- Главная
- Разделы журнала
- Исторические факты
- УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 69 Исторические мозаики
УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 69 Исторические мозаики
Вадим Приголовкин 25.01.2021
Вадим Приголовкин 25.01.2021
УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 69
Исторические мозаики
Русская застава
Были времена, когда на въезде в каждый уважающий себя город стоял шлагбаум и будка с часовым, а в городах побольше - так и вообще караульное помещение. В наши времена и в недавние советские, конечно, ничего не изменилось – только роль караульной будки играли посты ГАИ. Пока писал эти строки, вспомнилось, как будучи лейтенантом Советской Армии, ночью как-то оказался на посту ГАИ, попросил ребят посадить на попутку. Человеку в форме помогли, но пока грелся у них в стекляшке, обратил внимание, что они фиксировали номер каждой проезжающей машины – ночное движение тогда было очень редкое, и гаишник, стоявший на улице, просто после каждой проехавшей машины заходил в помещение и записывал номер проехавшего автомобиля в прошитую амбарную книгу. Память у них на цифры и буквы была, конечно, натренирована мастерски. Сейчас, конечно, то же самое, но по-современному, всё фиксируется на видео. В общем, что-то в природе власти остается неизменным на протяжении веков.
Вот и при императоре Николае I на въезде в столицу всё было похоже. Только службу несли не специальные гаишники, а солдаты гвардии. Для них городской этот шлагбаум был одним из объектов городского караула. На посту у шлагбаума службу несли двое: собственно часовой и второй солдат, без ружья. Этот безоружный подскакивал ко всякому проезжающему и возглашал заученно:
- Стой! Позвольте спросить: откуда и куда изволите ехать?
На это проезжий или отдавал свой письменный вид, или шёл в караульный дом расписываться. Затем солдат возвращался с проезжим и командовал часовому:
- Бом-двысь![1]
Шлагбаум поднимался, и экипаж проезжал.
В общем, неметчина прямо - как завелось, так и шло. Но мы в России, и должны быть нашенские особенности. Они были: если проезжий появлялся на городском извозчике, то его… просто пропускали! А ещё проще было на вопрос сторожевого ответить: «Еду с дачи», и тогда шлагбаум отворяли вообще беспрепятственно!
По окончании караула списки проехавших за подписью дежурного офицера отсылались в ордонанс-гауз[2]. Причём тотчас после смены каждый караульный офицер должен был явиться туда же, для проверки списков. Понятное дело, подобная обязанность сменившемуся с суточного дежурства усталому офицеру была малоприятна.
Ко всеобщему офицерскому счастию, в ордонанс-гаузе проживал всеобщий благодетель - именно так его называли все офицеры - писарь Лысов. Вместе с рапортами посылался Лысову в отдельном пакете традиционный «полтинничек», и тогда посыльный привозил от Лысова ответ такого содержания:
«Имею счастие известить дрожайшую особу вашего благородия, что рапорты получены и вы завтрашний день беспокоиться не извольте».
И обязательно подпись: «Вашего благородия наивсепокорнейший слуга писарь Лысов».
Беда тому, кто не присылал полтинничка. Тому ездить и после смены, и на второй, и на третий день, да ещё море хлопот, потому что в рапортах о проезжающих возможностей для придирок море.
На стенах караульного дома каждой заставы висели в рамках за стеклом три или четыре таблицы. То были длиннющие списки лиц, которым был запрещён въезд в столицу. При этом не было секретом, что каждому изгнаннику стоило только остановиться за версту от заставы, сесть на городского извозчика и объявить, что «он едет с дачи», и его пропускали без дальнейших расспросов. Неудивительно, что офицер, придя с караулом на смену, небрежно просматривал списки опальных и, махнув на них рукой, заваливался спать, уповая на спасительный полтинничек и благодетеля Лысова, а также на то, что на окраинную заставу высокие чины с проверкой являлись крайне редко.
Как Екатерина Великая турков в России селила
О том, что, осваивая вновь приобретённые земли Новороссии, императрица Екатерина активно привечала переселенцев из нечуждой ей Германии, единоверцев-сербов, болгар, армян, греков известно много. Но вот о поселении в России турок.
1792 год. Надо учесть, что только закончилась вторая в эпоху Екатерины русско-турецкая война. Несколько месяцев всего прошло, как русские с турками с упоением резали друг друга, буквально тлел Измаил, в декабре 1790 взятый в кровопролитном бою Суворовым, в котором русские вырезали весь отказавшийся сдаться гарнизон. И вот…
Нашлись турки, пожелавшие жить в России, и не только из числа желающих остаться в Николаеве, из тех, кто проживал на этих землях при турецком владычестве и не пожелал уходить из насиженных мест, но нашлись и желающие переселиться из самой Турции. Возглавлял их некий Селих-Ага[3], ещё в 1790 году получивший от Екатерины чин бригадира[4]. 27 апреля 1792 года императрица повелела оказать вчерашним врагам нужную помощь в постройке домов через снабжение материалами и мастеровыми людьми, выдать на 20 тысяч рублей ссуду и предоставить на 10 лет льготы, по истечении которых «подвергаются они одинаковому исправлению всех обязанностей граждан равного с ними состояния».
Ещё турки составили прошение, «пункты просительные турков в Николаеве поселиться желающих», на каждый императрица вынесла решение:
- Каждому хозяину, вступившему в подданство ЕИВ, дать дом с лавкою, землю для хутора или саду, на торговлю сто левов.
Из Турции же переселиться желающие требуют, чтоб на заведение и торговлю определить сумму и давать смотря по состоянию человека с возвратом через 10 лет.
Резолюция императрицы: Для поселения их особой слободою отвести земли в предместье Николаева. Для садов дать также приличное количество земли, и доколе они с помощью казенною успеют построить себе дома и лавки отвести им на пребывание из казенных домов.
На ссуду их определяется на первый случай 20 тысяч рублёв, из которых снабжать их через 10 лет без процентов, смотря по состоянию человека.
- Свободно справлять богослужение и построить для онаго мечеть.
Резолюция: Богослужение справлять свободное, мечети же представить план и смету.
- Судиться законами российскими, но судьи, чтоб из самих турков выбирались.
Резолюция: Удовлетворить их в сем сообразно с высочайшими о управлении губерний учреждениями.
- Рекрутов с них не брать.
Резолюция: От поставки рекрут увольняются.
- Постоев в домах их не ставить.
Резолюция: Для постоев построить казармы.
- Пользоваться всеми выгодами наравне с природными россиянами.
Резолюция: Сие право им жалуется, как скоро на верность подданства учинят присягу.
- Имаму Мустафе Еффендию определить жалованье по шести сот рублев в год, да помощнику его триста.
Резолюция: Жалованье сие им определяется. Зависеть же им от муфтия таврического.
Екатерина
Апреля 27-го 1792 г. в Санкт-Петербурге.
Варенька, душка! ... Ух, как я тебя расцелую!
Город Санкт-Петербург был, прежде всего, городом военных, а потом уже городом дворцов и мастеровых. И если в каком-нибудь внутриимперском, пусть и богатом Нижнем, караулы несли инвалидные команды, то в столице этим занималась Гвардия, и караулов было много. Официально караулы делились на два отделения: 1-го – самые многочисленные и преимущественно в центре города. Второе отделение находилось на окраинах Петербурга. Неофициально офицеры и солдаты пользовались своей классификацией, деля караулы на «спячки и горячки». К спячкам причислялись все караулы 2-го отделения: Петропавловская крепость, городские заставы (Московская, Нарвская, Шлиссельбургская и др.), Галерный порт, Артиллерийская лаборатория, военный госпиталь и некоторые караулы 1-го отделения, расположенные внутри дворов или за решётками, например: Комиссариатское депо, позже переименованное в Окружное интендантство, Голландия, Новое Адмиралтейство.
Военным и служившим ничего пояснять не надо: чем дальше от начальства, тем служба спокойней: так было и в советское время, так и сейчас, так было и при Николае, что первом, что втором. Например, от полковых казарм Преображенскому караулу до Галерного порта 10 верст пути, то есть от развода караулов, что в 12 часов, до смены часа три-четыре. Понятно, что после такого перехода весь караул, включая офицеров, сразу после расстановки часовых погружался в глубокий сон и приходил в себя только к вечеру, а после – опять засыпал. Спать в Галерном можно было спокойно, ибо появление в этом захолустье не только высокого начальства, но и просто прохожего было событием чрезвычайным. И то сказать - охранять в Галерном порту было нечего: какие-то сараи и внутри какой-то старый корабельный хлам, предназначение которого не знали даже служащие порта.
Был ещё один пост, около леса, куда солдаты, особенно зимою, боялись становиться, уверяя офицеров, что по ночам там гнездится нечистая сила.
Столь же далеко, как до галерного, было до городских застав. О них мы уже рассказывали.
В тех «спячках», которые располагались в центре города, конечно бывало случались казусы.
10 апреля 1850 года, например:
«Прапорщик князь Трубецкой 3-й, за то, что будучи вчерашнего числа в карауле в Новом Адмиралтействе, при проезде государя императора, сидя в караульной комнате, задремал, не вышел к караулу и встретил его императорское величество уже в солдатской караульной, - арестовывается на неделю, с содержанием на гауптвахте».
Князь Трубецкой 3-й с малых лет вращался при дворе, как и многие представители его семейства. Его «сон» вызвал много смеха и разговоров в царской семье и в салонах Петербурга. Кто-то из высочайших особ сказал в семейном кругу:
- Imaginez! IEmpereur est venu hier inspecter un corps de garde ou il a trouve Troubetzkoy, dormant du sommeil des innocents![5]
- Il ne I etait pas poutant,[6] – заметил один из великих князей.
Заметим, дамы Петербурга из самого высшего круга караульной службой интересовались и в ней разбирались!
В караулах, окрещённых «горячками», спать было некогда. По законам того времени, каждого генерала и тому подобного высшего чиновника встречали, вызывая весь караул наружу, в ружьё! И не дай Бог ошибиться в построении! А начальников в столице было много. Да ещё форма тех времен – например, офицеры гвардейской кавалерии имели шляпы с белыми султанами, подобными генеральским, да и ездить имели привычку в экипажах богатых, - так что случаев, когда «в ружьё» вызывался караул при виде прапорщика или наоборот генерала, игнорировали, было много, с последующим разносом для ошибившихся.
О каждом подобном промахе следовало докладывать письменным рапортом. «Писать объяснительную», - сказали бы мы сегодня. Вот и доносил в рапорте прапорщик Полозов, после караула на Сенной площади: «Сего числа в таком то часу, изволил проезжать мимо вверенного мне караула генерал-адъютант Н…; караул, хотя и вышел в ружьё, но честь отдать не успел. В то время как я занят был составлением рапорта [о данном случае], изволил проехать начальник дивизии; караул хотя и вышел, но не успел даже взять «на плечо» … и т. д.».
А проблема была в том, что где-то недалеко освящали общественное здание, и всё столичное начальство ехало по Садовой так скоро и часто, что караул просто не успевал и пропустил в тот день множество важных особ!
В общем, были такие неудачные посты и такие неудачные дни, что караульный офицер был вынужден весь день до сумерек находиться у караульного здания на улице. Отдохнуть и согреться можно было только одним способом: если барабан от здания занесли в караульное помещение, то это означало, что офицер отлучился по одной очень нужной причине… ну, вы понимаете… Кстати, именно этой уловкой пытался воспользоваться и неудачливый соня Трубецкой, в тот самый день! Не сложилось.
В мороз более 100С, правда, караул освобождался от выскакивания в ружьё, а вот дождь помехой не считался.
Ещё можно было запутаться в тонкостях николаевского строевого устава. Так однажды караульный начальник Назимов, прикомандированный в пехоту из моряков и не успевший ещё освоиться, – он и форму-то ещё носил морскую – вывел караул при появлении командира полка Жеркова не тем флангом и повернул строй к начальству задом, и только сам встал к генералу лицом – как был: в треугольной шляпе и флотском мундире. Жерков так хохотал, что даже и распечь порядочно не смог, только приговаривал: «Назимов, моряк!... помилуйте, что вы делаете! Зачем же вы их ко мне спиной оборотили!»
Времена были простые: во многих караулках содержались арестованные, да ещё в одной комнате с караульным офицером. Современник жаловался: «Счастьем можно было назвать, если удавалось заснуть часок после обеда, потому что арестованные пользуются случаем и пристают с разными просьбами».
Легче было после 9-ти вечера. Вначале, правда, барабанщик обязан был походить кругами вокруг караулки, после чего вызывался караул, читали молитву, проводили расчет… и тогда наступал долгожданный момент: согласно уставу, люди после вечерней зари надевали шинели, офицеры снимали тогдашние тесные мундиры и надевали сюртуки, что воспринималось как наслаждение; все распивали чай, и наступало сравнительно спокойное время ночи. Конечно, и тут не обходилось без визитов второго коменданта, плац-адьютанта, плац-майора и пр. должностях лиц, но после суматошного дня это было много легче.
В «горячных» караулах ночью никто не раздевался – это было слишком рискованно: только ослабляли шарф, надевали мягкие сапоги и приносили с собой подушку; дремали в караульных креслах.
При этом караулы во дворцах – Зимнем, Константиновском (Мраморном) и Михайловском - были любимыми, как офицерами, так и солдатами. В Зимнем в карауле находилось сразу три офицера, потому в компании было просто весело, а ещё во всех дворцах офицерам подавался дворцовый обед, ужин, чай и кофе; солдат кормили тоже роскошно и тоже за счёт дворца.
В караульном помещении Зимнего восхищали великолепные английские часы, очень старинные, в деревянном гнезде с подставкой. Часы эти шли с точностью хронометра и отличались звонким, отчётливым боем. По преданию, часы эти были собственностью Павла I и стояли в его кабинете, но однажды государь опоздал на вахт-парад, разгневался на часы и велел отправить их на гауптвахту, где они и остались под вечным арестом.
Ну, а главное – дворцовые караулы все помещались во дворах, за решётками, и выбегать приходилось редко, в Зимнем – почти никогда.
Иногда, правда, эта безопасность убаюкивала. Однажды корпусной командир генерал Набоков играл в карты у командира Конногвардейского полка Ланского и, кончив партию, поздно ночью шёл мимо дворца пешком. Набоков всегда ходил в каске своего гренадерского полка и в шинели, так что часовые у дворца не обратили на генерала внимания - «не свой-де-офицер, так сойдёт с рук» - и даже поленились окликнуть: «Кто идёт!». Корпусному командиру это, разумеется, не понравилось, он свернул во двор дворца и направился в караулку. Там та же история: ни оклика, ни чести. Генерал ещё больше рассердился и пошёл прямо в офицерское помещение. А там два офицера спят, да ещё на собственных подушках, а третий при виде корпусного растерялся. Генералу пришлось самому будить спящих, так один, не открывая глаза, послал его к чёрту, решив, что будит его товарищ по караулу.
В общем, по неофициальной иерархии, лучшими после трёх дворцовых караулов были те, что назывались «спячками». И хоть до них было три-четыре часа ходьбы, но зато они считались блаженством по сравнению с «горячками». Арестованные были там невиданной редкостью, ровно как и вызов в ружьё. Пообедать и заснуть до зари можно было беспрепятственно. На зарю можно было не выходить – никто не увидит. А ночью можно было не только расстегнуть, но и снять сюртук.
Ещё был прямо благодатный караул в комиссариатском депо, в котором на ночь запирались ворота. Тут офицер располагался как дома. Утром можно было не вставать до света, напиться, не торопясь, чаю и одеваться не спеша.
Было, правда, скучновато, и народ нередко развлекался оставлением граффити. Писали на окнах, на столах, на стенах, даже на часовом футляре. В основном, конечно, выводили нежные имена: «Anneta» или «Marie», но были подписи и рисунки со смыслом.
«Ко-в ужасная свинья; если где встретите, советую побить». Офицеры гадали, кто же такой суровый и столь мстительный.
Другой неоценённый поэт характеризовал скуку:
Я здесь бывал,
И так зевал,
Что просто прелесть:
Чуть не сломал челюсть!
Но самое чудесное, на наш взгляд, это послание на стеклах караульной Невской заставы:
- Варенька, душка! ... Ух, как я тебя расцелую!
Ох, кто-то молодой томился в карауле!
Аж не выдержал, вынес в заголовок.
Остряки
Встретились как-то на юге в обществе два вельможи: граф Никитин и князь Репнин. Граф Никитин, генерал, герой 1812 года, прославился под Бородино, где со своими конноартиллеристами отбил банниками атаку французских кавалеристов; в описываемое время – конец 40-х гг. - это был всё ещё рослый, здоровый, очень бодрый старик, хотя уже сутуловатый от старости и всё ещё служил. Репнин из знаменитого рода, нигде не служил, носил бороду, что в то время давно вышло из моды и, более того, считалось предосудительным, признаком вольнодумства.
Никитин, сторонник патриархальных обычаев, хотел кольнуть Репнина за либерализм, сказал ему:
- Покойного батюшку вашего я знавал, да только он, помнится, с бородою не ходил.
- Всякое бывает, - отвечал Репнин, - вот ваш батюшка ходил с бородою, а зато вы без бороды ходите. Чему же тут удивляться!
Чтобы оценить этот ответ, надо знать, что граф и генерал Никитин был сдан в солдаты из крестьян, что называется «из сдаточных».
Как старших уважать себя заставить
Генерал Набоков в последние годы царствования Николая I временно командовал корпусами гвардейским и гренадерским. Известен генерал был тем, что боялся и даже терпеть не мог… младших офицеров. Он не кланялся им на улице, когда отдавали честь, называл их «господин кавалер», а если прапорщик или поручик, не дай Бог, являлись ему по службе, то впадал в панику и живо отгонял к непосредственному начальству. Причин своего такого отношения генерал не скрывал, говорил: «Помилуйте, батюшка, старший офицер посовестится, побоится, а прапорщику… да что ему терять? Пожалуй, и в лицо ударит!»
Солдаты и командиры
Князь Имеретинский много лет прослужил в лейб-гвардии Преображенского полка. Причём значительная часть его службы пришлась на времена императора Николая I, когда служба раем не казалась. Любопытны вынесенные им из многолетней службы в строю оценки предпочтений русского солдата тех качеств офицера, которые он любит и не любит видеть в своём командире. Некоторые из них не утратили своей актуальности до сих пор. Другие, как неактуальные ныне предпочтения солдата видеть своим командиром человека зажиточного, наводят на размышления. Цитируем:
«Все наблюдения, какие мне случалось делать, сводятся к следующему. Солдат любит видеть в прямом своём начальнике: щедрость, благоразумную строгость, внимание к своим пользам и нуждам, самостоятельность и самоуверенность в умственном и материальном отношении, и наконец в особенности – счастие и находчивость.
Ненавидит же солдат: педантизм, слабохарактерность, ведущую к распущенности подначальных и потому к другой крайности, то есть к непомерной строгости. Далее солдат не может терпеть мелочную придирчивость и формалистику, страх перед высшим начальником и постоянное налегание на солдат в угоду высшим начальникам. Наконец – денежную несостоятельность, ведущую к обирательству их и полную зависимость от всех и от каждого».
[1] Шлагбаум-подвысь.
[2] Комендантское управление.
[3] В России позже крестился, звался Дмитрий Ананьевич Нани.
[4] Матушка-императрица, конечно, умница была: в бригадиры возвела, но за перепиской его с пруссаками и поляками повелела «прилежное око иметь».
[5] Представьте! Император пришел вчера проинспектировать одну гауптвахту, где нашел Трубецкого, спящего крепким сном.
[6] Он не ожидал его однако же!