Кредит доверия

Саша Русский 25.01.2025

Кредит доверия

Едва баба Маня втиснула свои необъятные 90 килограммов в узкое рабочее помещение, только-только успела разложить свежую прессу и вскипятить воду для чая, как на горизонте показался её неизменный покупатель - постоянный источник дополнительного дохода - сухонький, невысокий старичок, в холодном осеннем пальто, торопливо снующий меж равнодушных прохожих и весело скрипящий морозным снежком под старыми, потёртыми, но ещё добротными ботами.

- Ну что, есть? - спросил он с извечной потаённой надеждой, подходя и протягивая замусоленную деньгу.

- А как же, Семён Петрович. Только что получила, специально для вас отложила, - соврала баба Маня, ловко принимая бумажку и вкладывая в тёмную, слегка дрожащую ладонь свежую газету.

Чай заварился. Пока любители разнообразного чтива не начинали совершать паломничество к её киоску, не топтались у витрины безмозглыми чурбанами, баба Маня всегда успевала высербать поллитровую кружку душистого напитка, сдабривая его вкус свеженьким эклерчиком из ближайшего супермаркета, каждый раз, в эту минуту давая себе зарок с завтрашнего дня сесть на овощную диету.

Но сейчас заведенный распорядок нарушала худющая физиономия деда, торчащая в окошке: отвлекала от мыслей, ломала душевное равновесие и портила начало солнечного дня.

- Подорожала с этой недели газетка-то, Семён Петрович. Нету сдачи...

Семён Петрович кивнул, как ни в чём не бывало, съёжился то ли от холода, то ли от дурных новостей и понуро поплелся домой, мысленно пересчитывая бюджет и прикидывая, в чём теперь себе отказать.

«Идол ряженый, совсем из ума выжил, - подумала баба Маня, разместив во рту добрую половину пирожного и быстро превращая его в сладкую кашицу вставными челюстями. - Приходит, когда ему в голову зайдет, и думает, что это пятница. Столько денег на макулатуру извёл, лучше бы шапку себе новую купил». Она зажмурилась от прилива вкусовых ощущений, застонала от удовольствия, отхлебнула быстро остывающий чай и принялась за работу - ворошить тюки под ногами с ещё не разобранными журналами.

Придя домой в замшелую квартиру на пятом этаже, со старомодной мебелью и увесистыми томами Большой Советской Энциклопедии в большом тёмном дубовом шкафу, Семён Петрович разделся, сел в потрёпанное кресло и погрузился в тяжкие думы. Новость была столь неприятна, что он даже не взглянул в купленную газету. Похоже, от неё придётся отказаться. Не совсем, конечно, но теперь на регулярные покупки денег не хватит. Ему уже пришло уведомление с предупреждением, что, если до конца недели он не погасит задолженность за электричество - останется без света, а значит, и без источников информации: телевидения, радио. Семёна Петровича это не пугало, можно и свечками обойтись, их он припас в достатке. Читать в такой обстановке даже уютнее, но теперь грозятся и газ обрезать: долги растут, платить нечем. Кабы не дорогие лекарства, хватило бы субсидии. А так... Скоро даже чай не заваришь. Эх, жизнь!

Семён Петрович безнадёжно посмотрел на своё главное сокровище с ровными рядами корешков и стал прикидывать, что бы загнать на блошином рынке из излишков. А что здесь излишки? Пушкин? Булгаков? Хемингуэй? Шолохов? Шукшин? Всю жизнь он собирал библиотеку, доставал дефицит у спекулянтов, переплачивая за заветные томики втридорога, дежурил у книжных магазинов, выстаивая очереди на подписки, выменивал макулатуру на заветные талончики и относился к книгам как к добрым, верным друзьям - незаменимым помощникам в поисках ответов на извечные русские вопросы: «Кто виноват?» и «Что делать?». Книги возвращали ему душевное равновесие, погружали в иные миры и пространства, скрашивали однообразие и серость жизни, придавали сил, оптимизма. Они были самым доступным источником утешения и вдохновения, столь необходимым в бесконечном море повседневной суеты и одиночества, той твердой почвой, стоя на которой было возможно противостоять жизненным бурям, хлестким ветрам и мутным холодным водам бытия, накрывающим с головой и влекущим, словно стремнина в пучину духовной смерти.

Но в последние десять лет книг он не покупал, вполне обходясь личной библиотекой, а новости черпал из местной прессы. После смерти жены Семён Петрович вообще практически ничего не приобретал, сведя к минимуму свои физические потребности. Ему и в самом деле мало что было нужно: немного хлеба, горячий чай, какой-нибудь супчик, лекарства, да книги.

В день получения пенсии Семён Петрович устраивал себе праздник: позволял вылазку в местную социальную столовую, которая располагалась в соседней пятиэтажке, почему-то в подвале. Небольшая комната, щедро заставленная узкими столами, устланными пестрыми скатертями из клеенки, работала до вечера. Обычно он приходил во второй половине дня, удобно размещался у стеночки, увитой искусственным плющом, и терпеливо ожидал заказ. Молодая чистая официанточка приносила ему едва тёплый, слегка подкрашенный томатной пастой, густой маслянистый борщ, сухое картофельное пюре с хлебной котлетой, заправленные столовой ложкой долго не тающего маргарина и скудно политые ржавой жижей, именуемой в прейскуранте подливой, два пережаренных мясных блинчика с кислой начинкой из субпродуктов и лука. Всё это изобилие венчала пара кусков крупно нарезанного крошащегося хлеба на блюдце. Уже после борща у Семена Петровича начинались изжога и першение, а в момент поглощения котлеты одолевал кашель, от которого спасал круглогодичный компот из сухофруктов в большой щербатой чашке. Вообще, такую стряпню мог усвоить лишь здоровый желудок, и питайся Семён Петрович сим ежедневно - проблемы с пищеварением ему были бы гарантированы. К счастью, пенсия была до неприличия мала, поэтому проблем с кишечником не возникало, и он мог захаживать в подвал ежемесячно. Семён Петрович принимался за еду не спеша, смакуя каждую крошку, украдкой рассматривая редких посетителей. Иногда он приносил с собой газету и, ожидая заказ, делал вид, что увлечён чтением, воображая себя в дорогом ресторане. На самом деле без очков он мог прочесть только крупные заголовки, но надевать их на людях стеснялся. Лишь дома, наедине со своими друзьями, он чувствовал себя свободно и был самим собой. Удобно располагался в любимом кресле и читал - долго, вдумчиво, время от времени делая пометки в тетрадке.

Что же, пришло время друзей распродавать?

Семён Петрович еще раз взглянул на толстые красивые фолианты, встал, скрипнув коленными суставами, как несмазанными шарнирами, подошел к шкафу и стал ощупывать корешки, зная наизусть, какой автор, где расположился. Вынул томик Пришвина и, перелистывая на ходу, принялся искать очки, которые имели свойство постоянно теряться и порой обнаруживавшие себя в самых неожиданных местах. Не было в квартире закутка, где бы они ни скрывались: за шкафом, под диваном, в кухонном столе среди вилок и ножей, в карманах пальто и брюк, на балконе, даже в старом рваном башмаке в коридоре. Семёна Петровича раздражала прогрессирующая забывчивость, он боролся с ней наведением бесконечного порядка, стараясь найти для каждой вещи свой уголок, но всякий раз во время генеральной уборки очки начинали безобразничать: выпрыгивали, выползали, вываливались из ящичков и коробок и устраивали в квартире форменный ералаш.

Не так давно Семён Петрович заметил за собой ещё одну странность, которая и пугала, и забавляла. Он стал забывать имена и лица людей, с которыми разговаривал только что, не запоминал названия улиц, путался в днях недели, но отлично помнил сюжеты давно прочитанных книг, мог безошибочно назвать имя писателя, сказавшего тот или иной афоризм, в каком пансионате они отдыхали с женой в Архызе, в 75-м, отмечая годовщину свадьбы, насколько острыми должны быть хычины^[1], или как лучше подавать либже^[2], и ещё много разных подробностей, явлений и событий, которые словно якорь, прочно держали память на цепи прошлого. Когда воспоминания долго не отпускали, он доставал из шкафа старый толстенный виниловый альбом с фотографиями, надевал очки и сидел в любимом кресле до глубокой ночи, рассматривая мгновения ушедшей счастливой жизни.

Но сегодня очки куда-то запропастились, а без них Семён Петрович был беспомощен, как слепец без палочки.

Очки были старые, старомодные, поношенные, в выцветшей роговой оправе, с большими, некогда чистыми линзами. Со временем линзы помутнели, покрылись паутинками царапин, а левое стекло и вовсе треснуло почти пополам. Левая дужка отсутствовала - её заменяла обычная резинка, схваченная у основания и скрепленная двойными узелками с болтающейся на гнутом шурупе еще целой правой дужкой. В целом очки производили удручающее впечатление своей затрапезной непрезентабельностью и помрачительной ветхостью и годились разве что для домашнего пользования. Не было в них уже былой строгости и изначальной солидности. Давно бы пора их выбросить да обзавестись новыми, но Семёну Петровичу они были дороги как память о супруге, сделавшей этот подарок много лет назад, и как воспоминания о прежних годах. Да и денег на обнову не было. Скудную пенсию полностью съедали счета за ЖКХ и «кардикет»^[3], а оставшихся крох едва хватало на хлеб, картошку и региональную газетенку с блоком международных новостей на первых трёх страницах, которую он каждую пятницу аккуратно покупал в ближайшем киоске у бабы Мани. Побочных прибылей Семён Петрович никогда не имел и даже взяток не брал в пору учительства, считая их смертным грехом и пережитком товарно-денежных отношений.

Он привык к старым вещам, сроднился с ними. Они формировали привычки, создавали домашний уют, пробуждали ностальгию. И сам он среди них был такой же старый, потрепанный, выцветший и никому не нужный.

Очки среди этого пестрого хлама были необходимым условием для ощущения внутреннего комфорта и безопасности, причастности к современной жизни. Но главное - они были волшебные. Стоило их приладить на переносице, как мир преображался, жизнь начинала пульсировать, спрессовываясь в дни, месяцы, годы, окрашивая их в мрачные полутона суровой, неприветливой действительности. Благодаря очкам Семён Петрович, читая между строк, легко распознавал ложь и фальшь. Включая старенький «Электрон- 736Д», по мимике и жестам мгновенно видел завуалированный обман нечистоплотных политиканов, нечестность продажных журналистов, напускное благочестие публичных звезд и шоуменов.

Сегодня поиски затягивались: очки словно в воду канули. Он уже закончил обыск спальни и только принялся за кухню, как в дверь постучали. Семён Петрович недовольно хмыкнул (он не любил, когда его отрывали от дел) и пошел открывать. Постоял секунду в нерешительности и спросил негромко:

- Кто?

И тут же прильнул к мутному глазку, пытаясь разглядеть нежданного гостя.

- Здравствуйте, это из Фонда помощи ветеранам вас беспокоят, - послышался звонкий женский фальцет с площадки.

«Фонд помощи» звучало обнадёживающе-убедительно. Семён Петрович открыл. Перед ним стояла зимняя фея, ясноокая, дышавшая морозной свежестью, невысокая молодая красавица в тёплой белой курточке, кожаных сапожках на шпильках, с солидной папкой в руках и объемным пакетом, который она аккуратно подоткнула изящной ножкой. Фея откинула капюшон, обнажив умную головку, обрамленную золотистыми кудрями, и, театрально надув щечки, шумно выдохнула:

- Ф-у-у... Ну и забрались вы... Пока дотащишься - конечности отсохнут. Здравствуйте, - вновь повторила она и улыбнулась. Вы Т... Семён Петрович?

- Я.

- А я Лена. Хорошо, что вы дома... Войти-то можно?

- Конечно-конечно, - засуетился Семён Петрович, шире распахивая дверь и пропуская ее внутрь. - Чаю хотите?

- Спасибо. Мне ещё по адресам нужно успеть. Сегодня крайний срок... - Шпильки процокали на кухню.

Приветливой улыбкой, простотой в общении, доступностью она сразу расположила к себе. С первых слов знакомства не было ни барьера, ни дистанции. В такие моменты всегда незаметно-быстро рождается доверительная обстановка, а доверие к людям было жизненным принципом Семёна Петровича, и оно, к сожалению, перерастая в доверчивость, часто доставляло много проблем. Однако с годами Семён Петрович стал лучше понимать людей, видеть, «чем они дышат», и сейчас чувствовал, фея действительно хочет помочь.

На кухне красавица шумно уронила волочащийся тяжёлый пакет, присела на стул и, сняв перчатки, ловко выудила из папки небольшую стопку бумаг.

«Килограммов десять, не меньше, - отметил про себя Семён Петрович. - Что ж ты не подсобил, недотёпа? За радикулит свой испугался? Не выйдет из тебя джентльмен. А ещё учитель».

Бегло просмотрев бумаги, фея тут же приступила к допросу:

- Вы один живёте?

- Один.

- Ветеран труда?

- Ну да...

- Пенсия у вас ниже пятнадцати тысяч?

- Чуть-чуть выше.

Красавица оторвалась от бумаг.

- Насколько выше?

- На триста рублей.

- Вот и отлично, - обрадовалась она. - Вы, наверное, в курсе, что до конца года действует государственная целевая программа помощи ветеранам войны и труда, включающая единовременную материальную помощь в размере пятидесяти тысяч?..

Семён Петрович напряг память, пытаясь совладать с накатившим волнением и успокоить трепыхающееся сердце. Нет, ничего такого он не слышал и не читал. Но новость была замечательной.

А фея, не теряя драгоценных минут, усилила натиск:

- Сейчас напишете заявление, я внесу вас в список получателей и открою счёт на ваше имя... Так... Ой, это вам, - она суетливо попыталась подвинуть сапожком пакет. - Гуманитарка к Новому году. Совсем забегалась, извините... Паспорт у вас далеко?

В отличие от очков паспорт всегда лежал у Семёна Петровича в одном месте - в ящике стола. Там же аккуратно были сложены многочисленные платёжки за газ, свет, квартиру, документы на неё, рецепты - народные и медицинские - пенсионное удостоверение и ещё много разных нужных бумаг, оригиналов и ксерокопий.

Пока он шёл в зал за «паспортиной», в голове экспрессом проносились планы и мечты. Наконец можно будет немного обновить библиотеку, расплатиться с долгами, купить лекарства впрок и обзавестись новыми очками! И в столовой он не был давно. Пора нагрянуть. Да, очки... Где же они? Ах, как некстати!

- Вы меня извините, - виновато оправдывался Семён Петрович, вернувшись на кухню с паспортом, - я очки где-то потерял, ничего заполнить не смогу... Может, удобнее завтра? Я до завтра их обязательно сыщу, вы не волнуйтесь.

Фея замотала головкой:

- Нет, Семён Петрович, завтра будет поздно. Конец месяца, конец года. У меня отчёт. Я и так вас с трудом выловила, - она опять улыбнулась и достала новый чистый лист. - Напишем заявление сегодня, я помогу. Много времени это не займёт.

Она взяла его паспорт, придвинулась ближе к столу и принялась быстро заполнять форму. Потом ещё какие-то бумаги. Не прошло и четверти часа, как все документы приобрели солидный вид законченности и порядка.

«Какой замечательный человек, - думал Семён Петрович, с благодарностью глядя на ее летавшие по бланку руки и невольно залюбовавшись ими. - Ни позёрства, ни заносчивости. Как её зовут? Лена? Да, точно, Лена. А всё-таки не вся наша молодёжь чёрствая и безразличная, не безнадёжно молодое поколение».

- Ну вот, - Лена стала складывать бумаги в папку. - Заявление я написала, больше документов, где требуется ваша подпись, вроде нет. Ничего не забыли... Завтра короткий день - банк до четырёх будет работать. В первой половине дня на ваше имя будет открыт счёт и положены пятьдесят тысяч. Карточку сделать ещё не успеют, а вот дней через пять вы должны лично прийти и забрать её. Вот вам копия, вот визитка Фонда. Если возникнут вопросы, звоните в любое время, даже в выходные, не стесняйтесь.

«Какой же сегодня день? - подумал Семён Петрович. - Пятница»? Однако спросить постеснялся.

- Да у меня и телефона-то нет, - спохватился он, ставя закорючки под заявлением на копии и оригинале и провожая гостью к двери.

- Ничего. Звоните от родных или друзей.

Семён Петрович пожевал губами и хотел было сказать, что родных и друзей у него тоже нет, но смолчал. Он не любил жаловаться и ставить себя в положение нуждающегося или просящего.

У двери фея обернулась.

- С наступающим, Семён Петрович. Здоровья вам в новом году, душевного равновесия и много ярких, положительных эмоций. Вы наша гордость, мы всегда рады помочь... - Она улыбнулась на прощанье и растворилась в пролётах этажей. А Семён Петрович, рискуя подхватить новый приступ радикулита, стоял на площадке под сквозняком и слушал, как удаляются цокающие каблучки. Он не понял, «вы» - отнеслось к нему лично или ветеранам вообще, но это было неважно. Уже много лет его никто не поздравлял ни с Новым годом, ни с днём рождения, и это маленькое внимание вдруг стало дороже всего на свете. Он не забыт, не оторван от жизни, о нём заботятся.

Семён Петрович закрыл дверь, поспешил на кухню. Присел на корточки, дрожащими руками развязал узел. Та-ак... Что тут у нас?.. Две банки куриной тушенки, три банки килек, паштет, пачка сливочного масла и бутылка растительного. Сахар, мука, крупы, чай. Отлично! Наконец он сможет встретить Новый год по-человечески.

Он достиг дна...

И обнаружил под пакетом свою пропажу. Дужка была сломана, линзы разбиты. Его любимые волшебные очки превратились в кучку мусора и ремонту не подлежали. Совсем. Как они оказались здесь? И красавица тоже их не заметила, раздавила тяжеленным пакетом. Семёна Петровича охватил гнев, сопровождающий горечь и обиду, а зачастую являющийся их катализатором. Он был зол на самого себя, на свою рассеянность, на незваную гостью. На какое-то время он даже забыл о гостинцах и Фонде помощи, и его флюиды благодарности и любви ко всему человечеству, растекавшиеся несколько минут назад по Земле, внезапно иссякли.

Часы пропиликали двенадцать - пора лекарства принимать. Семён Петрович медленно встал с пола, предупреждая выстрелы в пояснице обхватом ладоней, сгрёб осколки в мусорное ведро, принял таблетки, поставил чайник, сделал бутерброд из подаренного паштета и, немного успокоившись, сел в любимое потрепанное кресло. «Не беда, - утешал он себя, пытаясь заглушить нарастающий дискомфорт, - куплю новые». Но вдруг его стали одолевать сомнения - а всё ли он сделал правильно, доверившись девчушке из какого-то неведомого фонда? Ведь он даже не спросил её удостоверение. Кто она? Откуда? Вот, поди, верь людям. А ну как она мошенница?

Гнев сменила тоска, отдающая тупой ноющей болью в спине. Семён Петрович вынул из кармана визитку, осмотрел её со всех сторон. Выглядит солидно. Нахмурил кустистые брови и на расстоянии вытянутой руки попытался прочесть номер телефона. Нет, бесполезно. Эх, был бы у него телефон... Позвонить бы кому, посоветоваться. А кому звонить? Он взглянул на шкаф. Кроме книг, друзей не было. Ему вдруг вспомнились слова: «Мы склонны верить тем, кого не знаем, потому что они нас никогда не обманывали». Кто же это сказал? Сэмюэл Джонсон? А ведь точно подмечено. Он поверил незнакомке именно поэтому. Хотя... Может, и потому, что эта девочка так поразительно похожа на его дочь, какой он запомнил её в последний раз: жизнерадостной, самоуверенной, полной нерастраченного оптимизма, упрямства и детской наивности.

Двадцать лет назад, сразу после смерти матери, Леночка уехала покорять столицу. Поначалу Семён Петрович противился, не отпускал, они даже поссорились. Ах, эта извечная проблема отцов и детей! Сколько судеб покорежила! Леночка все равно уехала, и с тех пор от неё ни слуху, ни духу. Пока не вышел на пенсию, Семён Петрович пропадал на работе, и тоска, вытесняемая мелочами и маленькими житейскими радостями, отступала. Теперь она словно не унимающаяся ежедневная боль в груди, напоминала о себе страхами одиночества и бесполезности прожитой жизни. Давно брошенный и забытый единственным родным человеком, Семён Петрович тем не менее никогда себя не жалел, бодрился, не расклеивался, зная, что от нытья и причитаний бывает только хуже.

Воспоминания о дочери согрели иссушенную душу. Как она там, в Москве-то? Устроила свою жизнь, добилась успеха? Конечно, у неё всё хорошо, иначе и быть не может. Он достал виниловый альбом и долго рассматривал старые фото, напрягая глаза. Без очков детали размывались и едва угадывались, как белоснежные паруса в тумане. Семён Петрович щурился, обещая себе, что, как только получит деньги, первой его покупкой будут очки.

Сегодня он лёг рано. Долго не мог уснуть. Вновь и вновь вспоминал дочку, потом прокручивал в памяти длинный список планируемых покупок, стараясь ничего не забыть. Было далеко за полночь, когда сон наконец смежил веки. Уже в полузабытьи в памяти вдруг всплыли слова Герберта Прокноу, которые в другой раз, несомненно, подтолкнули бы к размышлениям, но сейчас лишь позабавили: «Если бы мы не доверяли друг другу, нам пришлось бы жить по средствам».

Едва отсчитав пять дней, Семён Петрович приготовился к счастливым минутам: встал ни свет ни заря, побрился, почистил старые боты, надел почти новую, чёрную болоньевую куртку, которую берёг на особо торжественные случаи, аккуратно сложил во внутренний карман документы, дождался рассвета и поехал в банк.

Давно у него не было такого отличного, приподнятого настроения. Жизнь снова обретала смысл. Ярко светило солнце, прогревая фасады зданий, отчего макушки домов покрылись испариной. «Пот» с них катился градом, и эта зимняя капель, сливаясь с переливами чирикающих сорванцов-воробьев, привносила в простуженный город толику искрящегося предвкушения скорого тепла. Прохожие были открыты и неравнодушны, в их предупредительных улыбках ощущалась искренность, присущая счастливым, позитивным людям, ожидающим наступление праздника или выигравшим в лотерее главный приз.

Как обычно, под Новый год грянула оттепель, обнажая грязный асфальт и кучи мусора на обочинах. Семён Петрович, всегда остро реагировавший на эти безобразия, сегодня не обращал на них внимания. Он тоже «выиграл приз» - вытащил счастливый билет из тугого кармана замешкавшейся судьбы и смотрел на солнечный мир ясными глазами.

Работники банка встретили его приветливо как старого знакомого и доброго завсегдатая. Длинноволосая нимфа, сошедшая с обложки «глянца», в строгом костюме от дресс-кода провела «уважаемого клиента» к пустующему столику, где менеджер, быстро сверив документы, выдал карточку, но, оказалось, совсем не ту, что Семён Петрович ожидал. Пять дней назад на его имя был оформлен «льготный кредит» на 2000000 рублей под залог квартиры, который он якобы уже благополучно получил, с условием обязательного ежемесячного погашения процентов. Кредит с 18% годовых он обязался погасить в течение следующего года. О каком-то «Фонде помощи» здесь и слыхом не слыхивали. Юридически всё было оформлено безупречно, об этом неопровержимо говорили подписанные документы и улыбчивый менеджер, убедительно доказывающий, что ему несказанно повезло - деньги на таких выгодных условиях банк выдаёт не каждому. Семён Петрович был ошеломлен, обескуражен, оглушён, раздавлен столь наглым обманом. Как же это? Доверие к людям, вера в справедливость, идеалы добра, милосердия - всё разрушилось в одночасье, растаяло, словно снег под безжалостным южным солнцем. Даже самая мелкая афера сродни надругательству, а тут его обвели вокруг красивого наманикюренного пальчика как мальчишку, как наивного дурачка, как простофилю и недотепу. И зачем ему друзья в книжном шкафу, если он не может воспользоваться их опытом и советами? Семёну Петровичу вдруг стало не хватать воздуха, он вышел на плохо слушающихся ногах из хромированной, искрящейся на солнце коробки, похожей сейчас на глухую, задрапированную в блестящий металл долговую тюрьму, принял на ходу таблетки и побрёл в сторону автобусной остановки. Он не помнил, как доехал до родного микрорайона, не слышал, как баба Маня что-то прокричала вслед из киоска, очевидно зазывая на свежую газетку. Мысли смешались, в ушах звенело, в груди началось неприятное жжение.

«Во, Чудо-юдо вырядилось, - думала баба Маня, торопливо дожевывая бутерброд и с интересом наблюдая уксусную физиономию старика. - Так и за приличного сойдёт. Откуда это он ковыляет?». Сегодня был удачный день, она успела «наварить» около трёхсот рублей, но лишняя копейка никогда не вредила, тем более, если на улице маячил источник её нескромного бюджета. Баба Маня давно усвоила, что прибыль и доход - не одно и то же, и никогда не упускала случая увеличить последний любыми способами.

- Семён Петрович! - окликнула она его, пытаясь высунуться из окошка. - Идите сюда, у меня для вас что-то есть.

Семён Петрович не слышал. Он брёл домой, на ощупь, не замечая никого вокруг. Внезапно налетевший холодный порыв едва не сбил с ног. На глазах выступили слезы. От ветра?.. Или обиды?.. Мир потускнел, сплошная свинцовая пелена поглотила солнце, накрыла улицы. Пошёл дождь: короткий, холодный, резкий. Так всегда бывает в дни неустойчивой погоды - внезапная оттепель резко сменяется похолоданием. Перепад давления отнимал силы, наливал тело тяжестью, путал и без того вялую, шаркающую походку. Присесть бы на лавочку, отдохнуть, да лавочки нет. Надо домой. Семен Петрович вздохнул поглубже, стиснул зубы и решительно, как мог направился к своему дому.

Баба Маня проводила его взглядом до самого поворота и больше никогда не видела. Целый месяц она оставляла для него газеты, но Семён Петрович так и не пришёл. Забыл, наверное. Или уехал куда. К друзьям-знакомым, к родне (хотя откуда у него друзья и родня - живет один, как прокажённый). А может, помер. Возраст-то у него был солидный, да и сердце пошаливало.

[1] Хычины - национальное черкесское блюдо ? пирожки с различной начинкой (фарш с луком или картофель с сыром).

[2] Либже - вкуснейшее блюдо кавказской кухни ? курица в луково-мучном сливочном соусе. Обычно подают охлажденной, с застывшей кукурузной кашей, нарезанной ромбиками.

[3] «Кардикет» - лекарственный препарат, эффект которого связан с расслаблением мышечного слоя сосудистой стенки, за счёт чего происходит увеличение просвета сосуда, что задерживает кровь в тканях и уменьшает нагрузку на сердце.

Кредит доверия

Задать вопрос

Спасибо!