Фронт
Артём Артёмов 8.08.2022
Артём Артёмов 8.08.2022
Фронт
Жизнь на фронте своеобразна. Внешние обстоятельства очень быстро ломают и мнут общепринятые нормы и правила. Это свой мир, на узкой полоске земли. Всё что сзади привычно, но далеко. Всё что впереди близко и старается тебя убить. А между тем, солдаты, и профессиональные, и добровольные - не хорошие и не плохие, просто выполняющие долг.
Ни Афганская, ни Чеченская войны не имели фронтов. После Великой Отечественной это слово осталось только в книгах о войне и специальной военной литературе. Уже ушло поколение фронтовиков, оставив своим потомкам возможность не знать, что это такое. Сейчас всё это вновь. Сейчас они, шахтеры и рабочие с Донбасса, контрактники и добровольцы из России, заново постигают смысл этого слова - фронт.
В феврале - начале марта многие относились к происходящему несерьёзно, с известной долей непрофессионализма, в связи с отсутствием опыта. Ночные привалы или места дислокации, под открытым небом, не выставленное или выставленное ненадлежащим образом боевое охранение позволяли противнику обрушиваться на беспечные подразделения и штабы ствольной и реактивной артиллерией, от которой не защитит слабая броня тигра и БМП и, тем более, брезентовый тент палатки. Война быстро научила. Теперь каждая остановка вблизи линии соприкосновения - это блиндажи, на худой конец щели, куда можно спрятаться от обстрела. Штабы дивизий отведены из зоны поражения артиллерии, штабы полков размещены по лесополосам и представляют из себя целые подземные города, невидимые сверху и со стороны.
Война быстро обучает тех, кого пощадила в первые дни.
Фронт – всего лишь маленькие щетинистые закорючки на картах, отмеченные красным карандашом. Война и все передвижения осуществляются только по жиденьким лесополосам, всё остальное - голые поля с опустившими голову колосьями пшеницы, которую в этом году не уберут.
- Это линия первого бата, - начштаба водит пальцем по белой карте. Палец упирается в тонкую полоску лесополосы. - Здесь человек пятнадцать, уже десять дней сидят, надо ратировать, подумай на кого... Здесь человек семь Чингиза. У него за эти несколько дней три «двухсотых» и пять «трёхсотых». Здесь, - палец утыкается в обозначенную дамбу, - уже никого. Ночью от дождя в блиндаже спрятались, через пару часов стали возвращаться на позиции, а там уже «укропы» сидят. Абрека сразу «задвухсотили», ещё троих ранили. Остальные отошли. Абрек там уже дней шесть лежит, вынести не смогли, а разведка через день пошла, но не смогла найти. Он уже распух весь, если «укры» не закопали. В общем, дамбу надо забрать обратно, это танкоопасное направление, пройдут там, потом километров пятнадцать останавливать нечем и некем.
- А здесь разрыв почему?
- Здесь стоял Бизон. Их неделю артой разматывали, а потом фосфором накинули. Хорошо он сориентировался и за полдня до этого сказал отходить. А там теперь ни одного зелёного деревца или кустика.
- Наша артиллерия поддерживает?
- Лучше не надо! У них то ли стволы в хлам изношены, то ли снаряды с длительного хранения, и порох в качествах потерял, вместо «укропов» своих накроют. Танк выполз, стрельнул пару раз и встал на поле - что-то поломалось. Арта ответила, вижу, щас сделаем. Они десятка два или три кинули по нему, и все мимо, хотя по рации они же кричали, что есть попадание. В итоге второй танк вылез, зацепил первый и отволок за пригорок. А когда наше наступление или «их» прорыв, мы первые кричим, чтобы только артой не стали помогать!.. Они вон третий день цели подавить не могут... - собеседник безнадёжно машет рукой в сторону звука «выхода» чего-то крупнокалиберного.
Ночь в маленьком домике в прифронтовой деревне. На стене - большая фотография молодого мужчины с петлицами железнодорожника. В ту же рамку вставлена маленькая чёрно-белая фотография пожилой женщины, пережившей того, кто в форме. Две комнатки. В первой - электрическая плитка, стол, в углу печка. Во второй - металлическая кровать и диван. В небольших шкафах нетронутый сервиз и небольшие стопки одежды.
Кровать застлана постельным бельём и накрыта старым пыльным покрывалом. Поверх этого стелется белая скатерть из шкафа, пистолет под подушку, и спать, в одежде.
Утром три часа непрерывным потоком лил дождь. УАЗик, скребя по набухшей от воды и оплывающей земле брюхом, натужно ревя мотором, ползёт в горку. Колея, раз приняв в своё нутро, больше не отпускает. Навстречу, разбрасывая вокруг себя комья земли, летящие из-под колёс, проползает Урал. Наконец грунтовая дорога. Мимо небольшой хутор. В одной из изб раньше жили две старушки. Теперь у дороги воткнутый в изголовье маленького холмика стоит кривой крест, обмотанный красными тряпками. Ребята говорят, что в доме пусто, вторая старушка или сумела уйти, или лежит где-то рядом... Сам дом цел, только крышу снесло «градом», а ещё три дома рядом в руинах.
Там где был КНП, остов взорвавшегося с БК Урала и остатки дома с летней кухней. По обломкам, из черноты погреба, вылез маленький котёнок. Его мать пришла позже, видимо рыскала в поисках пропитания. Увидела людей в знакомой форме, она в обретённой надежде не отходила и шла до конца улицы, где возле таблички «Заминировано» была оставлена машина.
- Надо возвращать КНП, - зло бросает комбат. - Домов не осталось, пусть под акациями землянку копают. Нельзя оттягиваться от передка!
В стороне пару раз бахнула наша гаубица. Через десять минут, с интервалом в одну, туда прилетело два крупных снаряда. Гаубица замолчала, видимо успев всё-таки спрятаться, но не желая нарываться.
Этот участок фронта давно не движется, если не считать за движения то, что он иногда выгибается на пару километров в нашу сторону, а потом на те же два километра отпружинивает в «их» направлении. Здесь не отступают и не наступают, здесь стоят, иногда сдерживая попытки противника прорвать жиденькую оборону и вклиниться в неё.
В сёлах, чуть в стороне от фронта, люди привыкли к военным. Детишки на обочине иногда отдают честь проезжающим машинам с буквами Z или V, а их мамы живут с того, что продают солдатам молоко и яйца с собственного хозяйства. Школа и клуб закрыты, и нетронутые ждут новых учебников и старых учеников. Но учебный год в этих местах зависит не от календаря, а от войны, которая никак не уйдёт из этих мест.
Но все делают общее дело. Восточнее и севернее наши наступают. Там идёт настоящая война, там с неба вместо дождя на головы падают комья земли, и медленно оседает пыль. Идёт освобождение оккупированных тридцать лет назад земель. Мы сразу не распознали, что это оккупация, нам казалось, что так выглядит свобода и волеизъявление. Но потом мы опознали в тех, кто пришёл к власти, потомков и учеников предателей и преступников, кого не смогли полностью уничтожить во время и после Отечественной войны. За это время они освоились и воспитали на лжи и ненависти своё поколение. Но большинство осталось всё равно нашими. Мы пришли освободить их. Мы, наконец-то, пришли защитить наших и наши земли...
