- Главная
- Разделы журнала
- Свободная тема
- Патриарх Московский и всея Великия и Малыя и Белыя Руси
Патриарх Московский и всея Великия и Малыя и Белыя Руси
Валерий Игнатьев 3.10.2017
Валерий Игнатьев 3.10.2017
Патриарх Московский и всея Великия и Малыя и Белыя Руси
Крещёная святым князем Владимиром Русь высшей церковной властью имела митрополита и являлась, соответственно, митрополией Константинопольской патриаршей церкви. Так продолжалось до времён царствования последнего из Рюриковичей, Фёдора Ивановича. Произошло это в 1589 году и было утверждено на Константинопольских соборах в 1590 и 1593 годах, в которых приняли участие все патриархи, кроме Александрийского. Первым Патриархом Московским и всея великия и малыя и белыя Руси стал Иов.
«Потом мы все вошли в алтарь и начали петь там тропари и кондаки. В это время была поставлена скамья у стола и были провозглашены восхваления величавому Патриарху, величайшему царю Владимирскому, Столичному и всего Северного края. Завершив это, певцы, а конкретно - величавый доместик Пасхалий из Константинополя и с ним другие певчие Патриарха - звучным голосом запели Трисвятое. Когда Трисвятая песнь была закончена, Патриарх (Константинопольский – прим. автора) благословил всё собрание. Избранный Иов стал по правую руку от Патриарха, который звучным голосом назначил избранного Иова августейшим митрополитом в последующих словах: «Божественная благодать всевозвышающая да возвеличит тебя в Патриархи Владимиро-Московские и всея Руси, и всех гиперборейских земель, и всего Северного края!» - из воспоминаний Арсения Еласонского.
Сто одиннадцать лет менялись на Руси патриархи. За это время сменилось десять патриархов, одного из которых сослали в Ферапонтов монастырь, лишив верховного сана.
В половине столетия, вследствие не вполне удачно проведённых реформ Патриарха Никона, произошёл старообрядческий раскол: значительная часть Церкви - прежде всего простой народ - не приняла решения Московских Соборов 1654, 1655, 1656, 1666 и 1667 годов и отвергала предписанные ими преобразования в Церкви, следуя нормам и традициям, сформировавшимся в Москве в XVI столетии, когда Московская Церковь пребывала в расколе с Вселенским православием - до нормализации своего статуса в 1589-1593 годах.
В 1700 году умер Патриарх Адриан, после смерти которого императором Всероссийским Петром Великим было запрещено церковным иерархам избирать следующего Патриарха. Местоблюститель Стефан Яворский скончался в 1721 году, тем самым прервав связь преемственности.
24 января 1701 был восстановлен Монастырский приказ, в ведение которого отошли Патриарший двор, архиерейские дома и монастырские земли и хозяйства. Во главе приказа был поставлен боярин Иван Алексеевич Мусин-Пушкин да при нём дьяк Ефим Зотов.
Вскоре последовал ряд указов, решительно сокращавших самостоятельность духовенства в государстве и независимость духовного чина от светской власти. Особой чистке подвергались монастыри. Монахам было приказано оставаться постоянно в тех монастырях, где их застанут особые переписчики, посланные Монастырским приказом. Из монастырей выселили всех непостриженных. Женским монастырям позволили постригать в монахини только женщин после сорокалетнего возраста. Хозяйство монастырей было отдано под надзор и контроль Монастырского приказа. В богадельнях было приказано оставить только действительно больных и немощных. Наконец, указом 30 декабря 1701 года определялось давать монашествующим денежное и хлебное жалование из доходов монастыря, а вотчинами и угодьями монахам впредь не владеть.
25 января 1721 года Пётр подписал манифест об учреждении Духовной Коллегии, получившей вскоре новое наименование Святейшего правительствующего Синода. Заблаговременно созванные члены Синода принесли 27 января присягу, и 14 февраля произошло торжественное открытие нового управления церковью.
В тогда же опубликованном при особом указе Регламенте Духовной Коллегии объяснялись, по обыкновению Петра, «важныя вины», которые заставили его предпочесть соборное или коллегиальное и синодальное управление церковью единоличному патриаршеству: «Велико и сiе, что отъ соборнаго правленiя можно не опасатися отечеству мятежей и смущенiя, яковые происходятъ отъ единаго собственнаго правителя духовнаго. Ибо простой народъ не в?даетъ, какъ разнствуетъ власть духовная отъ самодержавной, но великою высочайшаго пастыря честiю и славою удивляемый, помышляетъ, что таковый Правитель есть то вторый Государь, равносильный Самодержцу, или и больше его, и что духовный чинъ есть другое и лучшее государство, и се самъ собою народъ такъ умствовати обыклъ. Что же егда еще плевельные властолюбивыхъ духовныхъ разговоры приложатся и сухому хврастiю огнь подложатъ? И когда услышится н?кая между ними распря, вси духовному паче, нежели мiрскому правителю, аще и сл?по и пребезумно, согласуютъ и льстятъ себ?, что они по Самомъ Бог? поборствуют».
Синодальный период длился с 1721 по 1917 годы. Парадокс, но восстановление патриаршества стало возможным только после февральской, а затем и октябрьской революций.
Поместный собор не собирался к тому времени уже около двухсот лет. Бремя его подготовки было возложено на архиепископа Московского Тихона (Белавина). Можно сказать с уверенностью, что в русской истории не было Собора столь соборного, представительного, ответственного и смелого, столь воодушевленного живой верой и готового идти на подвиг, как Поместный Собор 1917-1918 гг. Этот Собор открылся в день Успения Божией Матери, по новому стилю 28 августа 1917 года. Почётным председателем Собора стал старейший митрополит Киевский Владимир, а действующим председателем был избран святитель Тихон, возведенный за несколько дней до этого в сан митрополита.
5/18 ноября 1917 года в храме Христа Спасителя во время совершения Божественной литургии перед Владимирской иконой Божией Матери, которая была специально принесена из Успенского собора в Кремле, стоял запечатанный ковчег со жребиями. После литургии старец Зосимовой Смоленской пустыни иеросхимонах Алексий вынул жребий. Будущий священномученик митрополит Киевский Владимир огласил имя избранного: «Митрополит Тихон». В праздник Введения во Храм Пресвятой Богородицы в Успенском Соборе Московского Кремля была совершена интронизация Патриарха Тихона.
Патриарх Тихон возглавлял Церковь в годы самых страшных в мировой истории гонений на христиан. Мы можем с полным основанием сказать, что Патриарх Тихон стал во главе воинства новых мучеников. Все знают исповеднические послания Патриарха Тихона большевикам, знают его послание с анафемой творящим беззакония большевикам. Своими посланиями он старался защитить Церковь от гонителей, от разбоя. В 1922 году он был арестован. Его допрашивали в суде. Сохранилась брошюра этого допроса с его собственными пометками. Потом был год строгого заключения в Донском монастыре. Оттуда его возили на допросы на Лубянку. Некоторое время он провёл в лубянской тюрьме. Политбюро вынесло Патриарху Тихону смертный приговор. Не суд, а именно Политбюро приняло такое тайное решение. Приговор не был приведен в исполнение, потому что нарком иностранных дел Г. Чичерин убедил Политбюро в том, что убийство Патриарха Тихона не будет выгодно советской власти.
Годы патриаршества св. Тихона - это сложные годы, вобравшие в себя изъятие церковных ценностей и утвари, возникновение обновленческого раскола, и так называемая «живая церковь», безоговорочно и полно принявшие революцию со всеми вытекающими. Эти годы стали началом пути к мучениям и смерти во имя Христа многих и многих священнослужителей и верующих.
Последние годы жизни Патриарха прошли в непрестанном контроле ЧК, злобе расплодившихся раскольников, частичном непонимании сторонников и лжи вокруг. Близкие ему люди уничтожались физически, отправлялись в ссылки. Руководство страны и решительно настроенные активисты считали его безусловным врагом нового социалистического строя, некоторые высшие церковные иерархи и часть духовенства обвиняли его в приспособленчестве и отступлении от веры. Истина не в том и не в другом, и наиболее чётко она выражена в следующем: получив адрес от Елисаветградского духовенства с просьбой не включать Красницкого, предложенного правительством в Высшее церковное управление, Патриарх написал на нём резолюцию, которая очень хорошо характеризует его духовный облик: «Прошу верить, что я не пойду на соглашения и уступки, которые приведут к потере чистоты и крепости Православия».
14 апреля 1925 года в больнице, после ухода митрополита Петра, Патриарх попросил сделать ему укол снотворного и сказал: «Ну вот, я теперь усну. Ночь будет долгая-долгая, тёмная-тёмная». Укол был сделан, но вскоре Святейшему Патриарху сделалось очень плохо.
В 23 часа 45 минут 7 апреля святой Патриарх спросил: «Который час?» Получив ответ, сказал: «Ну, слава Богу». Потом трижды повторив: «Слава Тебе, Господи!» и перекрестившись два раза, тихо отошёл ко Господу.
Прощание с Патриархом было открытое. Невиданные толпы людей шли прощаться с ним день и ночь. Останавливаться у гроба было нельзя, по подсчётам мимо гроба прошло около миллиона человек. Сонмом епископов и священства было совершено торжественное погребение Патриарха Тихона при стечении колоссальных толп народа.
9 октября 1989 года Архиерейским Собором Русской Православной Церкви святитель Тихон, патриарх Московский и всея Руси, был причислен к лику святых.
После смерти св. Тихона преемственность патриархов не прерывалась, до 1943 года эту связь обеспечили два местоблюстителя: митрополит Пётр и митрополит Сергий, ставший новым патриархом.
PostSkriptum
В своей книге «На берегу Божьей реки» С. А. Нилус писал:
«...Было это во дни тяжёлого испытания сердца России огнём японской войны. В это несчастное время Господь верных сынов её утешил дарованием царскому престолу, молитвами Преподобного Серафима, наследника, а царственной чете - сына-царевича, великого князя Алексия Николаевича.
Государю тогда пошёл только что 35-й год, государыне-супруге - 32-й. Оба были в полном расцвете сил, красоты и молодости. Бедствия войны, начавшиеся нестроения в государственном строительстве, потрясённом тайным, а где уже и явным брожением внутренней смуты, - всё это тяжёлым бременем скорбных забот налегло на царское сердце.
Тяжёлое было время, а Цусима была ещё впереди.
В те дни и на верхах государственного управления, и в печати, и в обществе заговорили о необходимости возглавления вдовствующей Церкви общим для всей России главою - патриархом. Кто следил в то время за внутренней жизнью России, тому, вероятно, ещё памятна та агитация, которую вели тогда в пользу восстановления патриаршества во всех слоях интеллигентного общества.
Был у меня среди духовного мира молодой друг, годами много меня моложе, но устроением своей милой христианской души близкий и родной моему сердцу человек. В указанное выше время он в сане иеродиакона доучивался в одной из древних академий, куда поступил из среды состоятельной южнорусской дворянской семьи по настоянию весьма тогда популярного архиерея одной из епархий юга России. Вот какое сказание слышал я из уст его.
- Во дни высокой духовной настроенности государя Николая Александровича, - так сказывал он мне, - когда под свежим ещё впечатлением великих Саровских торжеств и радостного исполнения связанного с ними обетования о рождении ему наследника, он объезжал места внутренних стоянок наших войск, благословляя их части на ратный подвиг, - в эти дни кончалась зимняя сессия Св. Синода, в числе членов которой состоял и наш владыка.
Кончилась сессия, владыка вернулся в свой град чернее тучи. Зная его характер и впечатлительность, а также и великую его несдержанность, мы, его приближённые, поопасались на первых порах вопросить его о причинах его мрачного настроения, в полной уверенности, что пройдет день-другой, и он не вытерпит - сам все нам расскажет. Так оно и вышло.
Сидим мы у него как-то вскоре после его возвращения из Петербурга, беседуем, а он вдруг сам заговорил о том, что нас более всего интересовало. Вот что поведал он тогда:
- Когда кончилась наша зимняя сессия, мы, синодалы, во главе с первенствующим Петербургским митрополитом Антонием (Вадковским), как по обычаю полагается при окончании сессии, отправились прощаться с государем и преподать Ему на дальнейшие труды благословение, и мы, по общему совету, решили намекнуть Ему в беседе о том, что не худо было бы в церковном управлении поставить на очереди вопрос о восстановлении патриаршества в России. Каково же было удивление наше, когда, встретив нас чрезвычайно радушно и ласково, государь с места сам поставил нам этот вопрос в такой форме.
- Мне, - сказал он, - стало известно, что теперь и между вами в Синоде, и в обществе много толкуют о восстановлении патриаршества в России. Вопрос этот нашел отклик и в моем сердце и крайне заинтересовал и меня. Я много о нём думал, ознакомился с текущей литературой этого вопроса, с историей патриаршества на Руси и его значения во дни великой смуты междуцарствия, и пришёл к заключению, что время назрело и что для России, переживающей новые смутные дни, патриарх и для Церкви, и для государства необходим. Думается мне, что и вы в Синоде не менее моего были заинтересованы этим вопросом. Если так, то каково ваше об этом мнение?
Мы, конечно, поспешили ответить государю, что наше мнение вполне совпадает со всем тем, что он только что перед нами высказал.
- А если так, - продолжал государь, - то вы, вероятно, уже между собой и кандидата себе в патриархи наметили?
Мы замялись и на вопрос государя ответили молчанием. Подождав ответа и видя наше замешательство, он сказал:
- А что, если, как я вижу, вы кандидата ещё не успели себе наметить или затрудняетесь в выборе, что, если я сам его вам предложу - что вы на это скажете?
- Кто же он? - спросили мы государя.
- Кандидат этот, - ответил он, - я! По соглашению с императрицей я оставляю престол моему сыну и учреждаю при нём регентство из государыни-императрицы и брата моего Михаила, а сам принимаю монашество и священный сан, с ним вместе предлагая себя вам в патриархи. Угоден ли я вам и что вы на это скажете?
Это было так неожиданно, так далеко от всех наших предположений, что мы не нашлись, что ответить, и ... промолчали. Тогда, подождав несколько мгновений нашего ответа, государь окинул нас пристальным и негодующим взглядом, встал молча, поклонился нам и вышел, а мы остались, как пришибленные, готовые, кажется, волосы на себе рвать за то, что не нашли в себе и не сумели дать достойного ответа. Нам нужно было бы ему в ноги поклониться, преклоняясь пред величием принимаемого им для спасения России подвига, а мы... промолчали!
- И когда владыка нам это рассказывал, - гак говорил мне молодой друг мой, - то было видно, что он действительно готов был рвать на себе волосы, но было поздно и непоправимо: великий момент был не понят и навеки упущен - «Иерусалим не познал времени посещения своего» (Лк. 19,44)...
С той поры никому из членов тогдашнего высшего церковного управления доступа к сердцу царёву уже не было. Он, по обязанностям их служения, продолжал по мере надобности принимать их у себя, давал им награды, знаки отличия, но между ними и его сердцем утвердилась непроходимая стена, и веры им в сердце его уже не стало, оттого что сердце царёво истинно в руце Божией и благодаря происшедшему въяве открылось, что иерархи своих си искали в патриаршестве, а не яже Божиих, и дом их оставлен был им пуст.
Это и было Богом показано во дни испытания их и России огнём революции. Чтый да разумеет (Лк. 13, 35).»