Глубинка

Алексей Горохов 12.09.2016

Глубинка

Поездка эта планировалась долгое время, но случилась, тем не менее, неожиданно:

- Всё! Хватит тянуть, и так лето почти закончилось. На следующей неделе поезжай, потрать денька два-три, посмотри, как люди живут, что в деревнях делается.

Давний разговор, казалось бы, совсем забытый, возобновился совершенно неожиданно для меня. А началось всё примерно полгода назад, с того, что я подготовил статью о русской деревне. Материал тогда беспощадно зарубили и посоветовали посмотреть на жизнь своими глазами. Я протестовал, но на поездку в запале согласился. За что и получил, в середине августа редакционное задание изучить глубинную и не показную жизнь страны, лично, и донести это до читателя.

Ну, что ж, ехать, так ехать. Перед отъездом сел перед картой составить маршрут поездки. Знакомые рекомендовали начать с окраин Рязанской области, а закончить где-нибудь в Тамбовской. Так, какие районы тут в стороне? Ага! Начинаем – Скопин, Милославское, оттуда перебираемся в Липецкую область Данков, и одноименную областную столицу, потом выходим на Волгоградскую трассу перед Тамбовом, а потом ещё сотня в Инжавино, районный центр на отшибе. Маршрут получается приличный и, судя по всему сложный, так как деревни расположенные на федеральных или муниципальных трассах меня заведомо не интересуют. В качестве инструмента познания, под честное слово, вернуть, как и был, беру у товарища джип, а затем, подумав и самого товарища, под предлогом показать ему то, что он никогда не видел. Вдвоём все же спокойней.

Выехали в семь утра. Платная трасса Ростов-на-Дону, затем ответвление влево на Волгоград. Почти триста километров от столицы и Скопин, расположенный в стороне от магистралей.

Сама история наделила Скопин от первых лет его жизни в середине шестнадцатого века суровой участью защитника рубежей молодого российского государства, во главе которого стоял первый русский царь Иван IV Васильевич (Грозный). Именно первому населению города - стрельцам, пушкарям, крестьянам и бобылям, принадлежавшим первым известным в его истории вотчинникам, владельцам скопинских земель, боярам Романовым (Юрьевым-Захарьиным), пришлось сдерживать и отражать натиск степных кочевников. Хотя еще не найдены документы о конкретных военных событиях с указанием непосредственного участия скопинцев в те далёкие времена, но описание военной мощи Скопина приводится в исторических источниках неоднократно.

Так, в 1688 году при вступлении в должность нового воеводы сообщалось: «Город Скопин на реке Верде. Вал земляной, по валу острог дубовый, по острогу облами рубленые, крытые тесом. Две башни проезжие. На одной вестовой колокол. Шесть башен глухих. Двое ворот городовых, да две калитки». (Из сайта города).

Этот небольшой и неуютный, теперь, городок, раньше принадлежал к Засечной черте, фактически границы Московии. Отсюда на юго-восток уже не встречались славянские поселения. За полосой специально в беспорядке поваленных деревьев и рвов, не пахали поля, не ловили рыбу, лишь небольшие конные дозоры объезжали эти безжизненные места. Что там Стена из Игр престолов, люди, селившиеся здесь, на пограничье, на протяжении многих лет защищали Рязань, Москву, Тверь, Нижний Новгород, Ярославль, Владимир и многие другие города от набегов банд и служили препятствием для прохода большого войска.

Незримо пересекли Засечную черту, в мыслях на больших, с развевающейся гривой, конях, в доспехах и суровым, цепким взглядом. Конь хрипит, нетерпеливо бьёт копытом, показывает зубы, готовясь заржать, но вместо могучего ржания, писк… Открываю глаза, за рулем товарищ поясняет, заканчивается бензин, машина подает сигнал. Заруливаем на АЗС, без крыши, с давно выцветшими автоматами, за окошком сонная женщина тоскливо смотрит, как я подхожу, и на контрасте нервно выхватывает деньги, бросает в ящик, и опять засыпает с открытыми глазами. Заправочный автомат шумит так сильно, что я боязливо отхожу. Рядом гора породы – террикон, такие я встречал в Ростовской области рядом с шахтами. Лезу в интернет.

Подмосковный угольный бассейн является одним из важнейших энергетических источников для высокоразвитой промышленности и транспорта центральных областей страны.

История свидетельствует, что первый подмосковный уголь был найден в Ряжском уезде Рязанской губернии в 1722 году крепостными крестьянами Марком Титовым и Иваном Палицыным.

Оценив значение открытия Палицына и Титова, ПётрIв декабре 1723 года предложил рудоискателям Григорию Капустину, Ивану Бекетову, Якову Власову и унтер-офицеру Андрею Маслову направиться в «Рязанский уезд и, сыскав доносителей Палицына с товарищами, которые доносили о каменном же уголье и об рудах, и ехать с ними на те места и тех мест осмотреть и каменного уголья и руд искать против вышеписанного ж».

До Великой Октябрьской социалистической революции в Скопинском районе уголь добывали частные предприниматели, в том числе бельгийские капиталисты, используя хищнический метод отработки полей, выбирая наиболее выгодные, сухие и мощные пласты. Чудовищная эксплуатация местного населения - секиринских, чулковских и других крестьян, беззаботное отношение к устройству их быта и культуры давали возможность за бесценок иметь рабочую силу при отсутствии элементарной механизации работ.

В годы Великой Отечественной войны, в период временной потери Донбасса, уголь Рязанской области, как и всего Подмосковного бассейна, имел особое значение для нужд центральных районов страны. В эти годы добыча возросла ещё больше и достигала 1300 тысяч тонн в год.

Здесь добывали так называемый «бурый» уголь, который по своим свойствам далёк от антрацита, добываемого на Донбассе и Кузбассе. В семидесятых годах 20 века в связи с низкой рентабельностью, шахты были постепенно остановлены, а для того, чтобы не проседал грунт, их затопили водой.

Проезжаем Милославское, село ставшее районным центром, громыхая по ямам и кочкам, местами ещё советского асфальта, поворачиваем согласно указателю на Чернаву.

Природа стала совсем другой, лесов нет и в помине, кругом одни поля, огороженные одним или двумя рядами деревьев, защищающих их от выветривания почвы. За двадцать километров только две легковые машины и десять грузовиков с зерном. В Чернаве надо найти малозаметный съезд с асфальта, чтобы попасть в загаданную точку. Редкие местные машут руками, дружелюбно направляя в противоположные места, но на наше счастье выслеживаем и берём «языка» - двенадцатилетнего мальчишку, который лично показывает поворот. Высаживаем, благодарим, ныряем по фары в черноземную грязищу. Четыре колеса натужно воют, но тянут. Дорога накатана между полей, а после недавнего дождя жадно впитывает пролившуюся на неё влагу и всё остальное, по недоразумению оказавшееся в этой влаге, то есть наш джип. Ещё немного, километров девять, ободряю я товарища, он благодарит, но на мой проницательный взгляд, совсем неискренне. Но не будем обращать внимание на мелочи, впереди нас ждут открытия, две деревушки, обозначенные на карте, чем не глубинка.

Дорога утыкается в крутой берег, нависающий над знаменитой русской рекой Дон. В зарослях кустарника стоит церковь, без колокольни, купола, окон и дверей, вокруг колышется высокая, чуть пожелтевшая к осени, трава.

- А где же деревня?

На всех картах, как на бумажных, так и на электронных она есть, а в жизни нет. Причём нет её довольно давно, судя по маленьким холмикам ранее бывших домами, лет тридцать, не меньше. Заходим в церковь, сквозь оконные проемы гуляет сквозняк. Штукатурка внутри почти обвалилась, но над входом чудом уцелел лик ангела. Там где был алтарь, на полочке у стены стоят иконки и торчат не догоревшие до конца свечи. В дальнем углу несколько мешков с чем-то сыпучим просматривающимся через дыры, скорее всего удобрения, тогда в закрытых храмах часто делали склады для различных химикатов.

Внимательно обследуем холмики бывшие домами. Жильё здесь делали из природного камня – известняка, которого в долине реки много, а снаружи обмазывали глиной. Такие дома называли каменками. Иногда пристраивали деревянные пристройки. А перед домом вырывали погреб, стены которого и потолочные своды облицовывали всё тем же камнем, скрепляя глиной. К нашему удивлению два таких погребка сохранились вполне исправно.

Напоследок, с пригорка, окидываем взглядом пространство. Внизу изгибаясь, течёт голубая река, за ней несколько покосившихся домиков с черной рубероидной крышей, но явно жилых, это уже другая область. Перед рекой, там, где раньше жило село, с высоты холма, угадываются очертания улиц, слева и справа холмы – дома, в середине церковь и за ней, в чаще кустарника - кладбище.

Ещё одна деревня, отмеченная на карте, расположена ниже по течению. Около десяти домов, но людское присутствие просматривается только в пяти. Подъезжаем, во дворе одного на скамейке сидит женщина, а рядом двое мальчиков играют в машинки. Оказываются - горожане, на лето выбирающиеся на природу. Но кое-чего полезного почерпнуть удалось. Люди, стали покидать здешние места в 70-е, Перестройка и последующий развал страны поставил жирную точку в этом вопросе. Кое-где доживали свой век бабушки, но на дворе уже 2016 год, и все бабушки переехали в другой мир.

Переезжаем Дон по мосту странной конструкции, справа небольшая искусственная заводь, какие строили для направления потока воды на колёса водяных мельниц. Правый берег холмист, кое-где пятнами встречаются остатки роскошных прежде дубрав.

Эта местность была заселена с незапамятных времён. Археологи находят в здешних местах стоянки древних славян и скифов. Потом во времена нашествия татаро-монгол, люди отсюда ушли, но уже при деде Ивана Васильевича (Грозного), здесь разбиваются казачьи станицы, о чём напоминают некоторые названия населенных пунктов.

Когда-то окраина, сейчас глубинка во всех смыслах, тихая и безлюдная, живущая воспоминаниями о былых днях, когда детвора водила на водопой коней, за холмом, на удалении дымила кузница, церковь по выходным, колокольным звоном созывала на праздничные службы.

Едем дальше, указатель давно оповестил – Липецкая область. Дорога, тяжёлое наследие советских времён, видимо является для местных чиновников ностальгическим воспоминанием о детстве, которое они холят и лелеют, и не позволят коснуться грязным рукам неместных рабочих, ни скребку бульдозера, ни десятитонному катку укладчика. Местные, а подражая им и мы, чтят эту память, а посему по дороге никто не ездит, а только лишь по накатанной в поле обочине. И так на протяжении 50 километров.

Пейзаж постепенно становится веселее, по касательной проезжаем Липецк, застывший в рассвете своей мощи, в семидесятых. И далее, на Тамбов.

Время возникновения поселения на месте современного Липецка спорно, и дискуссия продолжается до сих пор. Земля наша осваивалась ещё с конца XVI века крестьянами бояр Романовых. Липецк вырос близ села Липские Студёнки Малые, которое возникло в самом начале XVII века. Рядом были расположены несколько крестьянских и однодворческих сёл - Большие Студёнки, Сырское, Дикое, Коровино. Эти селения постепенно вошли в черту Липецка, позднее - и село Сокольское (прежний город Сокольск). (Сайт города).

В сгущающихся сумерках проехали город известный большинству поговоркой о волках и товарищах, и более ничем, к сожалению. Городок тысяч на триста населения, причём явно с чувством юмора, о чём свидетельствовала огромная реклама кондиционеров: «Идёт жара, но вы держитесь! Здоровья вам!». Задачи изучить и описать город, перед нами не ставилось, потому молча, проехали мимо, быстрее туда, где уже темно и туманно. Навигатор показывал 130 километров.

С середины 18 века Тамбов начал развиваться как торгово-экономический центр большого сельскохозяйственного района. В 1781 году были утверждены первый план застройки города и герб Тамбова, представляющий собой изображение золотого улья и трёх пчёл на сине-зеленом поле.

Большой скачок вперед город сделал в конце 18 века, в период наместничества Г. Р. Державина. Ему, в частности, Тамбов обязан, геометрически строгим, удобным расположением улиц. Кроме того, он основал в городе театр, типографию, первую в России провинциальную газету «Тамбовские известия», народное училище и положил начало благоустройству города. (Сайт города).

110 км проехали по удивительно неплохой дороге, откуда свернули на удивительно плохую, которая всё равно вскоре закончилась, уступив место «без дороги». В фольклоре наших предков подобные направления соединяющие точку «А» и точку «Б» назывались бездорожье, символизируя её отсутствие, что совсем не исключало возможности передвигаться по нему (по бездорожью) и перевозить грузы. Возможно предки, с самого утра, ходившие по росе босиком, спавшие на сене, имели сакральную связь с матушкой землёй, возможно, у них была более развита интуиция, но мы последние 20 км пути так и не преодолели, хотя на протяжении двух часов очень старались, постоянно теряя направление, утыкаясь капотом в кустарник, а колёсами в трясину. Ситуацию усугублял туман, который сводил на нет, все попытки разглядеть ориентиры. Слабое пятно дороги под колёсами, исчезающее через три метра в темно-сизой хляби, раздваивалось, потом троилось, причём, все исходящие были равны и неотличимы. Навигатор приказал долго жить, перемещая треугольник, обозначающий нас, произвольно, даже в тот момент, когда колёса наши буксовали на одном месте. Сотовая связь пропала полностью, погрузив нас в тёмные, во всех смыслах, времена средневековья. По сторонам мерещились то красные огоньки голодных глаз хищника, то неясная фигура крестьянина с вилами наперевес, нашептывающего себе под нос – Ну барин, повеселимся!.. Мой товарищ, закусив губу, до рези в глазах вглядывался вперёд по курсу, напоминая моряка парусного флота, поставленного вперёдсмотрящим, пытающимся в пене налетающих волн разглядеть опасность, и предупредить товарищей. По выражению его лица было понятно, что он тоже видел красные глаза и вилы с крестьянином, хотя, возможно, здесь уместно употребить множественное число. Я крутил баранку больше машинально, не веря уже в удачу, внутренний голос с фальцета перешел на монотонное – Мы все умрем!..

Утро застало нас в машине, в изнеможенных позах, в каких нас сковал спасительный при наступающем безумии сон. Ярко светило солнце, пели птицы, рядом стояли комбайны, а вокруг них расхаживали люди, изредка бросая удивленные взгляды в нашу сторону. С опаской вышли, а вдруг галлюцинации? Товарищ, как воду, потрогал мыском кроссовка землю, после чего вступил на неё. Боже, как хорошо жить!

- Вы куда едите? – голос рядом и сзади, заставил вздрогнуть.

Оказалось, по пути. Мужик был с запахом, но довольный и разговорчивый – опохмелённый.

- А народу от нас много какого уехало. Старики остались, да таких как я, чуток, молодёжь только летом на каникулы приезжает. А мы.., живём потихонечку. А что, правильно живём. Вот курей разводим, козочка есть, огород опять же. Правда в этом году не посадили, вода со снега долго стояла, вон сосед только в начале июня картошку посадил, а зачем так? Лучше уж никак.

- А вон, вон, направо, лесочек! Это родина моя, родился там, оттуда в школу ходил, верст за десять, каждый день. Сейчас-то нет её, деревни, а так-то была. А я сейчас в Соболевке живу. Раньше громадное село было, дворов на тыщу, но то до революции. И церковь огромная, но советы закрыли её. А потом и люди разъезжаться стали. А чего сидеть то? Работы нет. Осенью даже не каждый трактор проедет, а случись чего? Вот и осталось домов пятнадцать, да и то, где дед, где бабка, а чтобы семья, так это и вовсе редкость.

Собеседник замолчал, пару раз позади булькнуло. Потом он продолжил, ещё более проникновенно и задушевно.

А я вот, непутёвый совсем. Тяжело мне. Правду всем в лицо говорю. Когда трезвый, так и промолчать получается, а когда выпью, то никак. Вчера вот, Анютке наговорил, мол, что ты своих всё на деньги крутишь? Приезжают к тебе отдохнуть на лето, так радуйся, некоторых вон, совсем позабыли. А ты, у них копейку на то, на это. Тебе и жить то осталось..., а всё туда же. Обиделась… Или моя… Ну чего ты, говорю, мальца ругаешь, мороженным поделился? Он же маленький ещё, пусть ему. А она – у них денег поболее нашего будет!.. Тьфу…

- Я привык так жить, вначале ты чего даёшь, а потом тебе. Вот на пенсию пошёл, когда? – он считал, загибая пальцы - Да лет семь уже. Пенсию мне дали, несколько тыщ, моя в крик, как жить то будем, а я нормально, только пить стал больше. Сейчас водителем устроился, совсем хорошо стало.

- А вы к кому едите? К Зинке? Ну добре, добре, она одна, дом большой, места много. Тоже с моей деревни. Привет ей. А меня здеся высадите, я чуть пешком пройду, допить надо, а то моя увидит, прибьет сразу.

Пассажир ушёл, а перегар остался. Так, втроем, мы и доехали до дома бабы Зины.

Низенький, серый забор, по-деревенски неряшливые грядки (это дачники любят чтобы всё красиво, а в деревне, растет, да и ладно, ни к чему она, красота эта). Домик обмазан глиной и побелен. Баба Зина сидела на лавочке у ограды. Обрадовалась!

- А мне Коля позвонил, пусти говорит переночевать, друзей. А я то и рада, а то всё одна и одна.

Хозяйка лет шестидесяти максимум, с недеревенским лицом.

- Я в Москве жила. Ещё молодая с мужем туда уехала. А потом не пошло, развелись, у меня пенсия подошла, и я сюда. За пятьдесят тысяч дом купила и живу. Тяжело только без мужика, пойдешь, кого попросить, а говорят, у тебя сын есть, пусть помогает. А он как будто со мной живет?..

- Вчера, вас ждала, за продуктами сходила, - понимающе смотрю в сторону маленькой избушки сельпо. Баба Зина перехватывает взгляд, улыбается, - не туда, там и нет ничего. В район ходила.

Смотрю удивленно, она понимает без слов.

- Километров пятнадцать напрямки. Но дорога хорошая, я с тележкой, всё, что нужно привезла.

С дороги ели отваренные яйца, с сочным и большим желтком, заедали творогом со сметаной. Потом лежали в тенечке. А баба Зина, то появляясь, то исчезая, всё рассказывала, о себе, о Коле, о деревне. Её не нужно было перебивать, задавать вопросы, она прекрасно чувствовала себя в монологе. Но не было это навязчивым, а как ветерок, касалось вскользь. При желании можно внимать, а можно наслаждаться отдыхом в тени.

А нет больше деревни. Раньше вставали еще затемно, шли косить, чтобы роса не сошла, успеть надо было, как солнышко повыше, косы откладывали, и сено ворошить, а потом в стога. Отец у меня был на все руки мастер. У одного коса идет со звуком «фр-р», «фр-р», а он возьмёт, пару раз точилом проведёт, угол заточки, значит, поправит, и «фьють», «фьють». Животина была, зима ли, лето, а будь добр в пять утра встань, подои, покорми, на выпас отправь. Мужик другой был, жилистый. И снаружи и снутри. А теперь? Чуть что полбанки хлоп! И за трактор. А то и буянить пойдет. Вон их сколько – половина кладбища, все они. Кому двадцать, кому сорок. Кто от печени, а кто тормозухи нахлебался. Бабы одни остались, да и те, не те. Раньше и на скотину прикрикнуть, и ребенка приласкать, а сейчас ходят, вечно недовольные, орут друг на друга…

- Почему деревня пустая? Так это много от чего… Что дорог нет, так их и раньше не было. Работать не хотят, труда боятся. Хочется, чтобы легко, и сразу. А здесь всё по-другому, по-честному, не как в городе. Здесь знаешь, что почём. Там молоко сорок рублей, взял пакет, не допил, выкинул. А здесь, сена наготовь, подоить встань, процеди, если закисло, творожка сделай. И продукт другим становится, полезным. Не из-за витамин, а от отношения. Раньше говорят, молились перед каждым делом. Отец то - уже нет, а бабка постоянно шептала молитву.

На ночь, вместо душа искупались в маленькой речке со странным, отдающим бамбуком, названием Мокрая Панда. Спали, пришлось настоять, на сеновале. Запахи трав обволакивали, погружали в несуществующие воспоминания о далёком, когда в лаптях и рубахе с косым воротом, поутру, по свежей росе, с косой наперевес, по скользким мосткам да по полю, а вокруг зачинается заря, просыпаются птицы, и всё чинно и расторопно, по-крестьянски надёжно. А позади, в доме, вовсю орудует ухватами жена, а на полатях мирно посапывают дети. Снаружи на завалинке, греясь в первых лучах, починяет упряжь дед, а запряжённая уже в телегу немолодая лошадь, фыркает, терпеливо ожидая его.

Глубинка

Задать вопрос

Спасибо!