Свидетельство о регистрации номер - ПИ ФС 77-57808

от 18 апреля 2014 года

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 77 Исторические мозаики

Вадим Приголовкин 27.09.2021

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 77 Исторические мозаики

Вадим Приголовкин 27.09.2021

УРА, МЫ НЕ ЕВРОПА – 77

Исторические мозаики

 

Дети законные и незаконные, свои и чужие

 

Как неоднократно отмечалось в наших заметках, в России огромное внимание придавалось соблюдению брака, нравственности и особенно законности рождённых детей. Достаточно вспомнить знаменитое Николая I в ответ на просьбу признать законными: «Незаконных законными сделать не могу».

Родные братья – старший Василий Владимирович и младший Юрий Владимирович Долгоруковы - умудрились в одно примерно время жениться на родных же сестрах Бутурлиных. Первый брак считался законным, а второй не признали. Пытались развести, но молодые не дали и остались жить вместе.

Долгоруковы – род княжеский, Бутурлины - графский; как братья, так и их жёны жили душа в душу. Жену старшего брата звали Варвара Александровна, младшего – Екатерина Александровна. У старшей четы детей не было, а у княгини Екатерины Александровны вскоре после замужества оказались признаки тягости. Понятно, что ребёнок, рождённый в непризнанном браке, должен был быть признан незаконным!

Долгоруковы во все времена отличались гордостью, строптивостью даже, умением идти против общепринятых норм. Нашли выход и сейчас: старшая сестра тоже стала выдавать себя за находящуюся в положении: она обкладывалась подушками, и все вокруг, видя обоих в таковом положении, не догадывались, что одна в тягости подлинной, а другая – притворно.

Всего княгиня Екатерина Александровна родила трёх детей: сына и двух дочерей, и всех их старший брат и его жена выдавали за своих, законных. Одна девочка умерла в детстве. Потом случилось так, что умерли Василий Владимирович и его жена Варвара Александровна. Тогда Юрий Владимирович испросил высочайшее соизволение на признание детей, числившихся братниными, своими законными детьми, и получил его.

Князь Юрий Владимирович Долгоруков - генерал-аншеф, московский военный губернатор.
Князь Юрий Владимирович Долгоруков - генерал-аншеф, московский военный губернатор.

Подросшую девочку отдали замуж за князя Горчакова; сын, князь Василий Юрьевич, прекрасный молодой человек подавал большие надежды: двадцати лет от роду при Павле I уже генерал-майор, в тридцать - генерал-адъютант, но стать отрадой престарелого отца ему было не суждено: он умер, не достигнув и сорока лет, не оставив потомства.

Современники говорили, что всё было дано князю Юрию Владимировичу от Бога, что может осчастливить человека: знатный род, несусветное богатство; дом князя Юрия Владимировича во всей Москве считался самым первым, самым богатым, хлебосольным, однако он умер разбитый горем, потому что лишился всех близких: прежде всего потерял сына, потом в 1811 году умерла Екатерина Александровна, потом зять Горчаков, сама княгиня Горчакова умерла за пару лет до знаменитой холеры. Юрий Владимирович пережил даже внучку свою, дочь Горчаковых, совершенно осиротел и скончался через два года после дочери от первой холеры в ноябре 1830 года почти девяноста лет. Огромное состояние своё он оставил не близким родственникам и потомкам, а дальним родичам. Но отмечали, что был он хороший христианин и потому не роптал на Господа, твёрдо переносил все потери и удары судьбы и смиренно нёс свой крест.

 

Ох и язык у вас, княгиня

 

На тему строптивости и характера Долгоруковых.

Один из Долгоруковых, Пётр Петрович, был очень близок к императору Александру I. Практически друг, если у царей вообще могут быть друзья. Это тот Долгоруков, которого обессмертил Толстой в «Войне и мире», который там выведен чуть ли не виновником Аустерлицкого разгрома, которого сам Наполеон назвал «шалунишка-вертопрах». На самом деле, скончавшийся в 29 лет Пётр Долгоруков был человек больших, рано проявившихся способностей, и России послужить успел, и в бою, и на поле дипломатии, и чиновником рачительным.

В один из своих приездов в Москву, уже много лет после его смерти, Александр I, желая сказать приятное матери друга, сказал ей: «Вы, княгиня, потеряли сына, а я лишился в нём друга».

Другая приняла бы сказанное, поблагодарила б за память императора, даже просто молча поклонилась бы, но не Долгорукова. Эта старуха была сколь находчива, сколь резка на язык, и не спускала никому, даже императору, отвечала: «Вы можете, ваше величество, всегда иметь и много друзей, а я, лишившись сына, сына уже не найду, и сам Бог мне его возвратить не может».

Всегда немного строптивая, фрондирующая чиновничьему Петербургу вельможная Москва нашла этот ответ хорошим и умным.

 

Как правильно ссориться с родственниками

 

Пётр Михайлович Римский-Корсаков был в размолвке со своею родной сестрой Марией Михайловной, в замужестве Волконской. Настолько, что и в гости друг к другу не ездили. Но несмотря на это, в большие праздники и в именины Марии Михайловны детей своих Корсаков неизменно посылал к Волконским, говоря: «Не ваше дело знать, почему мы с сестрой не в ладах, это вас не касается; она вам родная тётка, вы обязаны её чтить, уважать и оказывать ей почтение, а что между нами, то нам двум и известно».

Портрет Петра Михайловича Римского-Корсакова.
Портрет Петра Михайловича Римского-Корсакова.

Соответственно и братья Волконские, муж и деверь Марии Михайловны к Петру Михайловичу приезжали довольно часто и были очень с ним почтительны и дружны.

Только спустя много лет повзрослевшие дети узнали, что отец их с тётушкой перестали видеться оттого, что батюшка сказал сестре своей что-то про её мужа, кажется, назвал его мотом. Сестра прогневалась и перестала ездить к брату; муж её давно умер, но они все друг друга не навещали, и только незадолго до кончины тетушки последовало между ними примирение.

 

Как поссорились Оболенский Николай Петрович и Яньков Дмитрий Александрович

 

Князь Оболенский, в годах уже, человек характера неспокойного и раздражительного, поссорился с соседом Дмитрием Александровичем, и вот с чего вышла эта неприятность.

Земля иевлевских крестьян Янькова граничила с храбровской землей Оболенского. Случилось так, что несколько крестьянских скотин зашло на землю князя. Тот велел животных схватить, загнал в Храброво и потребовал выкупа, дескать, потравили его покосы. Крестьяне просили отпустить, князь не согласился. Делать было нечего, бедные мужики заплатили, и немало.

А через несколько дней уже княжеское большое стадо зашло на землю иевлевских крестьян, и крестьяне отыгрались: всё стадо загнали к себе и, в свою очередь, потребовали выкупа от князя. Князь рвал и метал, выкупа не давал, требовал, чтоб стадо его возвратили; крестьяне не отпускали.

Оболенский написал письмо Дмитрию Александровичу, чтобы он приказал своим мужикам отпустить его скотину. Дмитрий Александрович отвечал, что это не его дело и что ежели князь брал выкуп с крестьян, то нет причины, чтоб и крестьяне не поступили так же.

В общем, история вышла не то чтоб суровая и громкая, а скорее длинная: несколько лет соседи после этого не виделись.

Правды ради, надо сказать, что Оболенского нельзя было назвать слишком уж надменным и заносчивым; он хотел казаться гордым, но выходило это у него смешно и нескладно.

К слову, двоюродная сестра князя, по мужу Сабурова, запомнилась современникам причудой: будучи богата, имела прекрасное столовое бельё, голландское, и два раза в год посылала его в Голландию стирать! Боялась, что в России его испортят. Все ужасались, сколько это стоило. Ну да на Руси каждый, как известно, сходит с ума по-своему.

 

Кому отдать любимую дочку

 

Семейства Римских-Корсаковых и Яньковых находились в родстве. А именно: отец прадеда героини данного очерка, о которой речь впереди, Василия Никитича Татищева, Никита Александрович, имел ещё брата Фёдора Алексеевича. Сын этого Федора Алексеевича Иван Федорович был женат на Степаниде Алексеевне Новосильцевой и имел сына Семёна Ивановича и двух дочерей, Анну Ивановну и Марью Ивановну, которые доводились, стало быть, по бабушке троюродными, что считалось по понятиям того времени вполне не очень дальним родством. Старшая дочь этого Ивана Фёдоровича Анна Ивановна, в девичестве Татищева, и вышла замуж за Александра Даниловича Янькова, человека очень образованного, умного, красавца и, что немаловажно, что скрывать, получившего после отца состояние очень большое. Ради интереса отметим: жениху было 25 лет, невесте шёл 15-ый, впрочем, в том 1783 году так вполне было принято: княжне Мещерской, бабушке нашей героини Елизаветы Петровны, было 12, когда выходила замуж.

У Яньковых к тому времени, с которого собственно и начинается наша история, осталось два сына и дочь. С этой дочери-то и завязалась вся история, ибо была она не очень по нраву Петру Михайловичу Римскому-Корсакову, отцу Елизаветы Петровны. И по Татищевым приходилось так, что старший сын Яньковых Дмитрий приходился Петру Михайловичу правнучатым братом, а дочери его Елизавете, следовательно, дядей.

Прости читатель, если запутал; я и сам запутался. Как предки все это помнили: всех этих тётушек, дядюшек, кто на ком женился, кто чей кум, сват, брат!... А ведь не только помнили, но и придавали этому большое значение!

После смерти родителей братья Яньковы и сестра их остались на попечении внучатой своей тётки, княжны Долгорукой: её мужа назначили опекуном над детьми и их имением.

Сестра Анна Александровна на правах родственницы бывала в доме Корсаковых и Петра Михайловича всегда величала «братец», так как приходилась ему внучатой сестрой, и он её тоже называл сестрицей. Как мы сказали, он её несколько недолюбливал, говоря про неё: «Эта старая девка прехитрая и прелукавая…» С того и особого внимания он ей не оказывал, хотя принимал по-родственному, да и бывала с визитами она не часто, раза три или четыре в год, а сам Михаил Петрович к ней, то есть к Долгоруким, не ездил.

Когда братья её вышли из корпуса, то она с ними приезжала к Корсаковым, но визит их особо никому не запомнился. А с какого-то времени стала бывать чаще.

Пётр Михайлович даже как-то пожаловался домашним за столом:

- Не понимаю, отчего это Янькова так зачастила ко мне; давно ли была, а сегодня опять приезжала: не знаю, что ей нужно, а уж верно недаром – она прелукавая.

Вскоре заметили, что старший из братьев, Дмитрий, тоже стал бывать с визитами чаще прежнего.

Прошло ещё время, приезжает ещё одна родственница, тётушка (ну опять чья-то тётушка – прости читатель, я не виноват) Марья Семеновна Корсакова и говорит:

- А я, Пётр Михайлович, к тебе свахой приехала, хочу сватать жениха твоей дочери.

- Которой же?

- Елизавете, батюшка.

- Елизавете? Она так ещё молода… А кто жених?

- Старший из Яньковых, Дмитрий.

- Нет, матушка сестрица, благодарю за честь, но не принимаю предложения: Елизавета ещё молода, я даже ей и не скажу.

И точно, дочери ничего не сказал и не спросил её мнения; ей доложила кто-то из сестёр: «Матушка приехала сватать тебе жениха, Янькова Дмитрия Александровича».

Тётушка уехала: Елизавета не то, чтобы ждала, но всё же было любопытно, но батюшка так ей ничего и не сказал, молчал, день, другой, третий.

Прошло около года; опять тётушка Марья Семеновна повторила предложение, и опять отец отказал наотрез: «Спешить нечего, Елизавета ещё не перестарок; а засидится – не велика беда, и в девках останется».

И опять дочери ни слова, а той вновь сёстры нашептали. Елизавета решила про себя: «Стало быть, батюшка имеет какие-нибудь причины, что это ему не угодно».

Ещё спустя какое-то время въехала во двор карета Янькова; девушка и не поняла, отчего сердце так и упало.

Батюшка у себя в кабинете принял Анну Александровну: из своих никого не позвал, они посидели вдвоём, поговорили, и Янькова уехала.

Тут отец позвал дочь, рассказал, и двух лет не прошло:

- У меня сейчас была Янькова, приезжала сватать тебя, Елизавета, за брата своего Дмитрия. Говорит мне: «Пётр Михайлович, вот вы два раза всё говорили тётушке Марье Семеновне, что Елизавета Петровна ещё слишком молода: неужели и теперь мне то же скажете, а брат мой приступает, чтоб я узнала ваш решительный ответ». Я ей на это и сказал: «Мы, сестрица, родня… И что это, право, далась вам моя Елизавета: неужели кроме неё нет и невест в Москве?» Про Дмитрия Александровича нельзя ничего сказать, кроме хорошего: человек добрый, смирный, неглупый, наружности приятной, да это и последнее дело смотреть на красоту: ежели от мужчины не шарахается лошадь, то, значит, и хорошо… Родство у Яньковых хорошее, они и нам свои, и состояние прекрасное: чем он не жених? Не будь сестра у него, я никогда б ему не отказал… Но вот она-то меня пугает: пресамонравная, прехитрая, братьями так и вертит, она и тебя смяла бы под каблук: это настоящая золовка-колотовка, хоть кого заклюёт. Не скорби, моя голубушка: тебя любя, я не дал своего согласия…

Помолчал и добавил:

- А быть тебе за ним, так и будешь, по пословице: суженого конём не объедешь!

Так дело о сватовстве совершенно и заглохло. Яньковы теперь бывали редко, обиделись.

Хотя, признавалась сама себе Елизавета, Дмитрий Александрович приходился по мысли: не то, чтоб она была в него влюблена или сокрушалась, что батюшка за него не отдаёт, но дай батюшка согласие, девушка б не отказалась.

А по весне (семья собиралась уже в деревню) хлопотали по дому, собирая караван для отъезда, поутру присылает отец за дочерью: «Пожалуйте, Елизавета Петровна, в гостиную».

Вошла. Батюшка на диване превесёлый, рядом Дмитрий Александрович, весь раскраснелся и глаза заплаканы; когда девушка вошла, он встал. Отец:

- Елизавета, вот Дмитрий Александрович делает тебе честь, просит у меня твоей руки. Я дал своё согласие, теперь зависит от тебя принять предложение или не принять… подумай и скажи.

- Ежели вы, батюшка, изволили согласиться, то я не стану противиться, соглашусь и я.

Ах, что за воспитание у девиц осьмнадцатого века! Не правда ли, читатель?

Дмитрий Александрович поцеловал руку у батюшки и у дочери; отец обоих обнял, был очень растроган и заплакал; глядя на него, заплакали и молодые, его обняли и поцеловали руку.

Пётр Михайлович обнял Янькова, признал:

- Ведь экой упрямец: четвертый раз сватается и добился-таки своего! Ну, Елизавета, верно было тебе написано на роду, что быть тебе за Яньковым… Поди объяви сестрам, что я тебя просватал, и позови их сюда, мы помолимся.

Елизавета побежала к сёстрам, объявила им новость - «я невеста»; все её обнимали, поздравляли и пошли вместе в гостиную. Батюшка встал перед образом лицом на восход, взял дочь за руку и передал Дмитрию Александровичу:

- Вот, друг мой, отдаю тебе руку моей дочери, люби её, жалуй, береги и в обиду не давай; её счастье от тебя теперь зависит.

А дочери сказал:

- А тебе, Елизавета, скажу одно: чти, уважай и люби мужа и будь ему покорна; помни, что он глава в доме, а не ты, и во всём его слушайся.

Через несколько дней был совершен сговор: вначале отслужили молебен, потом жених и невеста должны были обменяться иконами.

Отец невесты во время сговора сказал Анне Александровне: «Ну, теперь уж перестаньте называть меня братцем; дочь моя выходит за вашего брата, их, пожалуй, ещё и разведут». Его всё беспокоило родство с Яньковыми. Все в доме волновались, думали, что нужно архиерейское разрешение; в итоге жених ездил чуть ли не к самому митрополиту, там засмеялись, ответили, что никаких препятствий к браку нет и разрешения не требуется.

Вот такие понятия русских людей о родстве были в прошлом; в сознании людей укоренившиеся более чем в законах - в самих обычаях, никакие официальные власти, законы, даже сама церковь не могли поколебать в сознании людей, что пятая тетка сбоку какому-нить троюродному брату по мужу младшей снохи всё равно есть родня и не чужой тебе человек.

Мудрый Пётр Михайлович настоял, чтобы свадебный обед был у него в доме, сказав жениху:

- Что тебе, братец, тратиться на свадебные угощения, я беру это на свой счёт: старших у тебя в доме нет, сестра твоя - девушка, лучше у меня отобедаете, а к вечеру и отправитесь к себе в дом.

Он не говорил, но дочь догадалась, что так он распорядился, чтобы с первого раза не дать хозяйничать золовке Анне Александровне. Понимал толк в жизни. И как показала жизнь, правильно сделал. Но это уже другая история.

Невесте было 25 лет, жениху - 34. Времена меняются.

Брак был удачным. Елизавета и Дмитрий жили долго и счастливо.

Елизавета Петровна Янькова (урождённая Римская-Ко?рсакова).
Елизавета Петровна Янькова (урождённая Римская-Ко?рсакова).

 

Как отправить людей на войну

 

Брак Елизаветы Петровны, урождённой Римской-Корсаковой, и Дмитрия Александровича Янькова оказался счастливым: жили они хорошо, счастливо и долго. Особенно Елизавета Петровна, родившаяся в 1768 году, скончалась в 1861-ом. Почти век! Сохранила практически до самой кончины разум и память, оставила прекрасные воспоминания о прошлом, записанные её внуком, в которых отразила не только свою жизнь, но и семейные предания, вплоть до Петра I.

Как известно, в 1812 году при приближении Наполеона к Москве московское дворянство, не ожидая воззвания от властей, вызвалось само составить ополчение: решили дать по числу своих крестьян каждого десятого, что составило более 80000 человек. На долю Яньковых пришлось по Московской губернии выставить 32 человека[1].

Елизавета Петровна вспоминала, как это было:

«Приехали мы в деревню. Дмитрий Александрович на воскресенье велел созвать полную сходку, всех, кто по деревням налицо и после обедни все собрались к дому. Он вышел на парадное крыльцо и говорит им:

- Друзья мои, я вас собрал, чтобы поговорить с вами. Нам грозит опасность: французы идут на Россию, мы должны себя отстаивать, послужить царю и отечеству и защитить православную веру; дворянство положило дать от девяти десятого, чтобы составить ополчение; я неволить никого не хочу, а кто желает доброю волей, пусть скажется, потом я и увижу, кого выбрать из желающих. Потолкуйте промеж себя и подумайте, и все желающие станьте особо кучкой.

Сказал это и ушёл в дом, и вспоминала Елизавета Петровна: «Плачет, говорит мне: «Кого я выберу – всех жаль, и как я могу взять на себя посылать по моему выбору на явную смерть».

Когда обратно вышел на крыльцо, оказалось, что отделившихся направо, желающих идти в ратники, оказалось слишком много.

- Сколько желающих? – спросил.

Ответили.

- Ну, это слишком много, нужно только 32 человека; я никого не уговариваю, не отговариваю и на себя не возьму выбирать того или другого и посылать под пулю, а вы, православные, помолитесь Богу и киньте жребий, кому идти, кому оставаться, - значит, такова Божья воля.

Все перекрестились и стали кидать жребий, так и решили, кому идти в ополчение… Никому не обидно: ни тому, кто ушёл, ни тому, кто остался».

«Ополченцы в 1812 году». Художник И. Архипов, 1982 год.
«Ополченцы в 1812 году». Художник И. Архипов, 1982 год.

 

О воспитании и поведении

 

Римские-Корсаковы богаты. Пётр Михайлович своих душ имел 4000, да за женой взял 1000. Жить есть на что, и жить хорошо. А вокруг дворянство разное, есть и совсем бедные, худородные, некоторые вообще на мужицкое положение переходят, сами пашут, сами сеют, иная барыня саморучно во время сбора урожая сама впереди своих девок в поле, подоткнув подол, идёт, сеет, полет, как простая крестьянка.

Есть среди них и смешные. Особенно если посмотреть на них взглядом московского барина, который в деревню, в основном, на весну-лето приезжает.

Приедет такой с визитом – в парусиновом балахоне, опоясан кушаком, за кушаком заткнуты кнут и рукавицы, от сапогов разит дегтем, а большой барин принимает его весьма ласково, берет за руку, ведет к жене: «Аграфена Николаевна, веду к тебе приятеля моего, Терентия Ивановича». Жена тоже обходительна, а за столом, во время обеда, где гостей потчуют, смотрит на детей, не дай Бог заметит, если кто из детей, даже из самых малых, на странности провинциальных гостей улыбнется или пошепчется между собой.

А батюшка за смех взглянет строго, а после приведёт к себе в кабинет и строго:

- Кто у меня за столом, тот мой гость, дорогой гость, а вы смеете над ним смеяться! Ты – девчонка глупая, а ты – дурак мальчишка, над стариками труните!.. Ежели я ещё раз это замечу, то не велю вас к столу пускать.

Вообще гостей - и знатных, и незнатных - собиралось по воскресеньям и праздникам иной раз человек по тридцать и более. И все приезжают со своими людьми, тройками и четвернями; некоторые гостят по нескольку дней - так было принято. И всех принимают приветливо, хозяин приговаривает, для детей: «Он мой сосед и такой же дворянин, как и я; приехал ко мне в гости, сделал мне честь - моя обязанность принять его радушно. Свинья тот гость, который, сидя за столом, смеётся над хозяином; но скотина и хозяин, ежели он не почтит своего гостя и не примет ласково».

И все эти уроки дети впитывают сызмальства, потом вырастают, своим детям передают. Знаменитое русское гостеприимство до сих пор, кажется, живое, оно же не на пустом месте, не само собой родилось.

Хотя да – в каждом поколении, что в ХIХ веке, что в ХХ, что сейчас, старики согласны: сейчас не то, раньше гостей чествовали лучше.

 


 

[1] Всего Яньковы выставили в ополчение 100 человек; кроме московских по 22 человека из своих имений в Тульской, Тамбовской и Новгородской губерниях.

 

 


назад