки, поэтому их длинные… одежды сидят на них очень красиво».
Главное, что поразило иностранного путешественника, - те прекрасные манеры поведения, которые демонстрировали встреченные им дамы:
«Эта московитская женщина умеет особенным образом презентовать себя серьезным и приятным поведением. Когда наступает время, что они должны показываться гостям и их с почётом встречают, то такова их учтивость; они являются с очень серьёзным лицом, но не недовольным или кислым, а соединенным с приветливостью; и никогда не увидишь такую даму хохочущей, а еще менее с теми жеманными и смехотворными ужимками, какими женщины нашей страны - Швеции или Германии - стараются проявить свою светскость и приятность. Московитки не изменяют своего выражения лица то ли дёрганьем головой, то ли закусывая губы или закатывая глаза, как это делают немецкие женщины, но пребывают в принятом сначала положении. Они не носятся точно блуждающие огоньки, но постоянно сохраняют степенность, и если кого хотят приветствовать или поблагодарить, то при этом выпрямляются изящным образом и медленно прикладывают правую руку на левую грудь к сердцу и сейчас же изящно и медленно опускают её, так что обе руки свисают по сторонам тела, и после такой церемонии возвращаются к прямому положению. Рукопожатие у них не принято. В итоге московитки производят впечатление весьма приглядных и благородных личностей».